Очищение армии - Герман Смирнов

Нашей делегации на советско-польских переговорах пришлось приносить полякам извинения и показывать постановление РВСР об отмене приказа РВС Западного фронта.

Вопрос о том, созрела ли Европа для мировой революции, обсуждался на IX партконференции (22–25 сентября 1920 г.).

Мнения разделились. Большинство – Троцкий, Дзержинский, Бухарин, Каменев и др. – считали: Европа была готова к революции, а неудача была чисто военной. Меньшинство же во главе с К. Радеком заявляли: Европа для революции не созрела, и поход на Варшаву был политическим просчетом. Ленин, настоявший на вторжении в Польшу вопреки сильной оппозиции, дипломатично уклонился от выяснения вопроса: кто виноват? Пусть будущие историки разбираются, был ли этот поход стратегической или политической ошибкой, заявил он.

Тухачевский в это время продолжал возглавлять Западный фронт, но действовал на этот раз против внутреннего врага: подавлял крестьянские мятежи в Западном крае и ликвидировал банды, поддерживаемые поляками. Прослышав о спорах по польской кампании, он не замедлил энергично поддержать большинство. Конечно же, твердил он, виноваты не политики, а военные: они могли выполнить поставленную им политическую задачу, но не сумели сделать этого(!).

Эта готовность молодого полководца выгораживать свое начальство была вознаграждена: Тухачевского не только не наказали, но дали новое назначение.

«Исключительно доблестно и умело руководил операцией»

Убедившись, что действия против иноземцев не задались Михаилу Николаевичу, Реввоенсовет направил его воевать снова с соотечественниками: 5 марта 1921 г. он возглавил 7-ю армию, которой было приказано подавить так называемый Кронштадтский мятеж. Мы говорим «так называемый» потому, что в трудах советских историков отсутствуют факты и сведения, необходимые для воссоздания сколько-нибудь достоверной картины событий, происшедших в Кронштадте ранней весной 1921 г.

Согласно официальной версии, эта было антисоветское выступление матросов и солдат кронштадтского гарнизона, инспирированное эсерами, меньшевиками и белогвардейцами при поддержке иностранных империалистов.

Используя политические колебания масс, вызванные разрухой, голодом и другими бедствиями Гражданской войны, заговорщики, возглавляемые бывшим генералом А. Козловским, на общегородском митинге 1 марта провели требование о свободе деятельности левых партий, упразднении комиссаров, свободе торговли и перевыборах Советов.

2 марта эти же заговорщики организовали фиктивный Временный революционный комитет во главе с матросом линкора «Петропавловск» С. Петриченко. В руках мятежников оказалась, таким образом, первоклассная крепость с 27-тысячным гарнизоном, двумя линкорами, ста сорока береговыми орудиями и более чем сотней пулеметов.

Вот каков был противник, с которым предстояло сразиться Михаилу Николаевичу и его 7-й армии. Верный своему обычаю, он, как недавно Варшаву, так и теперь Кронштадт решил взять «на хапок», уповая на то, что противник серьезного сопротивления не окажет.

8 марта – в день, назначенный им для штурма – он самоуверенно говорил газетному репортеру. «Все сообщения из Кронштадта подтверждают, что там полное разложение… Кронштадт испытывает голод… На мятеж при такой обстановке мог идти такой бездарный враг советской власти, как генерал Козловский… Наши боевые силы вполне закончили организационную работу и в великолепнейшем настроении стали на свои места… Разгром мятежников – дело ближайших дней» (Л. Никулин. Тухачевский. М., 1964. С. 139).

Отрезвление, как это часто бывало в операциях Тухачевского, наступило скоро и стремительно. «Первое наступление на Кронштадт, предпринятое 8 марта, – пишет энциклопедия «Гражданская война» (с. 311), – из-за слабой подготовки и недостатка сил (около 3 тыс. чел.) окончилось неудачей».

Это заставило командарма взяться за дело более серьезно. Численность 7-й армии была доведена в экстренном порядке до 45 тысяч человек, в Петроград для цементирования ненадежных частей прибыло около 300 делегатов X съезда партии, проходившего в это время в Москве.

Из опыта Варшавской операции Михаил Николаевич сделал тот вывод, что надо быть поближе к наступающим войскам, поэтому он решил разместить свой штаб в Ораниенбауме, чтобы не только наблюдать за наступающими колоннами, но и управлять их действиями с помощью телефона и медной подзорной трубы, подаренной ему некогда на Восточном фронте революционером-астрономом П. К. Штернбергом.

«Михаил Николаевич с ней не расставался, – вспоминает Никулин. – Была она у него до последних дней жизни. И под Кронштадтом он в нее все смотрел из Ораниенбаума на крепость…

Увы, ему ничего и не оставалось делать, кроме как смотреть на Кронштадт в подзорную трубу: по свидетельству В. Путны, командовавшего колоннами, наступавшими на южную часть города, телефонные провода, протянутые по льду залива, были перебиты при первых же выстрелах, и телефонная связь с командиром отсутствовала в течение всей операции. Полной химерой оказалась и система управления войсками с помощью разноцветных ракет, разработке которой Михаил Николаевич уделил немало внимания перед началом операции: никаких команд этими ракетами передать не удалось просто потому, что их никогда(!) не было на складах военного ведомства. Так что можно только дивиться утверждению А. Тодорского о том, что Тухачевский будто бы «исключительно доблестно и умело руководил операцией» по штурму Кронштадта.

«В ночь на 17 марта советские войска перешли по льду в наступление на Кронштадт и утром ворвались в город. После ожесточенных боев к утру 18 марта мятежники были разгромлены, потеряв убитыми свыше 1 тыс. человек, ранеными свыше 2 тыс. и захваченными в плен с оружием в руках 2,5 тыс. Около 8 тыс. бежало в Финляндию. Советские войска потеряли 527 убитыми и 3285 ранеными», – пишет энциклопедия «Гражданская война».

В 1926 г., разбирая эту операцию, Михаил Николаевич, по словам Никулина, «по своему обыкновению не выделял собственных заслуг. Между тем изучение действий командования 7-й армии убеждает в том, что операция была задумана и выполнена блестяще». Ну, естественно: как всегда!

Эта официальная версия кронштадтских событий не подвергалась сомнению вплоть до последнего времени.

Первым нарушил молчание писатель М. Кураев, опубликовавший в «Новом мире» повесть «Капитан Дикштейн». Еще более страшную правду о Кронштадте опубликовал в своих воспоминаниях участник событий семидесятилетней давности И. Ермолаев (Дружба народов. 1991, № 3. С. 182–189).