Земли Меча и Магии – 2 - Ярослав Георгиевич Горбачев

К сожалению, весь мир сразу нельзя предать пламени, чтобы одним махом выжечь из него всю скверну. Рауль мечтал об этом, когда был молод… Но это было давно, а сейчас он был стар, и давно смирился с тем, что вместо простого и быстрого спасения всех самым действенным методом приходится вот так вот, долго и упорно, охотиться за каждым порождением зла. Искать волков, напяливших шкуры ягнят, прячущихся среди невинных. Терпеливо выслеживать и уничтожать их… Видимо, в этом и кроется высший замысел.

Об этом и думал Рауль, когда ходил между поверженными телами — о своём предназначении, о том, что без жалости и раздумий следует уничтожать скверну везде, где только её встретишь. И этими благочестивыми размышлениями всё бы и ограничилось… Если бы они не нашли подземную тюрьму, где томилось трое несчастных.

Двое из них были типичными грешниками, с явной печатью порока на лицах. Но вот третья… Третья была совсем другая.

Голубоглазая и светловолосая, эта девушка показалась Раулю самым прекрасным существом, которое он когда-либо видел в своей жизни. Будто ангел сошёл с небес, чтобы почтить его, старого слугу Света, своим присутствием.

Она будто сияла. Казалось, грязь совсем не пристаёт к её нежной белой коже. Даже запах, исходивший от неё, был приятным — в отличие от остальных, сидевших в тюрьме. Рауль прекрасно знал, как пахнут те, кто пробыл долго в заточении. То, что девушка смогла сохранить чистоту и свежесть, казалось ему настоящим чудом.

Обмерев и не двигаясь, старый слуга и соратник отца Пия наблюдал, как она выходит наружу, как осторожно ступает своими длинными голыми ногами, такими беззащитными в своей наготе, как щурится на солнце, как скромно прижимает руки к груди, пытаясь закрыть прорехи в одежде.

А эта её одежда… Рауль просто не мог оторвать взгляда от живописных лохмотьев, вмиг растеряв всю свою благочестивость и забыв про то, как надлежит следить за собой и усмирять плоть. Казалось, что эти лоскутки серой ткани вовсе даже и не грязные рваные тряпки, а дыры, прорванные, вроде бы, в случайных местах, проделаны вовсе не случайно, а образуют своеобразный орнамент, игриво приоткрывающий кусочки белого девичьего тела в разных местах, но не дающий узреть главного. Даже оборванный «ёлочкой» подол срамного наряда, который нельзя было даже назвать платьем — он заканчивался едва-едва ниже крутых, рельефных бёдер — даже он, казалось, не оборван кем-то случайно по низу, а аккуратно вырезан, словно зубья у пилы. Той пилы, что оказалась способной надпилить сердце, которое, казалось, неспособно больше ни на какие чувства.

С немалым удивлением старый слуга понял, что чувствует себя смущённым. Он не испытывал такого давно. Ни когда затаскивал ведьм на сложенные для них костры, ни когда помогал их растягивать на дыбах, ни когда вонзал пронзал серебряным оружием сердца недавно обращённых детей-вампиров. Но сейчас Раулю казалось, будто он попал в покои к некоей благородной особе и застал её в неглиже. Казалось правильным выйти, отвернуться, заставить себя не смотреть… Но старый слуга просто не мог заставить себя это сделать.

Ему помогли. Звучная затрещина заставила вмиг забыть обо всём.

— С сегодняшнего дня и впредь — недельный пост. И не смей этой ночью спать! До утра молись о прощении!

— Но я ничего не сделал, отец…

— Сделал! Я видел, Рауль, как ты смотрел на неё! Так что молись, Рауль. Быть может, тебе повезёт, и хватит всего одной ночи в молитвах…

Сказав это, инквизитор повернулся к молча наблюдающим за происходящим наёмникам.

— Готовьте дрова. Много дров.

— Но зачем нам много дров? Для приготовления пищи хватит хвороста…

— Я сказал, готовьте, значит — готовьте! Выполнять. А вы двое — стоять! Вот цепи. Привяжите пленников к вон тем деревьям, каждого к отдельному.

Рауль прекрасно знал, что всё это значит. Ему показалось, что сердце пропустило удар. Не веря своим ушам и сам пугаясь своей смелости, он переспросил отца Пия:

— Что, и эту невинную девушку тоже?..

— Её в первую очередь!

— Но она красивая…

— Три ночи молитв, и месяц поста! И ни слова больше.

Сперва я хотел слетать к западной границе, посмотреть, кого там ещё принесло к нам, а потом уже навестить инквизитора и поблагодарить его за спасение Василисы. Но планы пришлось спешно менять… Очень хорошо, что я проследил через карту за происходящим возле разрушенной тюрьмы. Приготовления людей проклятого фанатика мне очень не понравились. Девушку грубо схватили, подтащили к сосне, обмотали железными цепями, и начали кидать под ноги охапки хвороста. То же самое сделали и с двумя другими пленниками, вызволенными из подземной тюрьмы.

Времени на раздумья не оставалось. Срочно вызвав Птицу, я прыгнул на него, ещё до того, как мы поднялись, наложил Попутный Ветер, и мы сорвались с места на всей возможной скорости. Остальное войско вылетело следом — но ждать их я не стал. Главным было успеть вовремя. К счастью, всё происходило не так уж и далеко от Замка, мы имели все шансы успеть — но была дорога каждая секунда…

Мы с драконом обрушились на небольшую поляну, когда старый слуга инквизитора уже высекал огонь, чтобы подпалить три смолистых факела. Когда мы врезались в землю неподалёку от него, он выронил огниво и отскочил в сторону, попятившись от нас задом. Правда, у этого был определённый смысл — он подхватил с земли свой боевой молот, и после этого уже решительно замер, готовый, судя по всему, умереть за веру. Остальные люди инквизитора просто разбежались — дешёвые наёмники, ставящие выше всего свои собственные жизни и кошельки. Не дрогнул лишь сам главный фанатик.

Василиса, до того безвольно висевшая на цепях, вскинулась и с мольбой посмотрела на меня. Молча, но таким взглядом, что никаких слов больше было не надо.

— Что здесь происходит? — спрыгнув на землю, с ходу спросил я.

— Здесь вершится божье правосудие. Я собираюсь предать огню троих, запятнавших себя ересью, — сложив руки перед собой и смотря мне прямо в глаза, совершенно спокойно ответил инквизитор. И сделал шаг навстречу и в сторону, становясь между мною и приговорёнными.

— Запятнавших? Инквизитор, ты собираешься сжигать их только за то, что они были в плену? И ничего, что одна из них — мой человек? А возможно, и не только?

— Вы собираетесь воспрепятствовать божьему правосудию?

— Я требую освободить этих людей. Они невиновны. Они заслужили свободу и снисхождение после всего того,