Святая - святым - Санин Евгений

      - Я сказал, выйдите все вон! Все – вон!

      Недоумевая, Валентина с отцом Стасом попятились и оставили палату.

      Стас в ужасе вжался в дальний угол коридора, понимая, что всё это натворил он! Он, и не в какой-нибудь книге или бездушном кино, а в жизни, наяву – убил человека!..

      … Макс открыл глаза и с удивлением увидел, что проваливается в бездонную пропасть.

      Здесь был сплошной мрак, холод и какой-то нечеловеческий ужас, который он не испытывал никогда, даже в самые страшные моменты боёв и драк. Чувство тоски и обреченности охватило всё его существо. Самая большая боль и страдания, которые он испытал на земле, были ничтожными по сравнению с тем, что чувствовал он сейчас.

      Чем дальше он летел вниз, тем меньше наверху становилось света, и тем сильнее тянуло его назад. Макс никогда и ничего не боялся в жизни, а тут боялся всего! И особенно – что наверху исчезнет и погаснет свет, и он навсегда останется в этой кромешной мгле один…

      Макс задыхался, а тьма вокруг него всё сгущалась, из неё доносились какие-то страшные, леденящие душу голоса, зовущие его по имени и смеющиеся над ним. От этой невыносимой тоски хотелось уже умереть. Но разум почему-то упрямо твердил, что смерти здесь – нет!

     А Макс всё летел и летел… И когда его мучения достигли предела и не было больше сил терпеть их, вдруг из бесконечно далекого уже света послышался ласковый, добрый Голос, не похожий ни на один из земных голосов:

      - Зачем он здесь? Он ведь еще не готов.

      И тут же из света показалась рука, в которую, что было сил, вцепился Макс. Она потащила его наверх, эта надежная, сильная рука, и он явственно услышал голос, который узнал сразу. Это был голос отца Тихона. Он говорил:

      - Ну что ты сопротивляешься, ангел мой, идем отсюда скорей! Идём скорее!

      Ужасающий мрак постепенно остался внизу. Макса снова обнял ослепительно яркий свет, от которого он зажмурился, а когда снова открыл глаза, то уже наяву увидел склонившегося над ним отца Тихона…

      Прошло пять минут, и отец Стаса снова зашел в палату, где лежал Макс.

      - Валентина, скорее! Сюда!! – раздался вдруг оттуда его громкий, взволнованный голос.

       Едва не плача: «Я ведь говорила, ему нельзя волноваться!..», - Валентина скрылась в палате, и вскоре вышла оттуда … с лицом, выражающим изумленную радость.

      А потом из неё появился ровным счетом ничего не понимающий Сергей Сергеевич.

      - Этого не может быть, этого не может быть! – то и дело повторял он.

      Стас ничего не мог понять.

      И тогда он тоже бросился в палату и увидел стоявшего посередине её с опущенными руками усталого отца Тихона. Около него лежал и улыбался, и это тоже было словно во сне, только уже не ужасном, а счастливом - обводя вокруг себя ничего не понимающим взглядом… живой, чуть смущенный Макс.

6

Услышав то, что сказала отцу Тихону Нина, Стас просиял.

      Волнения, связанные со смертью Макса, которую его отец, обретя дар речи, назвал клинической, и нечаянным воскрешением, постепенно улеглись. Все, кроме отца Тихона, покинули медпункт.

      Стас тоже вышел вместе со всеми и  принялся бесцельно бродить по деревне.

      «Ну, почему, почему у меня, как говорит папа, всё не так, как у людей? Ну, почему я такой? Почему всё не так идет в жизни?..» - мучительно думал он и вдруг с удивлением увидел, что ноги сами привели его снова в медпункт. Он медленно поднялся по ступенькам крыльца, вошел в коридор и только собрался постучать в палату отца Тихона, чтобы спросить его об этом и, наконец, задать свой главный вопрос, как на улице раздался шум подъехавшей машины и резкий скрип тормозов.

      «Неужели опять плохо с Максом?» - насторожился он, видя, как несколько человек вносят кого-то в распахнутую дверь. Но это была… Нина! Её рука безвольно свешивалась и болталась, едва не касаясь пола.

      - Скорей, медсестру! – бросил Стасу несущий её человек.

      Не чуя под собой ног, Стас бросился к Ваниному дому и стал кричать, стучать кулаками по закрытой двери, зовя Валентину.

     Та быстро прибежала с ним в медпункт и закрылась с Ниной в процедурном кабинете.

      Несколько минут оттуда слышались какие-то непонятные звуки и сдавленные рыдания. Наконец, Валентина появилась в дверях, снимая белые медицинские перчатки.

      - Жива? – молнией метнулся к ней Стас.

      - Живей не бывает!

      - А…что с ней?

