Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Не было на свете ножки легче и красивее ножки Марии Лоббс, когда выступала она воздушной газелью по зеленому лугу, и никогда свет не производил таких прелестных ямочек, какие красовались по обеим сторонам ее розовых щек. Дочь старого седельника, Мария Лоббс, была красавица в полном и строжайшем смысле слова. Плутовские глазки ее могли расплавить самое чугунное сердце, и было столько игривой радости в ее веселом смехе, что суровый и самый закоснелый мизантроп принужден был невольно улыбаться, когда слышал эти звуки. Даже сам старик Лоббс, несмотря на свою природную лютость, не мог противиться лукавым ласкам прекрасной дочки, и когда она вместе с Кэт, своей двоюродной сестрой (Кэт — миниатюрная девушка, чрезвычайно смелая и назойливая), начнет осаждать старика прихотями, — что, признаться, делали они довольно часто, — старик Лоббс не мог им отказать ни в чем, если б даже вздумалось им попросить значительной частицы несметных сокровищ, хранившихся в железной кассе.

Сильно забилось сердце в груди Натаниэля, когда в один прекрасный летний вечер он увидел, шагах в двадцати от себя, двух прекрасных подруг на том самом поле, где часто бродил он около сумерек, размышляя о красоте Марии Лоббс. Но, хотя всегда ему казалось, что он мигом подбежит к Марии Лоббс и выскажет ей всю свою страсть при первой встрече, однако ж, теперь, застигнутый врасплох, он почувствовал, что кровь прихлынула к его лицу и ноги его задрожали, затряслись, утратив свою обычную гибкость. Когда девушки останавливались для того, чтобы сорвать цветок или послушать соловья, мистер Пипкин тоже стоял на одном месте, погруженный в глубокую думу. Предметом его тайной мысли была трудная задача: что должен он делать, если девушки повернутся назад и встретятся с ним лицом к лицу? Испуганный заранее вероятностью этой встречи, он, однако ж, не терял их из вида: если шли они скорым шагом, ускорял и он свои шаги; медлили они, медлил и он; когда они останавливались, он также стоял в почтительном расстоянии от них, и такая прогулка, нет сомнения, могла бы продлиться до глубокой ночи, если б Кэт, вдруг обернувшись назад с лукавым видом, не пригласила его подойти к ним.

В голове и движениях Кэт заключалась для него какая-то непреодолимая сила. Раскрасневшись теперь, как красный сургуч, и сопровождаемый громким смехом лукавой кузины, мистер Пипкин спешил повиноваться и, сделав несколько шагов, стал на колени на мокрую траву и объявил решительным, хотя дрожащим тоном, что он согласен подняться на ноги не иначе как счастливым возлюбленным Марии Лоббс. Веселый смех Марии Лоббс служил на первый раз единственным ответом на пламенную декларацию горемычного школяра; кузина захохотала еще громче, и мистер Натаниэль Пипкин раскраснелся до ушей. Приведенная, наконец, в трогательное умиление нежной мольбой молодого человека, Мария Лоббс приказала на ухо своей кузине объявить, или, быть может, кузина сочинила сама, что «Мария Лоббс чувствует себя истинно счастливой в присутствии мистера Пипкина, ее рука и сердце состоят в полной зависимости от родительской воли; но, во всяком случае, она отдает полную справедливость достоинствам мистера Пипкина». Все это, как и следует, было произнесено важным и торжественным тоном. Мистер Пипкин поднялся на ноги и удостоился на прощанье получить горячий поцелуй. Воротившись домой счастливейшим человеком в мире, он мечтал всю ночь о прелестях Марии Лоббс и о железном сундуке старика Лоббса.

На другой день Натаниэль Пипкин имел счастье видеть, как старик Лоббс отправился из своего дома на серенькой лошадке. И лишь только он уехал, резвая кузина принялась выделывать из окна какие-то хитрые и загадочные знаки, непостижимые для молодого человека. Вслед за тем перебежал через дорогу костлявый подмастерье с тонкими ногами и, переступив через порог приходской школы, объявил, что хозяина его нет дома и что молодые хозяйки покорнейше просят мистера Пипкина пожаловать к ним на чашку чаю ровно в шесть часов. Каким образом продолжались уроки в этот день, мистер Пипкин не знал так же, как и его ученики; все, однако ж, шло своим чередом, по заведенному порядку, и когда мальчишки разбежались по домам, Натаниэль Пипкин принялся за свой туалет, и это занятие продолжалось у него вплоть до шести часов. Мы не говорим, что гардероб его был слишком многосложен; но надлежало пригладить и приладить каждую вещицу, чтоб выставить ее в самом выгодном свете, а это, сказать правду, требовало больших соображений и необыкновенного искусства.

