Когда вырастают дети - Ариадна Борисова

Как-то раз в Дом пришли люди с христианскими брошюрками, спели добрые песни. Благообразный молодой человек вручил яркую книжку, изданную в Америке:

– Тут история девушки, может, чем-то похожая на вашу… Неудачно прыгнула в воду, сломала позвоночник… Пережила тяжелую операцию и пришла к Богу.

Русалочка спросила, стала ли девушка ходить, и, узнав, что не стала, вспыхнула:

– Зачем, если безнадежно?!

Молодой человек оставил номер телефона религиозной общины, каких множество развелось в стране, отечественных и закордонных. Посмотрел со значением:

– Если будет совсем тяжко, позвоните. Вы, гляжу, хорошо образованны, – кивнул на увенчанную раковиной стопку книг. – Мы обязательно вам поможем, даже с операцией, если нужно… А если вы окажетесь нашим человеком, то и с выходом отсюда. Звоните.

Серьезные глаза его улыбались понимающе и сострадательно.

Когда перепадали положенные проценты от пенсии, девчонки на соседних койках трещали в обнимку с мобильниками день-деньской. В комнатах Дома то и дело слышались электронные вызовы к общению. У Русалочки телефона не было. С кем разговаривать? Но мысль о вызове-зове привела ее к неожиданной идее. Смешно, конечно, думать, что Рог Тритона обладает каким-то магическим действием. Волшебной раковины не существует, ее придумал папа. В нее дудел мифический человек-дельфин. На Триумфальной арке в Риме запечатлена скульптура Тритона, играющего в раковину-трубу. Интересно, о чем играл бог моря? Как она поет?

Стенки рога крепкие, ребра спиральных витков сплетены, словно из косиц, из русых и коричневых окаменевших прядей. Русалочка почти час отпиливала кончик верхушки лобзиком, одолженным у слесаря. На вечерней прогулке уплелась к самой дальней скамье под деревьями. Ломаные тени веток перечеркивали ноги крест-накрест, в сумрачной тишине чернел кружевной креп листьев…

Вначале из вывернутых лепестков устья вхолостую вырвался ветер дыхания. Морскому инструменту не хватало простора, бьющих о берег волн, а где им здесь было взяться? Помахивая правой рукой перед мраморной проймой раковины, как веером, левой удерживая ее, Русалочка набрала воздух в легкие, дунула в отверстие с напряжением в сердце…

И родился звук. Из отворенных зовом перламутровых губ Тритона, наливаясь силой, медленно поплыла взвихренная чувством и ветром нота «до», выхваченная из рокота бездн. Взмыла над крышами, проводами, выше, выше… Это штормы и шквалы, праздно зависшие в глубине, встрепенулись, и без рева, без громыхания принялись выводить в унисон гулкую песнь. Вздутый парусом ветра, расправленный гребнями воздушного океана, взлетел ввысь мужающий голос моря, которого Русалочка никогда не видела воочию.

– Жуткие какие-то звуки раздавались сегодня в аллее, – сказала соседка, ежась. – Будто из-под земли.

О странных глубинных звуках говорили на крыльце люди, куря перед сном. Русалочке следовало быть осторожнее, не звать так громко. Поглядела в комнате на лампочку в просвет раковины – лучистый выход отражался в малиново-алой воронке. Все еще живым отголоском реяли в хорах сознания невидимые волны певучего зова.

У смерти нет лучистой бреши, хотя она тоже – выход…

Сохранился телефонный номер выхода к Богу – дверь к неопределенной вере среди множества вер во Христа. «Звоните». «Позвоню, – заочно пообещала Русалочка. – Может, завтра». Но увлеклась новым детективным романом и не позвонила.

Люди обычно смотрят входящему человеку в лицо. Она смотрела вниз. Ноги у нежданного гостя были здоровы. Взгляд поднялся по высвеченному дневным солнцем силуэту: мужчина молод… И упала на пол книга, которую Русалочка лежа читала.

