Рождение новой России - Владимир Мавродин

Побег был делом нелегким, чему способствовала введенная паспортная система. Чтобы успешно осуществить побег, нужны были энергия, решительность, настойчивость, здоровье и физическая сила. Сочетание всех этих факторов встречалось не так часто, и путь от бегства из дома до благополучного оседания на новом месте был очень далек. И на новые места вел крестьянина тернистый путь. Вот почему в 30–40-х годах чаще встречаются побеги в одиночку или вдвоем, и лишь в 50 — начале 60-х годов распространяется иная форма бегства крестьян. Бегут семьями, а нередко целыми деревнями и селами. Так, на юг, в Астраханские степи, нередко прорывались целые отряды в сто и более человек с семьями, со скотом, зачастую с захваченным у помещиков имуществом.

Стремясь уйти на новые земли, чтобы жить «без помещичьих поборов, свободно», крестьяне не останавливались перед насилием по отношению к помещикам и приказчикам. При побегах они все чаще «самих помещиков и приказчиков… бьют до смерти», «чинят грабительство, разбой и смертное убийство». Дворовый человек помещика Вяземского Петров «приехал ночью многолюдством», с целым отрядом людей, взял с собой свою семью, оставшуюся в деревне после его бегства, захватил лошадей и угрожал помещичью усадьбу «разорить и выжечь». Остановленные прокурором Лосевым беглые, переселявшиеся целой партией, грозили ему «колами и навязанными на шесты косами и дубьем», от «поимки отбивались» и хотели его «убить до смерти». Отсюда был уже один шаг от бегства к восстанию.

Правительство вело борьбу с массовым бегством, которое для российского дворянства принимало характер настоящего социального бедствия. С 1727 по 1742 г. бежало 327 046 душ мужского пола, т. е. 5 % всех ревизских душ Российской империи. Но нужно было считаться с тем, что в неурожайные годы (а недород чуть ли не каждый год отмечался то в одном, то в другом месте России) крестьяне вынуждены были покидать свои насиженные места, ибо «хлеба нет никаково», «есть нечево» и «купить не на што». В таком случае правительство вынуждено было идти по пути ослабления борьбы с бегством. Так было в 1733–1735 и в 1747–1748 неурожайных годах. Но как только на полях начинала колоситься рожь и в закромах у крестьян появлялся хлеб, правительство, опекая помещика и преследуя свои интересы, немедленно издавало один за другим строгие указы о сыске беглых и их возвращении к прежним владельцам. Только за один урожайный 1736 год было издано 12 указов о возвращении беглых крестьян, а всего за вторую четверть XVIII в. правительство разразилось сотней подобных указов. Тон указов становился все более строгим, кары — все более жестокими. Беглым грозили кнутом и каторгой, рекрутчиной и галерами, их клеймили и вырывали ноздри, поселения беглых разоряли «до основания». По указам 1733 г. и другим отвечали и те, кто укрывал беглых, и отвечали не только деньгами — платили штраф от 50 до 100, а позднее до 200 рублей, — но и своим имуществом и жизнью.

Борясь с массовым бегством, правительство размещало по «рубежам» целые воинские части, устанавливало заставы, рубило леса, направляло в места скопления беглых воинские команды.

Не довольствуясь деятельностью правительства по розыску беглых, феодалы сами принимались за розыски. Нередко им приходилось вести упорную борьбу. Так, например, у князя А. М. Черкасского в 20–30-х годах «в бегах» числилось 11 467 крестьян обоего пола, т. е. 16 % всех крестьян, ему принадлежавших. Большинство беглецов осело в Казанской и Воронежской губерниях. Среди них были и «скудные» (44,2 %), и «среднестатейные» (46 %) и «первостатейные» (9,8 %) крестьяне. На новых местах, в новых поселениях их ожидала вовсе не райская жизнь. Они оставались крепостными крестьянами, только меняли хозяев. Поиски обошлись Черкасскому дорого — на содержание сыскных команд он истратил около 5 тыс. рублей и вернул 11 тыс. человек, но 3 тыс. снова сбежали и увлекли за собой еще 2 тыс. семейств. Наследница Черкасского, графиня Шереметева, прекратила борьбу и попросту приобрела земли Воронежской и Казанской губерний, где обосновались беглые Черкасского. Таким способом Шереметева намеревалась стать полновластной хозяйкой беглых, но затея ее не увенчалась успехом: крестьяне снова разбегались.