В маленькой и опрятной гостиной были: Мария Лоббс, сестрица ее Кэт и три или четыре веселые подруги с розовыми щечками и лукавым видом. Натаниэль Пипкин уверился собственными глазами, что молва отнюдь не преувеличила сокровищ Лоббса. Так точно: на столе из красного дерева находился огромный поднос, и на подносе стояли: серебряный чайник, серебряная сливочница, серебряная сахарница, и даже чайные ложечки, все до одной, были из чистого серебра. Блюдечки и чашечки, куда разливали чай, были все до одной из чистого китайского фарфора.

Был только один неприятный предмет в маленькой гостиной: это — молодой кузен Марии Лоббс, родной братец Кэт, которого Мария Лоббс попросту называла Генрихом. Казалось, он совершенно завладел вниманием Марии Лоббс, и они все время сидели друг подле друга. Нельзя, конечно, без трогательного умиления видеть родственную привязанность между молодыми людьми; но здесь, как и везде, должны быть, в некотором роде, свои определенные, правильные границы, между тем как Мария Лоббс, очевидно, выходила из всяких границ, оказывая слишком нежное и даже исключительное внимание своему кузену.

После чая Кэт предложила играть в жмурки. Было очень весело; но по какому-то странному стечению обстоятельств Натаниэль Пипкин весь вечер проходил с завязанными глазами, и если случалось ему ловить двоюродного братца, он был почти уверен, что найдет подле него и двоюродную сестрицу. И хотя навязчивая кузина, так же, как и другие девицы, беспрестанно кололи его спереди и сзади, тормошили его волосы и били по спине, однако ж Мария Лоббс никогда не подходила к нему близко. Однажды случилось даже, — в этом Натаниэль Пипкин готов был присягнуть, — случилось, что в комнате раздался довольно звучный поцелуй, и не было ни малейшего сомнения, что это дерзкий братец целовал свою кузину. Все это было странно, очень странно, и бог ведает, что бы сделал Натаниэль Пипкин, если б вдруг мысли его не были обращены на другие странные предметы.

Обстоятельством, обратившим его мысли на другие странные предметы, был громкий стук в уличную дверь и затем — печальная уверенность в том, что стук этот производился сильной рукой самого старика Лоббса, который, совсем некстати и совершенно неожиданно, вздумал теперь воротиться домой, к общему горю всех лиц, игравших в жмурки. Старик Лоббс стучал без пощады, как какой-нибудь гробовщик, и бесновался без всякого милосердия, как голодный тигр. Лишь только костлявый подмастерье с тонкими ногами сообщил эту горестную весть, резвые девушки мгновенно бросились в спальню Марии Лоббс, а двоюродный братец и Натаниэль Пипкин, за недостатком лучшего убежища, запрятались в два шкафа, стоявшие в парадной гостиной. Затем Мария Лоббс и назойливая Кэт, затворив шкафы, поспешили привести комнату в ее обыкновенный порядок и потом уже отворили уличную дверь старику Лоббсу, который между тем с минуты на минуту стучал все сильнее и сильнее.

Старик Лоббс был, к несчастью, очень голоден и, следовательно, дьявольски сердит. Натаниэль Пипкин слышал ясно, как он ворчал и кричал на костлявого подмастерью с тонкими ногами, когда тот суетливо бегал взад и вперед и метался во все стороны, исполняя приказания грозного хозяина. Но бешенство Лоббса не имело, по-видимому, никакой определенной цели: ему просто надо было выгрузить куда-нибудь и на что-нибудь накопившуюся желчь. Накрыли, наконец, на стол, подали разогретый ужин, поставили бутылку вина, и старик Лоббс мало-помалу совсем угомонился. После ужина он поцеловал свою дочку и потребовал трубку.

Нужно теперь заметить, что колени мистера Пипкина были устроены природой совершенно правильным образом в приличном расстоянии одно от другого; но стоило ему услышать, что старый Лоббс потребовал свою трубку, колени его подогнулись, задрожали, затряслись и, что всего хуже, начали колотить одно о другое, как будто собираясь уничтожить друг друга. В том самом шкафу, где он стоял, на одном из железных крючков висела пенковая трубка в серебряной оправе, та самая трубка, которую уже пять лет подряд, вечером и утром, он видел в широкой пасти старика. Молодые девушки побежали за трубкой вниз, побежали за трубкой наверх, отыскивая трубку повсюду и тщательно избегая того места, где, как они знали, трубка была на самом деле. Старик Лоббс бесновался и кричал. Наконец, он сам принялся искать трубку, и демон надоумил его прямо подойти к шкафу. Нечего и говорить, что маленький человек, как мистер Пипкин, не мог никаким способом придержать дверь изнутри, когда дюжий и широкоплечий старичина, мистер Лоббс, начал отворять ее снаружи. С одного размаха растворились обе половинки двери, и перед глазами старика очутился лицом к лицу не кто другой, как сам мистер Пипкин, трепетный и дрожащий с головы до пяток. Великий боже! Что за дикий огонь сверкнул в глазах старика Лоббса, когда он выволок за шиворот бедного Натаниэля и поставил его перед собой!