Острова Теневых Символов. Том 3 - Дмитрий Янтарный

Когда Сареф вместе с использованием Власти Жизни прикладывал Скальпель Архитектора к повреждённым местам — на них буквально начинала заново отрастать кожа. Бакус заметил, что происходит это только потому, что целебное умение Сарефа достигло исключительной мощи, и если бы Скальпель взял в руки какой-нибудь деревенский лекарь-самоучка — подобного эффекта и близко бы не было.

Для Сарефа это, тем не менее, оказалось весьма кстати. Аккуратно касаясь Скальпелем тех мест на черепе Ванды, где была содранная кожа, он буквально отращивал её заново. Разумеется, дело это было отнюдь не быстрое, за каждый квадратный сантиметр кожи приходилось воевать, а уж когда пришлось отращивать ухо, тоже пострадавшее во время спасательной операции — потребовался дополнительный десяток использований Власти Жизни. Тем не менее, спустя час долгой, кропотливой и выматывающей работы абсолютно вся потерянная кожа на черепе была восстановлена. И Ванда, поднявшись со стола, где её оперировал Сареф, подошла к зеркалу, на которое ей любезно указала Карина.

— Ну, ничего себе, — с восхищением сказала Ванда, ощупывая череп, — лучшие специалисты по работе с Королевской Купелью порой работают не так быстро.

— По-моему, у тебя одно ухо стало немного больше другого, — задумчиво сказала Карина, глядя на Ванду. После этих слов Сарефу на мгновение захотелось придушить маленькую рыжую нахалку.

— Да нет, нормально, — Ванда пощупала оба своих уха, — это визуально так кажется, потому что на этой стороне сейчас волос нет.

— Ну, волосы вырастить — это уже не ко мне, — развёл руками Сареф.

— Да к тебе-то какие претензии, — хмыкнула Ванда, — даже такое вылечить, считай что, в полевых условиях — уже достижение. А так… отрастёт заново. Я никуда не спешу.

— Слушай… а ведь с этим можно кое-что сделать, — неожиданно сказал Амидал, — когда я ещё был с Бруминьей, ей тоже стабильно раз в полгода хотелось вытворить со своими волосами что-нибудь эдакое. Эй, малявка, — он обратился к Карине, — у тебя есть какой-нибудь набор гребней, хотя бы самый простой? Думаю, мы можем что-нибудь придумать.

Судя по красноречивому взгляду Карины, за «Малявку» ей очень хотелось отправить гнома искупаться за бортом. Однако посмотреть на подземного гнома, который орудует гребнями для волос, ей явно хотелось больше, поэтому на первый раз она решила спустить ему такое пренебрежение. Девушка достала из тумбочки красивую шкатулку из розового дерева и подошла к зеркалу, перед которым уже устроились Ванда на мягком пуфе и Амидал позади неё.

Оставив эту троицу наводить красоту в новых условиях, Сареф скомандовал ложиться на стол Орику. Он справедливо полагал, что это будет куда труднее: вырастить новый глаз для него виделось чем-то запредельным. Потому что теоретически кожа на голове Ванды могла сама отрасти заново, пусть и не так гармонично и изящно, как это было изначально заложено природой. А вот потеря глаза — это обычно на всю жизнь.

Тем не менее, Сареф, понадеявшись на то, что с момента травмы прошло не больше суток, всё же поборол свой страх и начал работать. И его страхи не были напрасными. Первый час — а это почти сотня использований Власти Жизни — эффекта не было никакого. Разве что первые пару десятков раз, когда Сареф использовал на Орика Власть Жизни — его скручивала болезненная судорога. Но, в конце концов, этот странный эффект прошёл.

Наконец, спустя час работы Орик всё-таки заявил, что какое-то шевеление в выколотом глазу у него началось. Но буквально через пару минут после этого с ним стало невозможно работать. Бедолага утверждал, что у него там всё чешется настолько сильно и невыносимо, что хотелось выть и лезть на стенку. Сколько Сареф и Бакус, который всё так же стоял тут и внимательно наблюдал за процессом, ни успокаивали и не увещевали беднягу — после каждого применения Власти жизни он выл и скулил, не в силах выносить эту чесотку. Когда же Бакус предложил лишить Орика сознания — тот сразу отверг эту идею, сказав, что у его тела очень мощные рефлексы, и не факт, что его получится погрузить в сон. А даже если и получится — во сне он совершенно не будет себя контролировать, и потому его тело может дать сдачи, и будет это весьма неприятно.

В итоге, понимая, что раз взялся за дело — то надо доводить его до конца, Сареф пошёл на отчаянные меры. Он вызвал Хима, а так же попросил Ванду вызвать Красса. После чего приказал первому придерживать Орика за ноги, а второго — за руки. И это дало невероятный результат. Орик, поражённый до глубины души тем, что целых два хилереми сейчас помогают ему, оказали ему такую огромную честь, что касаются его, мгновенно свернул все свои жалобы и собрал в кулак всю силу воли. Изредка он тихонько подвывал и поскуливал, когда было уж совсем невыносимо — но и тогда и Красс, и Хим мягко шептали ему слова поддержки, и тогда Орик снова брал себя в руки.

Кроме того, этим коварным жестом Сареф параллельно решил ещё одну проблему. Проблему отвратительного отношения их хилереми к Орику. Казалось бы, на нём лежит несмываемое пятно позора: он был настолько отвратительным хозяином, что собственный хилереми, когда у него появилась возможность, бросил его. После этого ни о каком положительном отношении не могло быть и речи, и Красс с Химом терпели его присутствие только ради своих хозяев.

Однако же вот он лежит, почти полностью находясь в их власти. Он невероятно помог Сарефу, он пострадал и получил травму, выполняя его приказ. И даже в этой ситуации он благородно уступил Ванде первую очередь вылечиться, хотя на долгосрочную перспективу его травма была намного опаснее, чем травма Ванды — и все это отлично понимали. После всего этого ни Красс, ни Хим, несмотря на всю свою неприязнь, уже не могли относиться к Орику однозначно отрицательно.

Наконец, спустя три долгих часа (а в сумме — почти четыре) операция была завершена. За это время Амидал и Карина вроде как сотворили с волосами Ванды что-то более-менее приличное, после чего они смылись из каюты, чтобы не мешать операции. И теперь Орик с изумлением и восхищением смотрел на себя в зеркало. Потому что выращенный глаз был не блеклым, как оставшийся, а зелёным. Именно таким, какой, по словам самого Орика, он был у него в детстве.

— Эх,