Мастеровой - Анатолий Федорович Дроздов

разом. Отвлеченный разговорами, Федор на какое-то время оживился и забыл о потере. Но потом снова накатило: он ушел в себя и замолчал. Полина показала на него глазами подруге.

— Федор! — окликнула Алевтина. — Вы задолжали мне романс. Не хотите спеть? И Варвара вас не слышала.

— А? Что? — очнулся Федор. — Романс? Я сейчас.

Он встал и подошел к пианино. Сел на табурет и откинул крышку инструмента. Пробежался пальцами по клавишам и запел негромко:

Потемнеет серебро, померкнет золото, Поизносятся и вещи, и слова. Из альбомов улыбнется нежно молодость, Из-под плит проглянет тихая трава. Все на свете перемелется, век сменится, Пронесутся годы, словно с горки вниз. Только ты, душа, суровой жизни пленница, Из меня, как из темницы, смотришь ввысь…[106]

Он ударил по клавишам и возвысил голос:

Душа болит, а сердце плачет, А путь земной еще пылит. А тот, кто любит — слез не прячет, Ведь не напрасно душа болит…

Внезапно голос его сорвался на сдавленное рыдание. Он замолчал и сгорбился над инструментом.

— Боже мой! — прошептала Алевтина. — Какая же я дура!

Рогов укоризненно посмотрел на нее и покачал головой.

— Извините, дамы, — Федор повернулся к столу. — Неправильный романс выбрал, печальный. Они, к слову, почти все грустные.

— Спой «Берега»! — предложила Полина.

— Он тоже печальный, — улыбнулся Федор. — Хотя есть одна хорошая песня про любовь, светлая и радостная. Даже удивительно. Слушайте!

Он обернулся к пианино и запел, тихо аккомпанируя себе:

Утро, неслышно ступает по крышам, В доме своем, безмятежная, спишь ты. В снах улыбаясь, в рассветном блаженстве, Самая лучшая в мире из женщин…[107]

Голос его окреп и полился ровно:

Пусть тебе приснится, Пальма-де-Мальорка, В Каннах, или в Ницце, ласковый прибой. Или в Подмосковье, роща вдоль пригорка, Только что бы вместе, были мы с тобой…

— Господи, как чудесно! — прошептала Варвара, прижав руки к груди. А Федор продолжал:

Дрогнув, твои распахнутся ресницы, Радостно утро в глазах заискрится. Губы проснутся, и после разлуки, Мир, обнимая, раскинутся руки. Пусть тебе приснится, Пальма-де-Мальорка, В Каннах, или в Ницце, ласковый прибой. Или в Подмосковье, роща вдоль пригорка, Только что бы вместе, были мы с тобой…

Третий куплет Федор петь не стал — про голос «в дали телефонной» не поймут. Повторил припев, он встал и отвесил шутливый поклон. Слушатели зааплодировали.

— Вы бывали в Ницце, Федор Иванович? — спросила Варвара, когда он вернулся за стол.

— Не довелось, — развел руками Федор.

— А вот мне посчастливилось, — сказала Варвара. — В детстве, с родителями. Там такая красота!

— Что ж, посмотрим, — согласился Федор.

— Боюсь, что не скоро, — хмыкнул Куликов. — Мы теперь носители секретов. За границу не выпустят.

— Придется обойтись рощей в Подмосковье, — улыбнулся Федор. — Не возражаете против рощи, Варвара Николаевна?

— Меня и Упа устроит, — ответила Оболенская. — Если будете у нее петь.

Все рассмеялись.

— Господа! — объявил Федор. — Прошу меня извинить, но хотел бы откланяться. Устал. Долгая дорога, много впечатлений.

— Мне тоже пора, — поддержала Варвара. — Завтра рано вставать.

— Федор вас проводит, — поспешила Алевтина. — Так ведь, господин штабс-капитан?

— Почту за честь, — поклонился Федор…

— Может, не стоило приглашать ее сегодня? — спросил Рогов у жены, когда Кошкин с Оболенской вышли из гостиной. — У Федора рана на душе.

— Варвара ее быстро излечит! — фыркнула Алевтина. — Уж я-то знаю. Федор ей давно нравится. Еще когда мастеровым в библиотеку приходил, заприметила.

— А теперь, когда он офицер со ста тысячью рублей капитала, так и вовсе сгодится! — хмыкнул Куликов.

— Николай! — укоризненно сказала Полина. — Какой ты меркантильный!

— В чем я не прав, дорогуша? — развел руками Куликов. — К Федору невесты в очередь встанут, вернее, их родители. Дура эта Соколова, ох же дура, да простит меня Господь. Такого жениха упустить! Мечту барышень.

— Мечтать не вредно, — сказала Алевтина. — А кому приспичит, пусть вышивают крестиком.

— Что за странные слова, дорогая? — удивился Рогов. — Где ты такого набралась?

— От Федора, — ответила жена. — У него часто выскакивает.

— Необычный он человек, странный, — согласился Рогов. — Но какой же умница и храбрец! Как он с германцами разобрался! Я бы так не смог.

— Смог бы, — не согласилась Алевтина. — Я тебя хорошо знаю. Влез бы непременно. Хорошо, что этого не случилось, — она перекрестилась. — А за Федора не волнуйся — он теперь в надежных руках…

* * *

На улице Федор предложил спутнице взять извозчика, но Варвара отказалась.

— Мне недалеко, — сказала, улыбнувшись. — Да и моцион полезен. Много ела — вкусно было. Пешком пройдемся.

«Хорошо, что не стал забирать шашку», — подумал Федор и сказал галантно:

— Позвольте предложить вам руку?

Спутница не отказалась. Так, под ручку, они и двинулись улицей.

— Скажите, Варвара Николаевна, — начал Федор разговор. Не молчать же? — Оболенские — княжеский род?