Ким - Редьярд Киплинг

-- Тебе-то какое дело, зловещая женщина, как он пойдет? Что ты хочешь накаркать?

-- Мне дела нет... А вот тебя это касается, жрец с лицом сахиба. Или ты понесешь его на своих плечах?

-- Я иду на Равнины. Никто не должен мешать моему возвращению. Я боролся с душой своей, пока не обессилел. Неразумное тело истощено, а мы далеко от Равнин.

-- Смотри!-- просто сказала она и отступила в сторону, чтобы Ким мог убедиться в своей полнейшей беспомощности.-Проклинай меня! Быть может, это придаст ему силы. Сделай талисман! Призывай своего великого бога! Ты -- жрец,-- она повернулась и ушла.

Лама, пошатываясь, присел на корточки, продолжая держаться за дверной косяк. Если ударить старика, он не сможет оправиться в одну ночь, как юноша. Слабость пригнула его к земле, но глаза его, цепляющиеся за Кима, светились жизнью и мольбой.

-- Ничего, ничего,-- говорил Ким.-- Здешний разреженный воздух расслабляет тебя. Мы скоро пойдем. Это горная болезнь. У меня тоже немного болит живот...-- Он встал на колени и принялся утешать ламу первыми пришедшими на ум словами.

Тут вернулась женщина: она держалась еще более прямо, чем обычно.

-- От твоих богов толку мало, а? Попробуй воспользоваться услугами моих. Я -- Женщина Шемлегха.-- Она хрипло крикнула, и на крик ее из коровьего загона вышли двое ее мужей и трое других мужчин, тащивших доли-- грубые горные носилки, которыми пользуются для переноски больных или для торжественных визитов.-- Эти скоты,-- она даже не удостоила их взглядом,-твои, покуда они будут нужны тебе.

-- Но мы не пойдем по дороге, ведущей в Симлу. Мы не хотим приближаться к сахибам,-- крикнул первый муж.

-- Они не убегут, как убежали те, и не будут красть вещи. Двое, правда, слабоваты. Становитесь к заднему шесту, Сону и Тари.-- Они торопливо повиновались.-- Опустите носилки и поднимите святого человека. Я буду присматривать за деревней и вашими верными женами, пока вы не вернетесь.

-- А когда это будет?

-- Спросите жрецов. Не докучайте мне! Мешок с пищей положите в ноги. Так лучше сохранится равновесие.

-- О святой человек, твои Горы добрее наших Равнин! -воскликнул Ким с облегчением, в то время как лама, пошатываясь, двинулся к носилкам.-- Это поистине царское ложе,-- место почетное и удобное. И мы обязаны им...

-- Зловещей женщине. Твои благословения нужны мне столько же, сколько твои проклятия. Это мой приказ, а не твой. Поднимайте носилки -- и в путь! Слушай! Есть у тебя деньги на дорогу?

Она позвала Кима в свою хижину и нагнулась над потертой английской шкатулкой для денег, стоявшей под ее кроватью.

-- Мне ничего не нужно,-- Ким рассердился, хотя, казалось, должен был испытывать благодарность.-- Я уже перегружен милостями.

Она взглянула на него со странной улыбкой и положила руку ему на плечо.

-- Так хоть спасибо скажи. Я противна лицом и рождена в Горах, но, как ты говоришь, приобрела заслугу. Но показать ли тебе, как благодарят сахибы?-- и твердый взгляд ее смягчился.

-- Я просто бродячий жрец,-- сказал Ким, и глаза его ответно блеснули.-- Тебе не нужны ни благословения мои, ни проклятия.

-- Нет. Но подожди одно мгновение,-- ты в десять шагов сможешь догнать доли... Будь ты сахибом... ты сделал бы... Но показать ли тебе, что именно?

-- А что, если я догадаюсь?-- сказал Ким и, обняв ее за талию, поцеловал в щеку, прибавив по-английски:-- Очень вам благодарен, дорогая.

Поцелуи почти неизвестны азиатам, поэтому она отпрянула с испуганным лицом и широко раскрытыми глазами.

-- В следующий раз,--продолжал Ким,--неслишком доверяйтесь языческим жрецам... Теперь я скажу: до свидания,-- он по-английски протянул руку для рукопожатия. Она машинально взяла ее.-- До свидания, дорогая.

-- До свидания и... и...-- она одно за другим припоминала английские слова.-- Вы вернетесь? До свидания и... бог да благословит вас.

Спустя полчаса, в то время как скрипучие носилки тряслись по горной тропинке, ведущей на юго-восток от Шемлегха, Ким увидел крошечную фигурку у двери хижины, машущую белой тряпкой.

-- Она приобрела заслугу большую, чем все прочие,-- сказал лама.-- Ибо она направила человека на Путь к Освобождению, а это почти так же хорошо, как если бы она сама нашла его.

