Записки из чемодана - Иван Серов

На следующий день я в УНКВД сел писать шифровку в Москву. Я доносил:

1. Что авиация не могла оказать помощь кораблям, так как не хватило бы бензина туда и обратно.

2. Катера не смогли бы вовремя прибыть.

3. Американцы сами уклонились от защиты кораблей, хотя могли бы.

Я долго думал, указать или нет, что и Папанин в момент, когда получил сигнал бедствия, не обратился за помощью ни к авиаторам, ни к морякам, а потом решил, что раз ни те, ни другие не могли помочь, то не стал писать.

Папанину, видимо, наши работники НКВД или кто, не знаю, сообщали, где я и чем занимаюсь, так как в Архангельске он пользовался авторитетом.

Когда я уже кончал донесение, мне нач<альник> УНКВД доложил, что И. Д. Папанин ждёт в приёмной. Я его вызвал. Он сразу начал спрашивать, что ему за эту вину будет. Я рассмеялся и подал ему шифровку для прочтения. Когда он закончил, то бросился меня целовать и обнимать, заявив, что я его спас.

Конечно, могли бы его наказать.

Затем я ещё пробыл в Архангельске ещё 2 дня, слетал в Мурманск для ознакомления с обстановкой. Там стояли торпедные катера, которые тоже не смогли вовремя подойти и помочь американцам.

На обратном пути, когда летели над Белым морем, за нами на высоте летел немецкий бомбардировщик, и наш штурман самолёта всё время наблюдал за ним, чтобы немец не стал снижаться над нами. Но мы проскочили благополучно на бреющем полёте.

Возвратились в Архангельск, за эти дни, видимо, в Москве ознакомились с моей шифровкой, так как мне позвонил нач<альни>к секретариата НКВД Мамулов и поинтересовался, когда вылетаю в Москву. На следующий день я вылетел.

На аэродроме И. Д. Папанин мне преподнёс спальный мешок на собачьем меху, в котором он якобы спал на льдине (в чём я сомневаюсь).

Глава 6. ТРИ НОЧИ СО СТАЛИНЫМ. 1943 год

1943-й стал годом перелома в войне. Серов видел этот перелом собственными глазами, в Сталинграде. куда прилетел сразу после разгрома армии Паулюса в феврале. Ему доведется не только руководить наведением порядка в Сталинграде, но и лично допрашивать плененного генерал-фельдмаршала.

В апреле Сталин затевает очередную — третью по счету — реорганизацию своих спецслужб. Почти полностью повторяется предвоенная модель: Лубянка вновь делится на 2 наркомата с Берией (НКВД) и Меркуловым (НКГБ) во главе.

(Единственная разница — военная контрразведка выводится из-под Берии. Теперь это ГУКР СМЕРШ внутри Наркомата обороны. Поскольку наркомом в годы войны был Сталин, начальник СМЕРШа Виктор Абакумов подчинялся теперь лично вождю.)

Как и в 1941-м, Серов — теперь уже комиссар ГБ 2-го ранга — назначается зам. наркома внутренних дел: на круге его обязанностей, впрочем, это не сильно отразилось.

Он по-прежнему много бывает в командировках, занимаясь организацией истребительных отрядов, созданием фильтрационных лагерей.

Летом по решению ГКО Серов инспектирует Алсиб: построенную накануне воздушную трассу между СССР и США «Аляска-Сибирь». Он проверяет аэропорты и персонал по всему маршруту — от Москвы до Аляски, залетая в том числе и в американские города.

Когда в августе Сталин решил в кои-то веки выехать на фронт, всю организацию поездки он доверил именно Серову: втайне даже от собственной охраны. Большего доверия со стороны вождя трудно представить. За это, и не только, в сентябре его наградят орденом Красного Знамени.

Осень 1943 года Серов проводит в степях Калмыкии, охотясь за бандами дезертиров и немецких пособников.

Конец года он встречает на Памире, на границе с Ираном и Афганистаном: по указанию ГКО проверяет разведданные о подготовке военного нападения со стороны Турции и Ирана. Эти сведения не подтвердились, о чем Серов и доложил Центру, приготовившись ждать новое задание…

Снова Сталинград

В январе мне приказано было вернуться в Москву. Почти 5 месяцев пробыл на Кавказе.

На Кавказе хорошо действовали и войска НКВД, которые зачастую были на самых трудных участках. Когда я приезжал к ним, то у меня была уверенность, что эти-то не отступят. Я вспоминаю хорошим словом генералов Коротеева, Хоменко, Мельника, Рослова*[149], Пияшева*, полковников Микрюкова* (кд.), Ширяева* (Сухумская дивизия), Никольского* (Грузинская дивизия)[150], генерала Зимина П., полковника Булыгу*, Титкова* и других.

Перед отлетом и созвонился с Иваном Ивановичем <Масленниковым>, который со штабом уже продвинулся дальше. Он мне грустно сказал, что опять они с Тюленевым получили от Верховного нагоняй о том, что оторвались от войск, потеряли связь и т. д.[151]

Побыл в Москве месяц. В войсках по охране тыла фронтов, за которые я отвечал, все в порядке. Хорошие результаты по задержанию шпионов, диверсантов, парашютистов. Командующие довольны работой[152].

Я разговаривал с Толбухиным*, Ватутиным, Черняховским*, Мерецковым и другими командующими…

В Сталинграде тоже дела шли хорошо. Почти полностью наши войска окружили армию Паулюса. Туда подбросили войска Донского фронта, которыми командовал Рокоссовский. Вся операция по окружению немцев Ставкой была возложена на 2 заместителя верховного Жукова Г. К. и начальника Генерального штаба Василевского А. М., а также генерал-полковника Воронова Н. Н.

8 января наши командующие послали парламентариев в штаб Паулюса и предложили почетную капитуляцию. Встречали наших плохо, одного ранили, и предложение отклонено. Тогда наши стали сжимать кольцо окруженных немцев, которые еще огрызались[153].

К концу января наши стали бить немцев уже ею частям. По донесению командования из Сталинграда, там создалась серьезная обстановка. Десятки тысяч пленных, тысячи убитых и раненных немцев. Такой внезапный наплыв наши медики не ожидали[154]. Начались тиф и другие болезни, голодовка, размещать негде (нет теплых помещений), все были разбиты немцами в боях[155].

Меня вызвали к Сталину, там были Маленков, Берия, Молотов[156]. Коротко рассказали мне о неприятном положении и приказали сейчас же вылететь, разместить военнопленных, организовать питание, лечение, охрану и помочь военным в срочной переброске Донского фронта на Центральное направление и исправить ж/д линии и станции, которые были разбиты в боях.

В общем, заданий много. Попрощался. Настроение у всех веселое. Особенно мне запомнился Сталин, который ходил по кабинету спокойный, вставлял фразы, часто подходил ко мне и уточнял некоторые вопросы.