Фараон Эхнатон - Георгий Дмитриевич Гулиа

я. Видел зло. Видел добро. Собственноручно творил и то и другое. Смотря по тому, что повелевал отец небесный. Я достиг подобия великой пирамиды, и весь мир – у моих ног. И вот сегодня вижу женщину, которой ничего не стоит возразить мне…»

Он был прав. Но почему же забыл он ту, другую?.. Ту, которая не раз противопоставляла ему свое мнение. Точнее, пристегивала к своим мыслям его мысли. И давала понять, что победил он, а не она. И делала она это во имя общего дела. Разве его величество позабыл обо всем этом?

Семер стоял неподвижный. Деревья в саду как бы застыли вместе с ним. И луна на небе. И небо само. И пруд, в котором горели отблески светильников, и царедворцы – молчаливые и строгие.

Кийа горячилась:

– Я не могу понять, твое величество, твоих слов: одно из них исключает другое. Если одно говорит «да», то другое – «нет». Надо ли доискиваться особого смысла, или смысл их столь ясен, что труден для восприятия смертных? Если – последнее, то молю тебя повторить, дабы могла составить себе ясное представление.

Фараон усмехнулся. Он поднял правую руку и ладонью взялся за собственный затылок. Словно там была боль. Или там мог отыскаться ответ для Кийи.

Он сказал:

– Вот кто-то приложил раскаленную медь и жжет мне затылок. Словно тавром метит меня. А разве я – бездушная скотина, которую метят тавром в чужом стаде? И откуда эта боль? Угодна ли она отцу моему, плывущему в широких сферах, где все чисто и спокойно? Кто мне ответит?

И он застонал.

Кийа испуганно привстала, наклонясь вперед. Пытаясь заглянуть ему в глаза. Однако он остановил ее властным жестом левой руки, не отнимая правую от затылка:

– Не надо, Кийа! Я разговариваю с ним!

Она подала знак семеру, и тот попятился к ладье, стоявшей у низкого причала. И когда кормчий заработал веслом, семер взглянул на луну и мысленно поблагодарил ее. Ему было безразлично, кто это: само божество солнца или злой страж мира. Псару-младший был убежден, что заступник и благодетель его там, наверху. На небе. А каков он – не важно…

Фараон пришел в себя. У него перестал ныть затылок. Боль удалялась к вискам. И на них потерялась. Точно испарилась. Он повеселел. Как всегда после приступа. И только теперь заметил, что семера нет.

– Я приказала ему удалиться, твое величество.

– Какая же ты умница!

– Тебе лучше?

– Да.

И как всегда после болей, он почувствовал великий прилив сил. Фараон привлек к себе Кийю и прошептал:

– Хочу быть с тобой.

Он шептал нежно. Как ветерок среди пальмовой рощи. Где-нибудь в оазисе. Среди песчаной пустыни. Где дуновение ценится особенно. Как и ласка его здесь, в этом огромном городе необъятного царства.

Шери

Это известие поразило Нефтеруфа: в столицу прибыл Шери. Зачем? Когда? Это ему было невдомек. Ничего не сказал по этому поводу молодой человек, сообщивший о приезде Шери самым доверительным образом. Бывший каторжник тотчас передал новость Ка-Нефер.

– Он здесь? – спросила она, крайне удивленная.

– Да.

– Где он остановился?

– В доме одного парасхита…

Ка-Нефер поморщилась. Ко многому она приучила себя. Однако эти потрошители покойников внушали ей отвращение и страх.

– Ничего, ничего, – успокоил ее Нефтеруф, – парасхит – не самое страшное существо. Меня интересует кое-что поважнее.

Нефтеруф прислушался к уличным звукам: там было тихо в этот утренний час. Ахтой спал в своей комнате. Вполне безопасное время для беседы.

Нефтеруф продолжал, как бы проверяя ход своей мысли:

– Что означает это неожиданное появление Шери? Я спрашиваю и тебя и себя. Если бы я мог безошибочно ответить на этот вопрос, поверь мне, Ка-Нефер, я бы не утруждал ни себя, ни тебя. Как он решился? И что означает этот визит?

Ка-Нефер развела упругими и длинными руками, на концах которых – упругие и длинные пальцы. Нет у нее на это готового ответа. Сама ждет объяснений. От Нефтеруфа. Она особенно красива в это утро. Словно бы и не уставала вчера. Словно бы выспалась как следует. Словно бы и не размышляла полночи над всякой всячиной…

Он прошелся по комнате в крайней растерянности. Для него не существовало красавицы. Все его интересы сходились на этом деле, которое таило в себе так много таинственного. В самом деле: приезд Шери – показатель крайней обостренности положения. Но какова эта обостренность? Что сулит она?

И он заговорил, как бы с самим собой:

– Допустим на одно мгновение, что дело наше оборачивается самым скверным образом. Тогда бы Шери не следовало казать сюда носа. Зачем лезть в пекло? Достаточно было бы подать нам знак. Значит, дело не так уж плохо. Если не плохо, то каково оно на самом деле? Настало время действовать? Возможно. В этом случае вполне резонно его появление в столице. Здесь он может быть полезней, чем где бы то ни было! Я тешу себя мыслью, что все обстоит именно таким образом, а не иначе. – Он остановился, посмотрел на нее просветленным взором, в котором – надежда, надежда, надежда на лучшее! – Итак, я прихожу к окончательному заключению: наша победа близка!

Ка-Нефер подивилась его рассуждениям. В них все как будто гладко. Но ничего определенного. Ничего обоснованного. Всё – от чувств, от сердца, но не от разума! Разве в серьезном предприятии допустимо подобное?

Он угадал ее мысли. Словно кудесник какой-нибудь.

– Ка-Нефер, я – человек с мясом и кровью. Я много ошибался в жизни и, наверное, ошибусь еще не раз. Ты меня слышишь?

Она сказала:

– Да. Слышу.

– Мне показалось, что ты далеко отсюда.

– Нет. Я тоже размышляю.

– Я сказал, что, наверное, ошибусь не раз в своей жизни.

– Если бы не было ошибающихся, Нефтеруф, откуда бы брались мудрецы?

Он рассмеялся:

– Ты права. Я почти выболтался. Теперь твоя очередь.

Ка-Нефер – женщина мудрая. Не по летам. У нее в голове – тысячи змей, и каждая из них – с умом самого умного человека. Ка-Нефер видит дальше, чем кто бы то ни было. Чутье ее тоньше звериного. Это – азиатская тигрица с тигрятами. То есть сама предосторожность и прозорливость. Вот кто такая Ка-Нефер!

– Ты умнеешь день ото дня, – лукаво щурясь, произнесла Ка-Нефер.

– Я?

– Да, ты, Нефтеруф. Ты уже не ругаешь фараона. Ты понял, что ругать – занятие пустое. И небезопасное дело. Дело – вот что больше подобает мужчине.

Нефтеруф сорвал с себя парик и отбросил его в угол.

– Ты права! Мне сказать нечего. Рад,