      - Что, что, отравилась! Растишь вас, растишь! А вы… - с досадой взглянула на Стаса Валентина. - Ну, ничего, слава Богу, вовремя заметили! Даже врача вызывать не надо. Народными средствами обойдёмся. Сейчас я схожу за ними домой, а ты… нет, лучше уж батюшка… – она приоткрыла дверь палаты отца Тихона и, спросив, не спит ли тот, попросила посидеть с больной, а если той станет хуже, немедленно послать за ней Стаса.

      Отец Тихон охотно согласился и прошел в процедурный кабинет. Сквозь приоткрытую дверь Стас слышал всхлипывающий голос Нины.

      - Ну, зачем, зачем она это сделала? Все равно я теперь жить не буду: вены вскрою, в петлю полезу, утоплюсь! Макс умер, Ник сел на героин! Как вы не понимаете, что это – всё, всё, всё!!!

      - Во-первых, успокойся, Макс жив! – просил отец Тихон.

      - Жив?!

      - Да, во-вторых, жизнь продолжается!

      Но…

      - А, в-третьих, ты что, и впрямь думала, что этим можно решить все проблемы?

      - Да! А что… разве нет?

      - Конечно! Они бы у тебя только начались и продолжались целую вечность, уже никогда не кончаясь. Ну, что ты на меня так смотришь? Думаешь, раньше самоубийц случайно за кладбищем хоронили? Нет. Люди прекрасно знали, что ни на земле, ни на том свете теперь их душам не будет покоя. Так и будут мыкаться горемычные, не пожелав перетерпеть своё горе здесь. Вот уж будет горе, так горе, вот беда, так беда! Пока живешь, еще что-то можно исправить, а тогда уже ничего нельзя будет сделать! Подумай, ангел мой, над этим, хорошенько подумай! А я помолюсь и всё хорошо, всё хорошо у тебя будет.

      - А… как же Ник?

      - И с Ником, даст Бог, как-нибудь всё управится… Ну, всё в порядке?

      Стас прислушался, ожидая, что ответит священнику Нина, и та, после долгого молчания, наконец, сказала:

      - Поздно. Я ведь ему сама героин достала...

      - Ты? Зачем?!

      - Он просил. Макс его так довел, что он захотел забыться… Отец Тихон!.. А, может, я побегу к нему, скажу: «Брось! Не надо!»

      - Куда тебе сейчас бежать…

      - Ну, тогда вы сами сходите!

      - И я не пойду. Пусть сам решает, как ему дальше быть. Сейчас время его выбора. А ты лежи, ангел мой, лежи, отдыхай.

      - Да какой же я ангел! Про меня в деревне, знаете, что говорят? Мол, я такая-сякая, хожу по ночам к строителям коттеджей и… А мне просто весело с ними и всё. И ни с кем из них у меня ничего не было. Верите?

      - Конечно.

      Услышав то, что сказала отцу Тихону Нина, Стас просиял. Он был счастлив! Всё то, что мололи о Нине грязные языки, оказалось неправдой! Не могла ведь она соврать сейчас и к тому же священнику. Он уже готов был кинуться к ней, но тут услышал такое, от чего его сразу бросило в холод.

      - А Ника я люблю! - вдруг с каким-то отчаянием в голосе сказала Нина. – Он думает, что это у меня, как у всех, потому что у него много денег! А я была бы счастлива, если бы отец у него был простым работягой! И жить без него все равно не буду…

7

В глазах Ника стоял такой ужас, что Стасу стало не по себе.

      Не дослушав, Стас вышел из медпункта и, не помня, куда и зачем идет, сделал вокруг деревни целый круг. «Как же теперь быть? Зачем жить? Что делать? Зачем теперь всё?..» - не мог понять он. И тут его осенило: «Из жизни, как говорит отец Тихон, самому уходить нельзя… у Ника есть героин, от которого можно забыться… и если я…»

      Через пять минут он уже стучал в дверь дома бабушки Ника. Еще громче, чем к Ваниной маме. Открыл ему сам Ник, весь какой-то растерянный и взъерошенный.

      - Что Макс? – коротко спросил он.

      - Жив.

      - А Нина?

      - Тоже будет.

      - Слава Богу!

      Ник провел Стаса через две комнаты в свою, детскую, которая, несмотря на то, что он был богат, была обставлена проще, чем у Стаса, и сел за стол. Стас сразу заметил блюдце, наполненное какой-то жидкостью, тонкий шприц, полотенце и жгут. Перед всем этим стояла прислоненная к графину с водой иконка. Изображенная на ней Богородица держала маленького Иисуса Христа.

      Стас подошел к столу, сбросил с себя куртку, закатал рукав и, как это делал отец, стал перевязывать себе руку жгутом.

      - Ты, это… чего? – насторожился Ник.

      - Помоги! - вместо ответа попросил Стас.

      - Не дури! Я тут мучаюсь, не знаю, как завязать, а ты – начинаешь?!

      Он подошел к Стасу, пытаясь помешать ему, но тот оттолкнул его и со слезами на глазах закричал: