Фараон Эхнатон - Георгий Дмитриевич Гулиа

на остров начальника, ведавшего делами переписки с иностранными государствами. Тот уже ждал вызова на берегу. Со свитками папирусов в руках. И не без трепета…

Вскоре начальник писцов – немолодой, худощавый мужчина на кривых ногах – повалился наземь перед их величествами. Полежав некоторое время, он поднял голову: медленно, медленно, медленно, чтобы не ослепнуть от сияния божественного лика.

– Встань, Усенинефер! – приказал фараон.

Писец поднялся на ноги и присел в отдалении. Не совсем далеко, – чтобы хорошо было слышно каждое фараоново слово. И мгновенно превратился во внимание.

– Скажи мне, Усенинефер: каков мой приказ насчет переписки с иностранными державами?

– Все письма показывать тебе, твое величество.

– А еще?

– Спрашивать тебя, прежде чем составлять их, твое величество.

– А еще?

«…Что же может быть еще? Его величество допрашивает слишком строго. Это значит, что начальник писцов позабыл самое важное…» Кийа ждала с нетерпением ответа Усенинефера.

– Писать на языке того государства, куда направляется письмо, – проговорил начальник писцов на одном дыхании.

– Верно!.. Почему же в таком случае ты отправил письмо царю Митанни на нашем языке?

Усенинефер пытался вспомнить, когда и какое письмо было отправлено в Митанни. Прекрасная память его величества изумляла всех. Он помнил все. Он знал, сколько мер зерна в закромах, сколько воинов на границах и сколько гарнизонов в чужих пределах. Его величество видел все, ибо был богом. В чем еще и еще раз убедился потеющий от страха начальник писцов Усенинефер.

– Да знаешь ли ты, о каком письме идет речь?

Усенинефера вдруг осенило, и он сказал: да!

– Ее величество хочет услышать твое слово об этом злополучном письме, Усенинефер.

Писец сказал:

– Твое величество, – он смотрел в самые зрачки Кийи, – мы требуем выдачи беглеца, который убил своего начальника в Северном Ретену. Всадил нож в спину, между лопаток, и бежал в Митанни. Согласно договору, царь Митанни обязан вернуть преступника.

Фараон кивнул: дескать, все это так.

– Но скажи мне, Усенинефер, на каком языке ты написал письмо?

Начальник хлопнул себя по лбу:

– Достоин наказания, твое величество! Письмо написано на нашем языке.

– А надо бы?

– На языке Митанни, твое величество.

Фараон помолчал. Встретился взглядом с Кийей. Он предлагал решить ей. Она это поняла.

– Вернуть письмо! – приказала Кийа. – Написать новое.

Усенинефер повалился наземь. Он царапал землю носом. Лизал ее языком, как телок солоноватый камень.

– Оно далеко, твое величество. Гонец его величества мчится быстрее ветра!

Тогда фараон запустил руку себе за пазуху и достал папирус.

– Этот? – спросил он.

Усенинефер не поверил своим глазам! «Это бог! Это бог! Он достает через пустыню. Через Великую Зелень. Через горы. Вот ноги мои совсем ослабли. Колени мои обратились в воду. И кости все обратились в воду…»

Фараон сжал губы. Глаза его стали точно песчинки. В солнечный день. Такие блестящие точки. В них много гнева. Много ярости. И челюсти у него задрожали. Словно бы перед припадком.

Начальник писцов оцарапал землей нос свой. Он плюхнулся лицом на землю, как на воду. И алая кровь показалась на носу. И на левой щеке тоже.

А фараон не сводил с него глаз. Благой бог закипал, как вода в походном котелке воина: медленно, медленно… Тем сильнее охватывало волнение каждого, кто бывал свидетелем его гнева…

Кийа развернула свиток. Вдобавок ко всему он оказался написанным иероглифическим письмом, а не упрощенной скорописью. Его величество ненавидел старинное письмо и мечтал о новом, более простом и доступном каждому. Эта нелюбовь зародилась в нем при жизни отца, еще в те годы, когда старый учитель Ихотеп обучал его премудрости письма. Он говорил своему ученику: «Уши твои – на спине твоей». И колотушки следовали за колотушками. Его величество Аменхотеп Третий приказывал Ихотепу: «Царевич должен быть грамотен как никто. Ты, Ихотеп, отвечаешь за это головой. Колотушек не жалей. Будь строг, требователен, не давай ученику своему спуску». А ученик был хилым, тщедушным ребенком…

Фараон Эхнатон торопил ученых мужей: «Сделайте письмо попроще. Сделайте его легким». Но ученые мужи, распластавшись перед ним, твердили свое: «Будет исполнено, твое величество. Однако божественное письмо требует к себе сугубого внимания… Будет исполнено, твое величество». И до сих пор не исполнено! И палки гуляли по спинам ученых мужей. А до сих пор все еще не исполнено!

– О, великий бог наш, дарующий жизнь всему сущему, гневом пылающий, подобно отцу нашему Солнцу, если угодно будет обратить слух свой к гласу послушного воле твоей…

– Будет угодно! – отрезал фараон.

Начальник писцов приободрился… «Его величество обращает ко мне слух свой. И гнев в глазах его проходит, подобно песчаной буре в пустынях Запада. И милость его идет вслед за бурей, как прохлада…»

– Виновный будет строго наказан, твое величество, а глаза и руки мои верно будут служить тебе…

– И ее величеству. – Фараон кивнул на Кийю.

– …и ее величеству. Ни спины, ни шеи, ни пальцев не пожалеем, дабы искупить вину свою. А бумагу сам перепишу на языке Митанни и отправлю с нарочным, как приказывал твое величество.

– Хорошо!

Усенинефер живо поднялся, отряхнул пыль с одеяний своих коротким, едва заметным движением рук. И со свитком попятился назад. До самой воды. Где уселся в лодку. И, не переставая кланяться, отплыл на другой берег.

Следующим на приеме оказался семер Ахетатона его светлость Псару-младший. Сын Псару-охотника. Бесстрашного ловца зверей. Попадавшего в глаза, в уголок воробьиного глаза. С тридцати шагов. Псару-младший глодал кожу в сапожной мастерской, когда его приметил фараон. Псару-младший гнул спину, тачая башмаки, когда его величество приказал ему: «Псару, встань! Отныне ты будешь служить мне». А через четыре года его величество сказал ему: «Псару, ты верно служил мне. Я желаю тебя видеть во главе моей прекрасной столицы, которая точно дитя, недавно родившееся – чистое и ясное». Псару сделался по воле фараона семером столицы, великого Ахяти на берегах животворной Хапи. Псару сам, своими руками клал камни в основание города. Он видел, как тысячи и тысячи рабов – азиатов и эфиопов – строили дома и храмы, рыли пруды и бассейны, сажали деревья и прокладывали дороги. И дороги, покрытые гранитными плитами, и улицы, политые вавилонской смолой, – гладкие, как полы во дворце. Чего только не сажали на городской земле! В огромные лунки, в которые засыпалась привезенная с берегов Хапи плодородная земля, сажали смоковницы, и пальмы дум, и виноград различных сортов, и гранатовые деревья, и пальмы финиковые, и миндальные деревья, и фиги. Тысячи и тысячи рабов и разного ремесленного люда рвали камень у подножия Восточного хребта. Обрабатывали его и привозили в город