Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин

— Эта женщина — кореянка, — сказала Миеко. — Спроси у нее, откуда она узнала, где живет господин.

Мальчик взглянул на Сонджу, которая выглядела испуганной. На ней было светло-серое пальто поверх простой рабочей одежды. Она выглядела моложе его матери.

— Госпожа, — вежливо обратился он к Сондже, стараясь не тревожить ее. — Чем могу помочь вам?

Сонджа улыбнулась мальчику, увидев беспокойство в его глазах, и вдруг почувствовала, что плачет. В нем не было твердости служанки и хозяйки дома.

— Понимаете, я ищу своего сына, и я думаю, что ваш господин знает, где он. Мне нужно поговорить с вашим хозяином. Вы знаете, где он?

— Как она узнала, что мой муж живет здесь? — повторила свой вопрос жена Хансо.

В своем желании помочь отчаявшейся женщине мальчик забыл про это.

— Хозяйка хочет знать, откуда вы узнали, что здесь живет господин. Я должен дать ей ответ, понимаете?

— Я работала с Ким Чанго в ресторане, владельцем которого был ваш хозяин. Ким Чанго дал мне адрес вашего хозяина, прежде чем уехать на Север. Вы знали господина Кима? Он отправился в Пхеньян.

Мальчик кивнул, вспомнив высокого мужчину в очках с толстыми стеклами, который всегда давал ему карманные деньги на конфеты и играл с ним в футбол на заднем дворе. Господин Ким предлагал мальчику поехать с ним в Корею на корабле Красного Креста, но хозяин запретил.

— Ваш хозяин может знать, где мой сын. Мне нужно найти его. Где находится ваш хозяин? Он здесь сейчас? Я знаю, что он меня примет.

Мальчик посмотрел под ноги и покачал головой, и Сонджа сделала шаг вперед, чтобы войти в дом Хансо. Великолепное фойе напоминало зал старинного железнодорожного вокзала с высокими потолками и светлыми стенами. Она представила, как Хансо спускается по резной лестнице из вишневого дерева, чтобы спросить, кто пришел. На этот раз она готова была умолять его о помощи, чего никогда прежде не делала.

Мальчик обратился к хозяйке и перевел все, что сказала Сонджа.

Жена Хансо пристально посмотрела на плачущую женщину.

— Скажи ей, что его нет, что он уехал надолго. — Миеко добавила, уже покидая переднюю: — Если ей нужны деньги на поезд или еда, дайте, а потом пусть уходит.

— Госпожа, вам нужны деньги или еда? — спросил мальчик.

— Нет-нет, мне просто нужно поговорить с вашим хозяином. Пожалуйста, дитя. Пожалуйста, помоги мне, — сказала Сонджа.

Мальчик пожал плечами, потому что он не знал, где Хансо. Служанка в ослепительно-белом фартуке стояла у двери, как женщина-часовой, и смотрела вдаль, презирая бедных, плохо одетых людей.

— Госпожа, извините, но моя хозяйка хочет, чтобы вы ушли. Не могли бы вы пройти на кухню? В заднюю часть дома? Я могу дать вам поесть.

— Нет, не нужно.

Служанка закрыла входную дверь, а мальчик остался снаружи. Он никогда не ходил через парадную дверь. Сонджа повернулась к темной улице. Полумесяц сиял на темно-синем небе.

Хозяйка вернулась в гостиную, к просмотру журналов, а служанка возобновила работу в кладовой. Из дома мальчик наблюдал, как Сонджа идет к главной дороге. Он хотел сказать ей, что хозяин приходил домой время от времени, но редко ночевал дома. Он путешествовал по всей стране. Хозяева очень вежливо вели себя друг с другом, но не казались обычными мужем и женой. Возможно, потому что они не походили на его собственных родителей. Отец мальчика был плотником, прежде чем умер от болезни печени. Мать, которая никогда не прекращала работать, очень любила своего небогатого и скромного мужа. Мальчик-садовник знал, что хозяин часто ночевал в отеле в Осаке; слуги и повар говорили, что у него есть особняк в Токио, но никто из них не бывал там, кроме водителя, которого звали Ясуда. Мальчик никогда не был в Токио или где-либо еще, кроме Осаки, где родился, и Нагои, где теперь жила его семья. Единственные люди, которые точно знали, где находится хозяин, это Ясуда и телохранитель Чико.

