Сталин и разведка накануне войны - Арсен Мартиросян

Жуков всего один месяц на посту главы Генштаба…

Март 1941 г., начальник Генерального штаба сухопутных сил Германии, генерал-полковник Ф. Гальдер: «Бросается в глаза скопление войск на Украине… Анализ группировки русских войск [(если отказаться от убеждения, что русские хотят мира и сами не нападут) — в круглых скобках примечание самого Гальдера, и обратите внимание, что в мирных намерениях советской стороны они все убеждены и для допущения иных мыслей им приходилось на время отказываться от этой убежденности. — A.M.] заставляет признать, что их группировка вполне позволяет быстро перейти в наступление, которое было бы для нас нежелательно»{282}.

Жуков всего-то два месяца на посту главы Генштаба, и уже, что называется, «приплыли»!

Штабные супостаты Третьего рейха, выходит, фактически точно вычислили и истинное предназначение концентрируемой в КОВО группировки наших войск, и, что хуже всего, направление главного удара в случае немедленного встречно-лобового контрнаступления или, по выражению Гальдера, «группировка вполне позволяет быстро перейти в наступление». Кстати, прошу обратить внимание на эти слова Гальдера, ибо если группировка войск в КОВО была бы действительно сугубо ударно-наступательной, то он так и написал бы — Гальдер был очень опытным генштабистом и хорошо понимал значение и суть разведданных. Да и абвер, к слову сказать, отнюдь не из профанов состоял — как и любая солидная военная разведка, абвер, как правило, весьма быстро и точно устанавливал истинный характер группировок войск противника. По крайней мере, до нападения ему это удавалось. И поскольку Гальдер, опираясь на данные разведки, написал — «вполне позволяет быстро перейти в наступление», — то выходит, что он откровенно допускал, что перед этой группировкой поставлена задача немедленного ответного удара, то есть в формате немедленного встречно-лобового контрнаступления по факту нападения!

Короче говоря, приведя в подтверждение тезиса об «убеждении в “правильности” принятых стратегических решений…» именно информацию НКГБ СССР от 2 апреля 1941 г., Захаров фактически прикрывал тот факт, что подобное и четко зафиксированное супостатами сосредоточение основных сил западной группировки РККА в КОВО началось до февраля 1941 г., но при Жукове резко активизировалось. Почему такой вывод? Дело в том, что для того, чтобы большие штабные начальники, тем более такого уровня, как Зоденштерн и тем более Гальдер, зафиксировали в своих дневниках то, что они зафиксировали, они должны были достаточно долго получать от разведки информацию в динамике. Ибо только в этом случае, при накоплении определенной по количеству массы информации, у них могло появиться основание для таких выводов. И поскольку такие выводы впервые появились уже в феврале, а в марте приобрели уже едва ли не категоричный вид, то это означает, что процесс сосредоточения главных сил в КОВО начался задолго до февраля. Ведь просто так перебросить огромные массы войск, тем более с вооружениями, да еще и в зимнее время, да при том, что на территории Западной Украины железнодорожная сеть в то время отличалась малой пропускной способностью, — невозможно. Значит, этот процесс начался задолго до февраля. А вот уже при Жукове этот процесс был резко активизирован. Так как в марте выводы Гальдера были действительно практически на грани категоричных.

А сама суть нелицеприятности и даже неприглядности такого факта состоит в том, что, вопреки указанию Сталина разработать два варианта сосредоточения основных сил, высшие вояки, воспользовавшись тем, что «Соображения…» утверждены, а обещания розданы, попросту стали нагонять войска в КОВО по своему, не согласованному с высшим советским руководством плану, что и было зафиксировано супостатами. Нагонять войска туда, где сами же не прогнозировали главный удар. И это при том, что еще с лета-осени 1940 г. ГРУ однозначно фиксировало доминирование сосредоточения германских войск на направлении ПрибОВО и ЗапОВО, в том числе и на основании регулярно представлявшихся данных разведки пограничных войск НКВД СССР.

Именно отсюда родом и сообщения разведки о большой удовлетворенности гитлеровского командования тем, что главные силы приграничной группировки Красной Армии сосредотачиваются на направлении запланированного ими главного удара левым крылом, то есть не в ПрибОВО и не в ЗапОВО, а против их правого крыла, то есть на плацдарме КОВО.

