Степан Разин - Степан Злобин

Над полем сгустился туман с осенним мелким дождем.

Объехав свое войско, вновь построенное к бою, под прикрытием опустившейся мглы Степан Тимофеевич двинул его снова в долину, навстречу наступающим полкам воеводы. Ему сообщили, что воевода ведет под прикрытием конных пехоту и пушки к свияжскому мосту. Тогда Степан подъехал к лесочку на берегу Свияги, где лежала в засаде пехота, состоявшая из стрельцов Саратова и Самары, атаманом которых был Лазарь Тимофеев.

– Пошли! – махнул Степан Лазарю.

С заряженными пищалями стрельцы шевельнулись и двинулись шагом вперед, преграждая подход к мосту.

– Сам батька с нами! – прошло по рядам стрельцов.

– В бой с нами! Нас в битву ведет! – радостно говорили они.

Эта весть бодрила пехоту, как будто присутствие Разина четверило силы бойцов.

В дожде и тумане стрельцы подошли, пока стали видны смутные очертания врага, остановились и без команды, по молчаливому знаку, вскинув пищали, ударили залпом.

В стане врага точно этого только и ждали. Грянули крики, и вражеская пехота рванулась в рукопашную схватку. Разинские стрельцы напрасно роптали на то, что головы их замучили учением на иноземный лад, – они представляли собою войско, обученное не хуже, чем присланная из Казани воеводская стрелецкая рать. Сделав выстрел, первый ряд разинских стрельцов отступил назад два шага, второй ряд, стоявший за ними, шагнул вперед, и, прежде чем враг добежал, – впритык, в лицо ему снова ударили выстрелы. Пехота врага остановилась, чтобы также ответить выстрелами, но разинцы снова сменили ряды, и новая вспышка огня опять не пустила вперед дворянское войско.

– Конники, батька! – крикнул над ухом Разина чей-то голос. И Разин увидел несущийся справа конный отряд, который готов был врубиться в ряды пехоты.

Однако они не успели напасть: искусные сотники Лазаря быстро построили половину стрельцов ко врагу лицом, и пальба из пищалей встретила надвигавшиеся конские морды...

Серое небо сеяло бледный свет, при котором нельзя было видеть всадников, только общие их очертания сказали, что это драгуны: рядом с ними торчали высокие древки пик. Смятенные выстрелами, они отшатнулись, опять не сумев завязать общей битвы, но в это время на левое их крыло налетели конники Бобы.

– Стой! стой! Своих бьете! Ведь вы запорожцы, собачьи дети! – гневно воскликнул Боба. – Хиба ж запорожцам тут место, в боярском скопе, гадюки?!

Всадники сгрудились, услыхав украинскую речь, сабли вдруг опустились. Казаки отпрукивали, осаживая разъяренных коней. Два отряда остановились почти вплотную, стена на стену.

– А ты кто такий? – раздался вопрос из рядов запорожцев, которых Разин принял сперва за драгун.

– Запориський полковник Боба – вот кто я! Панов да бояр побивать наша справа, як ваша. Идитемо к нам, в наше войско, Панове товарищи!

– Бунтивник! – крикнули из рядов боярских запорожцев.

– Продажники! Зрадники! – грянули им в ответ сотни глоток из полка Бобы.

– Рубаймо их, Боба! Чего с них дывиться! Рубай!..

– За волю! Неча-ай! – призвал своих Боба, кинувшись в схватку.

И запорожские сабли скрестились с саблями запорожцев, ряды их смешались... Тысяча всадников, посланных гетманом Многогрешным {Прим. стр. 278} в помощь боярам, колола и секла братьев своих украинцев, восставших за братский народ. Это были отборные всадники из украинской шляхты, дворяне, искавшие царских милостей и поместий в пролитии народной крови. Они не ждали, что будут побиты рукой украинского холопства и «быдла», как от польских панов научились они называть свой народ...

– Бунтивники! Быдло! – вопила шляхта.

– Зрадники! Ляховы диты! – кричали казаки Бобы, рубя и кроша их в бою.

Но в общем гвалте, пальбе и криках их слов больше уже никто не слыхал.

Пехота Лазаря сошлась грудь с грудью с пехотой Барятинского. Рубились, кололись, били в лицо из пищалей.

Конница Еремеева крепко схватилась с драгунами. Протакин теснил стремянных стрельцов...

Но воеводских пушек было никак не достать. Разин держал еще в засаде три тысячи войска: тысячу конных донских казаков под началом Наумова и две тысячи лапотников, вооруженных косами, пиками и рожнами. Эта засада была оставлена им у моста на случай, если дворяне ринутся к переправе через Свиягу.

Держать наготове большие силы до последней минуты Степан любил сам, и тому же вчера учил своего молодого товарища Боба, когда Степан их застал за игрой в Карты.