Повторяя правительственные указы в особых инструкциях, Шереметевы и Голицыны, Пазухины и Самарины, Куракины и Румянцевы и многие другие феодалы строжайше запрещали укрывать беглых, а для того чтобы воспрепятствовать бегству, устанавливали утренние и вечерние проверки всего населения своих вотчин, назначали старших, несущих ответственность за членов своей семьи, вводили круговую поруку, устанавливали штрафы и телесные наказания за укрывательство и проводили ряд других мер, направленных к розыску и возвращению беглых.

Несмотря на совместные действия правительства и помещиков, крестьяне снова обращались в бегство, уходили все дальше и дальше, направлялись в края, где, по их мнению, не могла достать рука барина и карающая Немезида властей. И хотя по-прежнему беглые стремились обосноваться поближе к своим старым обжитым местам, оставаться там становилось все опаснее. Приходилось вновь искать «землю обетованную».

Бегство крестьян имело огромное значение в истории России. Трудно переоценить воздействие его на умы русских дворян, хоть сколько-нибудь возвышавшихся над уровнем провинциального шляхетства. Не случайно именно бегство крестьян побудило государственных деятелей второй четверти XVIII в. А. П. Волынского и А. Бутурлина заговорить о необходимости снижения повинностей крестьян и оставлении беглых на новых местах; не случайно вопрос о беглых и о борьбе с бегством стал стержнем деятельности Екатерининской комиссии по составлению Нового уложения.

Широко распространенной формой борьбы против крепостнической системы, к которой прибегали различные группы крестьянства, была подача челобитных. Подача жалоб и челобитных отражала наивный монархизм крестьянства, но и этот «бунт на коленях» должен быть учтен при рассмотрении различных форм классовой борьбы феодальной России.

Помещичьи, дворцовые, монастырские крестьяне верили в справедливость верховных властей, в «доброту» царей и цариц, были убеждены в том, что все несправедливости, горести и беды обусловлены дурными качествами их непосредственных властей, жестокостью и алчностью их господ. Жаловались в Сенат и Синод, пытались вручить челобитные в руки императрице. Крестьяне верили в то, что их жалобы будут рассмотрены, а законные требования удовлетворены. Подавая свои челобитные, они были твердо убеждены, что они правы и добьются правды. И дело было не только в том, что правда, по мнению крестьян, была на их стороне, потому что это была именно их, крестьянская правда. Они твердо верили в то, что выступают в интересах всего государства. В этом сказывалась, пусть еще неясно сформулированная, но овладевавшая умами крестьян, мысль о том, что именно они являются основой государства.

Свои челобитные крестьяне рассматривали как акты, направленные не только на улучшение собственного положения, но и на поправление дел государства. Поэтому своих владельцев и управителей, чиновников и вельмож они рассматривали как противников не только своих собственных, но и самого государства. Единственным, кто может им помочь осуществить их крестьянскую правду, был, по их мнению, царь, который должен быть заинтересован в благополучии крестьянства, ибо оно — «дело государственное».

Поэтому к подаче челобитных относились как к большому, серьезному, ответственному делу. Для выработки челобитных собирались всем «миром», избирали «лучших людей» из своей же среды. Искали грамотея и нередко сыскивали его среди самих крестьян. Собираясь «всем миром», «учиняли присягу», целовали крест, клялись друг друга не выдавать, «всем стоять за одно». Собирались «мирские деньги», которые вручались челобитчикам. Челобитчики, особо доверенные лица крестьянского мира, направлялись в Москву или в Петербург.

Не так легко было пробиться в «первопрестольную» Москву или в Петербург. Челобитчиков ловили и «власть предержащие», и приказчики, на них устраивались засады. Приходилось идти кружным путем, пробираться лесом, болотами, оврагами. В столице надо было где-то приискать кров, найти «верных людей» (ими нередко были крестьяне-отходчики, часто даже земляки), «сыскать писчиков», установить связь с пославшими их крестьянами.

Нелегко жилось в столице «мирским выборным», «мирским челобитчикам». Их разыскивали власти, им угрожали всякими карами. Вынужденные скрываться, они списывались с пославшими их, информировали о своих успехах (редко) и неудачах (гораздо чаще), просили денег на оплату писцов, подкуп чиновников, просто на «прожитье».

С точки зрения властей, челобитчики — «заводчики», «пущие злодеи», достойные, как и составители и переписчики челобитных, кнута и плетей, а их жалобы — «предерзости», «пасквили».