Но это еще не все. Практически одновременно главный штабной супостат Третьего рейха, судя по всему, вычислил и один из основных по вредоносности элементов немедленного по факту нападения встречно-лобового контрнаступления. В своем дневнике Гальдер отметил, что «русские полны решимости удерживать свои границы»{283}. Обратите внимание, что не просто полны решимости дать отпор, о чем Москва и так открыто заявляла, а именно же удерживать границы. Естественно, что плохо не то, что Гальдер зафиксировал это. В конце концов, в мире нет ни одного государства, которое не было бы преисполнено такой решимости, ибо это принципиальнейший вопрос его суверенитета.

Плохо то, что к весне 1941 г. Гальдер фактически точно вычислил отказ советского командования от использования принципа «активной обороны» и переход на «жесткую оборону» (по Тимошенко — Жукову — «упорная оборона») на линии госграницы и в прилегающей к ней приграничной полосе.

Комментарий. Небезынтересно заметить, что из записи в дневнике от 24 июня 1941 г. четко видно, что начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер расценил «наличие многочисленных запасов» — обратите особое внимание на то, что даже в приграничной полосе, то есть там, куда их выдвинули с санкции Жукова, — как факт того, что «русские с самого начала планировали ведение упорной обороны пограничной зоны и для этого создали здесь базы снабжения»{284}. Эта запись в дневнике Гальдера означает непосредственное подтверждение со стороны противника, что у нас действительно произойти негласная и незаконная подмена и принципа обороны и, самое главное, сути официального плана отражения агрессии. Ибо запись Гальдера — суть свидетельства того, что вместо активной обороны, запланированной еще мудрым Б.М. Шапошниковым, у нас появилась упорная оборона на линии госграницы! Само собой разумеется, что Гальдер не знал и не мог даже предполагать, какой смысл он должен вкладывать в свои слова «с самого начала». Он всего лишь зафиксировал сей факт наличия мобскладов вблизи от погранзоны, каким он и был описан в донесениях командующих передовыми группировками вторжения, а те в свою очередь увидели то, что увидели. Номы-то знаем, что и как произошло.

Но в том-то и дело, что одновременно это явилось для супостатов и одним из серьезных доказательств того, что советское командование само намерено использовать один из главнейших компонентов стратегии блицкрига — постулаты доктрины воздушной войны Дуэ (еще в 30-е годы раскритикованной советскими военными теоретиками за непригодность для условий СССР; кстати, и сам Дуэ также четко показывал, что это стратегия не для повсеместного употребления), что достаточно явно вытекало из фиксировавшегося абвером характера дислокации авиации советских армий прикрытия. Ведь в те времена только этой доктриной предусматривались жесткие оборонительные действия сухопутных войск на линии границы, пока собственная авиация громит противника. Именно в таком виде суть этой доктрины перекочевала и в советскую теорию глубокой операции, причем именно в «редакции» Тухачевского, но не подлинного ее автора — Триандафилова.

Справка. Вот выдержка из совместно с Уборевичем подготовленной докладной на имя Ворошилова: «Опыт показывает… Та сторона, которая не будет готова к разгрому авиационных баз противника, к дезорганизации систематическими воздушными нападениями его железнодорожного транспорта, к нарушению его мобилизации и сосредоточения многочисленными авиадесантами, к уничтожению его складов горючего и боеприпасов, к разгрому неприятельских гарнизонов и эшелонов быстрыми действиями мехсоединений… сам рискует подвергнуться поражению»{285}.

Не знаю, на чей опыт ссылался этот «стратег», — ведь в то время еще не было никаких войн, боевые действия противоборствующих сторон в которых могли бы убедительно свидетельствовать об этом, — но вся суть его концепции состояла в том, что пока авиация занимается подобными делами, сухопутные войска держат жесткую оборону на линии границы «узкой лентой» статического фронта, то есть при низкой оперативной плотности войск и вооружений, к тому же при неглубоко эшелонированной обороне. Потому что венцом его концепции была теория о необходимости заранее на флангах сосредоточить армии вторжения для срыва мобилизации противника. Но ведь именно такое сосредоточение основных сил прикрытия и вело к возникновению статического фронта «узкой лентой».