Ловец человеков - Надежда Попова

Когда позади раздался крик Бруно, он не сразу услышал это, а когда услышал, не смог вынудить замедлиться не столько коня, сколько себя самого. Бывший студент догнал его, дыша тяжело, как и его скакун, косящий налитыми кровью глазами в землю.

— Ты что — спятил?! — крикнул тот, вцепившись в поводья, словно утопающий — в попавшуюся под руку ветку. — Наши кони — не курьерские, ни твой, ни мой! Мой сейчас завалится!

Только теперь Курт услышал, что и настоятельский жеребец тоже дышит со всхлипами, словно раненый, увидел, что капитанский уже еле переступает копытами…

— Не позволяй ему останавливаться, — порекомендовал он, с удивлением слыша, что его голос почти спокоен, — или он и вправду завалится. Давай шагом.

Шагом, шагом, шагом…

Мысли — шагом… шагом…

Мысли — спокойно…

— Изверг, — продолжал ворчать Бруно рядом. — Куда бы ты ни спешил, ты лошадей угробишь! И если они сейчас подохнут, ты уже никуда не успеешь!

Вдруг словно очнувшись, Курт зажмурился, отгоняя все — гнев, ненависть, чувство оскорбленного самолюбия, — чтобы подумать. Подумать о том, что случится, если он успеет прибыть в замок.

Его присутствие не спасет барона. Каспар продумал все до мелочей; чего бы он ни добивался, какую бы цель ни имел, он просчитал все. Был ли он агентом соседского барона, желающего скомпрометировать фон Курценхальма и заполучить его владения, или же это в самом деле был отголосок тех крестьянских тайных обществ, о которых в последний раз слышали более десяти лет назад и которые в свое время наделали столько шуму, — Каспар действовал так изощренно, что Курту оставалось лишь завидовать. Ведь все время, пока он был в Таннендорфе, пока вел свое расследование, тот вовремя и запросто, исподволь, правил крестьянами этой деревни, добиваясь от них исполнения его воли.

И теперь — что? Теперь разгневанная толпа разнесет замок по камешку; как это случается, Курт знал: в академии зачитывались отчеты следователей и местных светских властей о том, самом последнем восстании крестьян, чьи зверства при захвате господского замка приводили на память описания древних историков, пишущих о приходе в Рим варварских племен…

— Скажешь ты мне, наконец, что происходит?! — прорвался сквозь его мысли возмущенный голос Бруно. — Имею я право знать, во что ты меня втянул?!

— Мы должны… — начал Курт, помедлил и поправился: — Я должен… Я должен успеть вернуться в замок.

— Успеть — до чего?

— До того, как его возьмут. Я был прав. Это заговор; я не знаю его цели, но это заговор.

— Ты спросил о Каспаре; почему? Этот заносчивый сукин сын что-то натворил?

— Это он. Он все затеял.

— Что затеял?

— Все, что происходит. Он сделал так, чтобы я явился в Таннендорф, — написал два доноса от имени двух разных людей, чтобы привлечь внимание наверняка, он подтолкнул меня заняться фон Курценхальмом, он настроил крестьян деревни против барона…

— И против тебя?

— Меня не это сейчас волнует, — отмахнулся Курт; Бруно нахмурился:

— То есть как? Тебя не волнует, что толпа бешеных мужиков хочет порвать тебя на части?

— Это моя работа. Если… — он помедлил, подбирая слова, и с усилием договорил: — Если так случится — так случится. Меня должна заботить не моя безопасность.

Бруно покосился на него с подозрительностью, нахмурившись, и фыркнул:

— Ненормальные вы все там какие-то. На твоем месте я бы в Таннендорф ни ногой; ждал бы своей поддержки где-нибудь в сторонке.

— Не имею права, понимаешь? Я обязан защитить барона и его сына, это… Господи, ну, долг мой, в конце концов!

— И как ты это собираешься делать?

Курт отвернулся, понимая, что ответить ему нечего.

— Не знаю, — произнес он тихо и почти беспомощно, чувствуя, как жеребец под ним хрипло вдыхает холодный ночной воздух, тяжело ступая заплетающимися копытами. — Но я должен попытаться… Придумаю на месте. В любом случае, я должен быть там. Тебя не принуждаю, ты можешь не возвращаться. Не желаю, случись что, вешать на свою совесть еще и твою смерть.

— Как мило, — скривился тот. — Но я еду. Очень хочется посмотреть, чем все это кончится.

— Шутки в сторону, Бруно. Вполне может статься, что я туда еду умирать; тебе это нужно?

— А тебе?

— Я повторял уже не раз: я просто не имею права их бросить! — снова сказал Курт, не зная, какие еще подобрать слова. — Это… это моя обязанность, меня для этого учили… ну, в том числе…

— Неужто твое начальство накостыляет тебе за то, что ты не ввязался в безнадежное дело?

— Нет. Меня поймут, и никто не станет осуждать меня, когда узнают, что тут происходило… Но я — я сам не могу не вернуться. Я должен, понимаешь?

— Что — тот самый страх перед собой?

— Да, — обессиленно кивнул Курт. — И это тоже… Я, в конце концов, слово капитану дал, что вернусь, уж это-то ты способен понять! И вернусь — хотя бы поэтому. Если ты едешь со мной…

— Еду, — отмахнулся Бруно.

Курт снова кивнул:

— Хорошо. Тогда давай быстрее, кони передохнули.

В галоп Курт переходить не рискнул — пустил коней крупной рысью, поглядывая на медленно светлеющее небо; в таком темпе до Таннендорфа было еще часа четыре, и он молился о том, чтобы лошади дотянули хотя бы до предместья. Бруно молчал, уже ни о чем не спрашивая, косясь в его сторону с непонятной тенью во взгляде, но сейчас ни времени, ни сил не было разбираться с его отношением к происходящему, Конгрегации и Курту лично.

Когда солнце уже припекало, они, наконец, въехали в лес, окружавший замок фон Курценхальма, и Курт подстегнул жеребца, теперь уже заставляя его нестись во всю силу; бешеный галоп кони выдержали менее получаса — всхрапнув, жеребец капитана поднялся на дыбы, роняя пену с морды, и рухнул на траву, едва не придавив собой Бруно. Развернувшись, Курт увидел, как тот медленно встает, прихрамывая и матерясь, и крикнул:

— Цел?

— Частично, — отозвался бывший студент, снова падая рядом с конем и потирая колено. — Вот черт…

Курт подлетел к нему, протянул руку, стараясь не давать жеребцу останавливаться, кивнул на седло позади себя:

— Садись.

Бруно посмотрел на протянутую ладонь скептически и усмехнулся, качнув головой:

— Плохая идея, сам ведь понимаешь. Если на твоего задохлика взгрузить еще и меня, он точно рухнет, не пройдет и минуты. Езжай один. Я разберусь.

— Я не могу тебя бросить, — возразил Курт, понимая, однако, что он прав; бродяга отмахнулся:

— Забудь, я не пропаду. Езжай защищать своего барона, я уж как-нибудь перекантуюсь, пока приедут твои приятели. Не боись, не сбегу. Давай, не тяни время.

— Уверен?

— Уверен, — кивнул тот, улыбнувшись. — В конце концов, скажу, что ты меня бросил на дороге, меня ж еще и пожалеют…