– Ты?! – воскликнули они в один голос.

…Принц ушел, когда раздалось мелодичное напоминание коридорных часов: ужинать. Она подтянулась к окну за спинку кровати и увидела, как он скрылся за поворотом.

Русалочка осталась в комнате одна – и не выдержала. Протяжный, низкий гул придонного эха покатился по коридору, густо воспарил из окна к кронам настороженных берез.

Шаркая черепашьими ногами, перевитыми темными венами, в полуоткрытую дверь заглянула любопытная старуха из комнаты напротив. Погрозила артрическим пальцем:

– Ах вот кто у нас гудит, гром ворожит! А ну-ка прекрати, не то пожалуюсь!

По коридору уже спешила разгневанная санитарка. Взвинченная тягостно резонирующими в ушах звуками, вырвала рог из рук и размахнулась с намерением швырнуть его в окно, но, выронив на подушку, закричала. Взметнувшись с бешеной силой, Русалочка впилась зубами в пухлое запястье женщины и укусила так глубоко, что почувствовала во рту соль и медь чужой крови. Бумеранг ярости мгновенно вернулся звонкой оплеухой, тычком в грудь, и, не прибеги на вопли дежурный врач, санитарка выдрала бы кусаке все волосы.

Попало обеим… Русалочке было велено больше не «трубадурить». Счастье – раковину не отняли.

Влажный зов моря накликал-таки грозовые тучи. Из разлома неба, в магниевых вспышках разверзшегося прямо над крышей, обрушился сплошной водопад. Оглушительный грохот небесных литавр перемежался барабанным боем ливня. Но гроза бушевала недолго. Умчалась на театр восточных действий, там воинственно погремела и смолкла, оставив в заместителях мирно лопочущий дождь. А скоро, не вняв слезливому шепоту листьев, слинял и он.

Каждый у своего окна слушали ночной ветер Принц, Русалочка и Мама. Стороны этого треугольника были равны по силе чувств и потерь. Едва увидев мальчика, запоздавшего с работы, Мама все поняла. Двадцать лет боялась, что он найдет Русалочку, и двадцать же лет надеялась, что не найдет. Где, казалось бы, Дом инвалидов и где институтский отдел архитектуры – ночь и день, луна и солнце… Мамино солнце. Девочка-ночь, с глазами цвета зеленоватого стекла на песке, победила.

Мама прилегла, чувствуя себя разбитой и опустошенной. Сердце болело.

Что ты болишь, стучишь быстро-быстро? Раньше надо было предупредить набат, а ты молчало, глупое. Скомпрометировать себя можно не только словом и делом, но и полным бездействием. Одно влечет другое. Из трех ошибок Мама совершила все три. Мало кто способен разрушить столько, сколько женщина во имя любви.

Мама мечтала иметь детей, но годы замужества летели, а вожделенная беременность не наступала. Супруги прошли обследование. Она оказалась абсолютно здорова, он – бесплоден. Неудачно переболел в детстве свинкой.

Если б не жена, Эдуард Анатольевич не особенно бы огорчался. Переживать было некогда, время наступало энергичное, авантюрное, только успевай хватать птиц везения за хвост! Но он любил жену. Год за годом она уговаривала его взять ребенка из детдома, и преуспевающий рыцарь наживы наконец поддался. Мальчик, выбранный Мамой, с самого начала ему не глянулся. Ребенок был красив, достаточно развит, однако Эдуард Анатольевич сразу определил: характером малыш похож на нее – женщину любимую и, увы, совершенно далекую от предпринимательских страстей бурного века. Значит, новое ярмо на шее, немилое, в отличие от жены, к тому же – требующее незнакомых, нежеланных усилий. Чужое дитя – кот в мешке, никогда не знаешь, что там за гены! Поэтому, когда она заикнулась о втором ребенке из детдома (откуда же еще), Эдуард Анатольевич вознегодовал: