Эффект бабочки - Василий Сергеевич Панфилов

Новый, тысяча девятьсот двадцать девятый год принёс проблемы психологического характера. В голову всё время лезли мысли о приближающейся Великой Депрессии. Почему-то казалось, что вот-вот… хотя ведь твёрдо помнил, что тогда она началась в августе двадцать девятого.

Это если не ошиблись Максим с Аркадием Валерьевичем… Да и ситуация могла измениться в корне, бывший чиновник не из тех, кто останется в сторонке при каком-никаком, но знании будущего. Удивительно ещё, что в Нью-Йорке его нет, но сильно подозреваю, что когда-нибудь мы всё-таки встретимся.

Желание заработать по – настоящему большой капитал на Депрессии не пропало – благо, Валерьевич многократно расписал колебания рынка и возможные ходы для наиболее быстрого обогащения. Акции, облигации, дериативы… чинуша, поблёскивая очками и потея от возбуждения, расписывал перед нами воздушные замки, заодно набивая себе цену.

– Рискнуть? – Начал я рассуждать вслух, – или не стоит? Не эксперт всё-таки, да и сколько бабочек мы в процессе подавили, большой вопрос. Одно только явление посланца Махатм могло качнуть весы, теперь-то понимаю.

– Покупать-продавать акции, ориентируясь на здравый смысл и воспоминания Аркадия Валерьевича? – Прикусив губу начинаю вспоминать информацию о Депрессии, полученную НЕ от чиновника-попаданца.

Информации много, даже слишком. Но всё какая-то обрывочная… ну не интересовался я темой! Зато всплыло в голове слово Сговор.

– Сговор, сговор, – верчу на языке в надежде, что произнесённое слово как-то простимулирует мысли, – ну точно, ФРС! Именно после депрессии банкиры в США стали важнее промышленников, захватив власть!

Два дня потратил на чтение газет с подобранной библиотекарем (отдельная плата) информацией. В общем-то не ошибся – ФРС как система уже существовала, причём лет пятнадцать как, но прочитанная информация помогла уложиться в голове разрозненным знаниям.

Итого – сговор всё-таки был или лучше сказать – есть. Под шумок пройдёт делёжка собственности, во время которой с земли сгонят мелких фермеров законными и незаконными методами.

Надеяться в биржевой игре на свой интеллект экономисту-первокурснику, пусть даже и вооружённому обрывками сомнительных знаний из будущего – глупо. По крайней мере, в котировках ценных бумаг, где могу иметь место сговоры, а раз могут… я параноик.

– А заработать всё-таки хочется, – произношу по-датски, откладывая газету.

– Простите? – Раздался за соседним столиком голос, говорили на русском. Делаю непонимающее лицо, повторили на немецком.

– Заработать хочется, – вежливо перевожу фразу на английский.

– А… вы извините, – отчаянно смущаясь витийствовал типичный русский интеллигент чеховского образца, отчаянно смущаясь и одновременно наслаждаясь звуками собственного голоса, – мне показалось, что вы сказали на немецком, но я почему-то не понял, на каком именно диалекте немецкого было сказано. Видите ли, я специалист…

Интеллигент одет небогато, скорее даже бедно, но с дурной претензией на хороший вкус. Шейный платок вместо галстука, но жилет под пиджаком явно с чужого плеча, да и лацканы у рубашки грязноваты.

Типаж, насквозь знакомый и привычный что для Германии, что для России, но очень нетипичный для США. Образование вроде бы есть, а к делу это образование никак не пристроишь. На иную должность идти гонор мешает, а на иную – непрофессионализм… не берут. Ни сочувствия, ни жалости к таким типам не испытываю.

Отвернувшись, вчитываюсь в газету, даже не пытаясь изображать вежливость. Интеллигент по инерции пытается общаться, но замолкает и уходит, собрав вещи со стола нервными движениями подрагивающих рук.

– Не любишь русских? – Интересуется Треверс, такой же новичок-на-испытании, как и я. Только если я пришёл в публичную библиотеку по доброй воле, то Эллиота нагрузили поручением от братства – сделать подборку по спортивным играм, проходившим в Нью-Йорке. Братья поспорили, кандидатам отдуваться…

– Не слишком, – брезгливо морщась, поддерживаю имидж русофоба и антикоммуниста. Намереваюсь даже выучить русский, потому как Врага нужно знать в лицо!

– Зря, – Треверс охотно отвлекается от скучного поручения, – среди них и нормальные есть. Этот уж точно не комми!

Эллиот заразительно смеётся, я смеюсь вместе с ним. Хороший парень… хоть и нацист, только что американский.

– Да ну этих русских! – Морщу нос, – ты видел, как он одет? Человек претендует как минимум на уровень среднего класса, образование соответствующее… и так одет!?

– Обстоятельства, – вяло (всё лучше, чем копаться в старых газетах и журналах!) препирается возможно-будущий-брат.

– Обстоятельства, – фыркаю презрительно, – обстоятельства – это когда твой отец умер, не успев дать тебе образование. Или полученное на войне ранение, туберкулёз наконец! А эти? В России правящим классом были – помнишь же небось, как скверно страна управлялась?

– Ха! – Оживился Эллиот, – мой дядя во время русской Гражданской в Архангельске высаживался[136], как же! Говорил, что нигде так дурно не управляли, даже в английских колониях.

– Ну вот! О чём можно говорить с такими людьми, – поднимаю руки в видом наконец-то понятого грешниками проповедника. Жест узнаваем и потому Эллиот снова негромко смеётся, – комми, конечно, та ещё сволота, но ведь народ на ровном месте не поднялся бы!

– У нас это невозможно! – Уверенно отвечает студент, стукая кулаком по столу – слегка, – управленцы… Ааа! Действительно, нужно постараться, чтобы сперва довести народ до такого состояния, чтобы они в революцию ввязались, а потом ещё и не удержать власть! Тут согласен, а одежда при чём? С работой сейчас туго, даже коренным янки тяжеловато.

– Пф! Он же вроде как специалистом представился? Был бы хоть немного толковый, в университет пристроился. Нет, так в школу взяли бы преподавать – в глубинке любят таких – пусть хоть бестолочь совсем, но с учёной степенью! В колонии, наконец!

– У России нет колоний, – заученно произносит Треверс.

– У Дании тоже, – повожу плечами, – и что? Родители мои основали вполне успешную ферму и если бы не несчастный случай… Но всё равно они успели дать мне образование и воспитание. Я себя сделал!

– Согласен, – одобрительно кивает Эллиот. Он искренне уверен, что если вдруг что, то сумеет всплыть на самый верх не хуже меня, – а офицеров у них сколько? Чиновников бывших? В колониях таким были бы рады, так ведь нет, готовы хоть таксистами работать!

– Скорее – НЕ работать, – произношу брезгливо, после чего оба смеёмся удачной шутке.

Из библиотеки перекочевал в бар, замаскированный под чайную. Полоская рот бренди из чайной чашки (остро требовалось после произнесения речей в духе фашизма и социал-дарвинизма[137]), думал. Заработать деньги на Депрессии… не прощу себе, если не выйдет. Что я, хуже Аркадия Валерьевича?!

Как назло, в голову лезли схемы всё больше спекулятивного характера. Не хочу…

Выйдя из бара, глянул на моросящий дождик и натянул шляпу поглубже, подняв заодно воротник пальто. Засунув руки в карманы, медленно бреду, мыслей никаких… так, мелькают в голове образы непонятно