«Береги, козаче, засадную силу к остатнему часу, тогда переможешь врага», – вспомнил Разин слова Старика полковника.

Но сейчас ему были нужны пушки, взять же их без этой засады было нечем. Когда Барятинский выкатит пушки к мосту, перейдет с ними вместе Свиягу и зажмет казаков у острожка, тогда не поможет засада. «Да и сам воевода небось все засады свои уже ныне истратил. Небось уже последнюю вывел, когда послал в бой своих запорожцев, – подумал Разин, – а у меня тут три тысячи свежих людей. Если сильно ударим – дорвемся до пушек...»

Атаман уж представил себе, как он, овладев двадцатью воеводскими пушками, поставит их возле моста на горке, подпустит к себе воеводские силы и грянет по ним изо всех двадцати жерл...

Держать заветы отцов да хранить засаду в три тысячи человек, когда эти люди могли бы решить разом исход всей битвы, показалось Степану смешным и ненужным... Он обернулся к посыльному казаку, скакавшему о бок с ним.

– Скачи, Терешка, что духу в Синбирск. Серебрякову скажи, чтобы конных гнал тотчас сюда, к переправе, да у Чикмаза пушек с полдюжины прихватил с собою сюда же для обороны моста, – сказал Разин.

Казак полетел стремглав к мосту.

Разин выехал сам на пригорок, махнул Наумову, стоявшему в засаде у свияжского моста.

Наумов построил конных донцов, а сзади них приготовил пехоту тысячи в две – мордвы, чувашей и черемис, которых казаки звали «лапотною пехотой». Их вел поп Василий – он хотя и не брал в руки сабли, но умел придавать людям смелость и веру в свою победу.

Степан их двинул вперед, решив расстаться с последней засадой на время, пока Серебряков приведет своих конных и Чикмаз пришлет свои пушки к мосту.

Дождь кончился, разошелся туман, и яркий отблеск вечерней зари осветил поле боя. Все стало ясней. Было видно, что разинцы снова ломят дворян: поле битвы ползло от Свияги в гору, оставляя сзади холмы убитых и раненых.

Разин качнул головой. Его тревожила участь пеших, плохо вооруженных людей, идущих за конниками Наумова. Но «лапотная» пехота шла смело. Вот она уже дошла до крайнего места схватки, вот казацкая конница для нее прорубила путь сквозь конницу воеводы, словно в лесу расчищая просеку, и раздалась на две стороны, пропуская «лапотных» в битву... При свете зари сверкнули их копья, разя дворян; над ними блеснули дворянские сабли... Но «лапотники» шли бесстрашно вперед, не отставая от казаков Наумова и пробиваясь к дворянским пушкам.

– Добре, добре, – глядя на них, бормотал себе в бороду Разин.

Он подхлестнул коня и сам помчался за ними в гущу сражения.

Трава повсюду была окрашена кровью. Тела убитых разбросаны были везде и местами высились прямо-таки холмами. Отчаянно, визгливо и хрипло кричали подбитые кони, стонали люди.

Одинокие лошади проносились без всадников и мчались дальше от битвы, в открытое поле...

В дважды рассеченном саблею запорожце, лежавшем ничком, Разин признал и с затылка убитого Бобу...

– Эх, Боба! – воскликнул он горько и ринулся дальше вперед.

– Батька! Батька! Сюда! – узнав его, крикнул Наумов из гущи свалки.

Наумов ударил на кусты, где стояли теперь воеводские пушки. Он вылетел сбоку и сбил засаду московских стрельцов. Те побежали. Их преследовали казаки Наумова и рубились уже в кустарнике. Пушки остались открытыми. Пушкари только сами оборонялись пальбой от наседавшей «лапотной» пехоты.

Разин примчался сюда.

– Наумов! Наумов! – кричал он вдогонку. – Чертов сын, позабыл, за чем шел!

Боевая задача Наумова была ясной и краткой: сбить стрельцов и помочь пехоте взять пушки. Наумов увлекся погоней.

– Эй, че-ор-рт! Вороти-ись! – вопил Разин ему вдогонку.

Пушки хлестали огнем в лицо наступающих, словно метлой разметая ряды чувашей, черемис и мордовцев.

«Вот-вот побегут, все пропало!» – страшился Разин.

Но пехота с попом впереди грозно рвалась через павших людей на огонь и смерть...

«С дубьем ведь, с одним дубьем, родимые, лезут на пушки!» – в восторге следя за ними, восклицал про себя Разин.

Поп Василий упал в гуще свалки.

Степан сам подскакал к его пехоте.

– Бей пушкарей, бери пушки! – крикнул он. Стесненные со всех сторон наступающими воеводские пушкари на руках откатили назад свои пушки и пальнули еще раз в толпу. Пуля пробила ногу Степану и раздробила бедро коню. Конь поддал задом, упал и забился, давя под собой атамана.