-- Хм,-- задумчиво произнес Ким, вспоминая недавний разговор.-- Быть может, и я приобрел заслугу... По крайней мере, она не обращалась со мной, как с младенцем.-- Он обдернул халат спереди, где за пазухой лежал пакет с документами и картами, поправил драгоценный мешок с пищей в ногах у ламы, положил, руку на край носилок и постарался приноровиться к медленному шагу ворчавших мужчин.

-- Они тоже приобретают заслугу,-- сказал лама, когда прошли три мили.

-- Больше того, им заплатят серебром,-- произнес Ким. Женщина Шемлегха дала ему серебра, и он рассудил, что будет только справедливо, если ее мужья заработают это серебро.

ГЛАВА XV

Не страшен мне

император,

Дороги не дам царю.

Меня не согнут все

власти, но тут

Другое я говорю:

Подчиняюсь воздушным

силам!

Мост опусти, страж!

Мечтатель идет, чьей

мечты полет

Победил -- он

властитель наш!

"Осада фей"

В двух милях к северу от Чини, на голубом сланце Ладагха, Енклинг-сахиб, веселый малый нетерпеливо водит биноклем по хребтам, высматривая, нет ли где следов его любимого загонщика -- человека из Ао-Чанга. Но этот изменник, взяв с собой новое ружье системы Манлихера и двести патронов, где-то совсем в другом месте промышляет кабаргу для продажи, и на будущий год Енклинг-сахиб услышит о том, как тяжело он был болен.

Вверх по долинам Башахра торопливо шагает некий бенгалец -- дальнозоркие гималайские орлы отлетают прочь, завидев его новый синий с белым, полосатый зонтик,-- бенгалец, некогда полный и красивый, а теперь худой и обветренный. Он получил благодарность от двух знатных иностранцев, которых умело провел Машобрским туннелем к большой и веселой столице Индии. Не его вина, что, заблудившись в сыром тумане, они не заметили телеграфного отделения и европейской колонии Котгарха. Не его вина -- вина богов, о которых он так увлекательно рассказывал, что они очутились у границ Нахана, где раджа ошибочно принял их за британских солдат-дезертиров. Хари-бабу расписывал величие и славу его спутников на их родине до тех пор, пока заспанный владетельный князек не улыбнулся. Он рассказывал об этом всякому, кто его спрашивал, много раз, громогласно и в разных вариантах. Он выпрашивал пищу, находил удобные помещения, искусно лечил ушиб в паху -- ушиб, который можно получить, скатившись в темноте с каменистого горного склона,-- и вообще во всех отношениях был незаменим. Причина его любезности делала ему честь. Вместе с миллионами своих порабощенных соотечественников он привык смотреть на Россию как на великую северную освободительницу. Он пугливый человек. Он боялся, что не сумеет спасти своих высокопоставленных господ от гнева возбужденных крестьян. Да и сам он не прочь дать по уху какому-нибудь подвижнику, но... Он глубоко благодарен и от души радуется, что "по мере своих слабых сил" сумел привести рискованное предприятие (если не считать потери багажа) к успешному концу. Он позабыл о пинках; даже отрицает, что получал эти пинки в ту неприятную первую ночь под соснами. Он не просит ни пенсии, ни жалованья, но, если его считают достойным, не соблаговолят ли джентльмены дать ему письменную рекомендацию? Она, быть может, пригодится ему впоследствии, если другие люди, их друзья, придут на Перевалы. Он просит их вспомнить его в их будущем величии, ибо "осмеливается надеяться", что даже он, Махендра-Лал-Дат М. И. из Калькутты, "оказал некоторую услугу государству".

Они дали ему бумагу, в которой восхваляли его учтивость, услужливость и замечательную сноровку проводника. Он засунул бумагу за кушак и всплакнул от переизбытка чувств; ведь они вместе подвергались стольким опасностям. В полдень он провел их по людному бульвару Симлы до Союзного банка, где они намеревались удостоверить свои личности. Дойдя до банка, он исчез, как предрассветное облако на Джеко.

Смотрите на него! Он слишком исхудал, чтобы потеть, слишком торопитс, чтобы рекламировать препараты из обитой медью шкатулочки, он поднимается по Шемлегхскому склону -- настоящее воплощение добродетели. Смотрите, как позабыв все время изображать бабу, он в полдень курит, сидя на койке, а женщина в украшенном бирюзой головном уборе показывает пальцем на голые травянистые склоны, уходящие к юго-востоку. По ее словам, носилки не могут двигаться так быстро, как люди порожняком, но его друзья теперь, наверное, уже на Равнинах. Святой человек не хотел остаться, хотя она, Лиспет, и уговаривала его. Бабу тяжело вздыхает, препоясывает свои могучие чресла и вновь отправляется в путь. Он не любит путешествовать в сумерках, но дневные его переходы -- некому записать их в книгу -- поразили бы людей, насмехающихся над его расой. Добродушные деревенские жители, памятуя о продавце лекарств из Дакхи, проходившем тут два месяца назад, дают ему прибежище от злых духов леса. Он видит во сне бенгальских богов, университетские учебники и "Королевское общество, Лондон, Англия". Наутро синий с белым зонтик, подрагивая, движется вперед.