Улица была пуста, только маленькая фигура кореянки медленно двигалась в сторону вокзала, и мальчик-садовник бежал изо всех сил, чтобы догнать ее.

— Госпожа, госпожа, где вы живете?

Сонджа остановилась и повернулась к мальчику.

— В Икайно. Знаешь большую торговую улицу?

Мальчик кивнул, с трудом переводя дыхание.

— Я живу в трех кварталах от торговой улицы, у большой бани. Меня зовут Пэк Сонджа или Сонджа Боку. Я живу в доме с матерью, шурином и невесткой, их зовут Пэк Ёсоп и Чой Кёнхи. Просто спроси у любого, где живет торговка сладостями. Я продаю кондитерские изделия на рынке у вокзала. Я там каждый день. Найди меня, если узнаешь, где Ко Хансо! И когда увидишь его, ты скажешь ему, что я приходила? — спросила Сонджа.

— Да, я попробую. Мы не часто видим его. — Мальчик подумал, что будет неправильно сказать ей, что Хансо почти никогда не бывал дома — он мог не приехать еще много месяцев, может быть, даже год. — Но если я увижу своего господина, я скажу ему, что вы приходили.

Сонджа пошарила в кошельке, чтобы дать мальчику деньги.

— Нет-нет, спасибо. У меня есть все, что нужно. Я в порядке. — Он покосился на изношенные резиновые подошвы ее туфель, такие носила его мать.

— Ты хороший мальчик, — сказала Сонджа и снова заплакала.

Она коснулась его плеча, а затем пошла к вокзалу.

КНИГА III

1962–1989 ГОДЫ

Я предлагаю следующее определение нации: это воображаемое политическое сообщество — воображаемое, как по природе своей ограниченное и суверенное разом. Воображаемое, потому что члены даже самых малых наций никогда не могут знать большинство своих соотечественников, встречаться с ними или даже слышать о них, но в умах каждого из них присутствует образ общения с ними.

Нацию можно назвать воображаемой в силу ее ограниченности, потому что даже самые большие из них, включающие миллиард людей, имеют конечные, хотя и подвижные границы, за которыми лежат другие народы… Она воображаема и как суверенная структура, поскольку само понятие сложилось в эпоху, когда Просвещение и Революция разрушали легитимность божественной власти, данной через помазание, иерархической и династической… Наконец, это воображаемое сообщество потому, что, независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые могут преобладать в каждой нации, любая из них задумана как глубокое горизонтальное товарищество. В конечном счете именно это братство позволяет стольким миллионам людей за последние два столетия… с готовностью умирать за такое ограниченное воображаемое понятие. Бенедикт Андерсон

1

Нагано, апрель 1962 года

Ноа не собирался задерживаться в кафе на вокзале Нагано, но он просто не знал, куда идти. Рейко Тамура, веселая и добрая учительница средней школы, была из Нагано, и Ноа вспомнил ее рассказы о метелях, настолько суровых, что в детстве по дороге в школу она едва могла различать уличные фонари. В Осаке иногда шел снег, но ничего похожего на метели в описании Тамура-сан. Ноа всегда хотел посетить ее родной город. Сегодня утром, когда кассир спросил его, куда он едет, Ноа бездумно ответил: «Нагано, пожалуйста».

И вот он здесь. Тамура-сан также говорила о школьной поездке в знаменитый храм Дзенко, где она съела скромный обед-бенто на открытом воздухе в компании одноклассников.

Ноа сидел один за маленьким столиком. Он выпил чая и съел несколько кусков омлета с рисом, размышляя о посещении храма. Он воспитывался как христианин, но уважал буддистов, особенно тех, кто отказался от сокровищ мира. Как всегда, Ноа жалел, что у него было слишком мало времени рядом с Исэком. Мысль о нем опечалила Ноа, а воспоминание о Хансо снова вызвало чувство стыда. Ко Хансо не верил ни во что, кроме собственных усилий — ни в Бога, ни в Иисуса, ни в Будду, ни в божественность императора.

Коренастый официант подошел с чайником.