Трагический эксперимент. Книга 5 - Яков Канявский

бедноту! Так, в 1927 году колхозы объединяли 65,6 % безлошадных, 26,3 % однолошадных, 6,5 % двухлошадных и 1,5 % трёхлошадных хозяйств, притом, что безлошадных в стране было около 28 %.

Итак, форма была найдена, направление реформы определено, дело за сроками. О сроках же гремели дискуссии. На Всесоюзном совещании представителей колхозов в феврале — марте 1925 года часть делегатов, под предводительством руководителя украинского Сельскосоюза Полянского, стояла за форсирование коллективизации, другие, как тот же Каминский, считали, что мелкое хозяйство продержится ещё десятки лет. Бухарин вообще отодвигал колхозы на обочину развития.

В октябре 1927 года состоялся пленум ЦК, который принято считать отправной точкой коллективизации. И это так и есть. В огромной резолюции «О работе в деревне» подводился итог предшествующему периоду восстановления и развития сельского хозяйства и давалось направление дальнейшей работы.

К 1927 году в общем и целом закончился послевоенный восстановительный период. Определилось состояние советской экономики и перспективы её развития. Власти СССР бодро рапортовали об успехах — это было нетрудно, достаточно выбрать наиболее благоприятные статистические показатели, а из них — самые высокие цифры. Впрочем, о реальном состоянии экономики тоже говорили открыто, опуская лишь выводы и подменяя их «задачами социалистического строительства».

А состояние экономики было катастрофическим. В результате политики НЭПа удалось кое-как восстановить то, что имела Российская империя, — но и только. Сил на развитие уже не набиралось, более того, и перспектив не просматривалось. Радостные репортажи маскировали такие неприятные вещи, как износ основных фондов — ещё несколько лет, и промышленность начнёт попросту рушиться. Если что и рухнет скорее, чем промышленность, так это железные дороги, число аварий на которых приближалось к критическому пределу.

Да, дороги… Они традиционно являлись лучшим оборонным сооружением России. В 1927 году к этому пределу подошли и железнодорожные линии — ещё несколько лет, и в случае войны их лучше будет не взрывать, а оставлять в неприкосновенности, на страх агрессору. Ну и в довершение счастья, на советской экономике мёртвым грузом висело чудовищное сельское хозяйство, проблемы которого мы уже столько времени обсуждаем. Проводить индустриализацию без аграрной реформы — всё равно, что накачать бицепсы и бежать марафон на костылях…

К 1927 году стало ясно, что обычным, нэповским, эволюционным путём страну не поднять и даже не удержать. До предела завинченный налоговый пресс не давал средств не только для развития, но даже для латания дыр. В 1927 году пошли на то, чтобы расконсервировать печатный станок — пользы было примерно столько же, сколько от носового платка при гриппе. Полегчало… на пять минут.

Оставался ещё один путь — искать средства за границей, т. е. либо брать кредиты, либо открыть экономику для иностранного инвестора. Кредиты, может быть, и дадут — но на каких условиях?..

Иностранные инвестиции тоже не решали проблемы. Инвесторы вкладывают деньги не в то, что нужно для страны, а в то, во что сами хотят. Опыты с концессиями ещё раз подтвердили: иностранцев привлекают в СССР две вещи — дешёвое сырьё и дешёвая рабочая сила, остальное их не интересует. То есть этот путь обрекал страну фактически на колониальную эксплуатацию.

Первый удар рынок нанёс правительству уже в заготовительном сезоне 1924/1925 годов, сразу же после полной отмены натурального налога. Обычно государство закупало хлеб по средним рыночным ценам. Но осенью 1924 года в связи с очередным неурожаем хлебные цены начали расти. И перед едва народившимся «рыночным социализмом» сразу же встал вопрос выбора из двух зол: до какого предела повышать заготовительные цены?..

Ещё одним итогом 1926 года стала «антирыночная» статья 107 УК: «Злостное повышение цен на товары путём скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок — лишение свободы на срок до одного года с конфискацией всего или части имущества или без таковой. Те же действия при установлении наличия сговора торговцев — лишение свободы на срок до трёх лет с конфискацией всего имущества».

Расслоение крестьянства продолжалось, и нетрудно было составить простой прогноз: чем дальше, тем большая доля товарного зерна будет приходиться на зажиточные хозяйства. А ведь их-то необходимость уплаты налогов и покрытие неотложных нужд не заставляет сразу же выбрасывать хлеб на продажу, они легко могут позволить себе придержать его до выгодной весенней цены.

Ситуация становилась угрожающей — ведь страна по-прежнему не имела резервов. Уже в конце октября начались перебои с хлебом в городах. Цены на рынке резко пошли вверх, начался ажиотажный спрос на продовольствие.

ОГПУ: из обзора политического состояния СССР за ноябрь 1927 года:

«Во второй половине ноября по ряду промышленных районов положение со снабжением хлебом заметно ухудшилось. Значительное обострение создалось в Туле, Казани, Вотской обл., на Урале, в Киеве, Луганске, Севастополе, Тифлисе (очереди устанавливаются с 2 часов ночи), Армении…»

Вместе с ажиотажем росло и недовольство. Поползли слухи о том, что коммунисты не то прячут хлеб перед войной, не то откупаются им от Англии, что всё зерно идёт за границу в счёт долгов, о скором голоде и перевороте — это в местах, более близких к источникам информации, а в отдалённых нередко были уверены, что война уже идёт. В деревнях начали голодать бедняки и пострадавшие от локальных неурожаев, которые снабжались хлебом из государственных фондов.

Это — ноябрь вполне урожайного года, причём войны нет и ясно уже, что не будет…

Уже в октябре ОГПУ (!) обратилось в Совнарком с предложением начать репрессии против частника — большинство торговцев и так находились не в ладах с законом, а для остальных была припасена 107-я статья. Громить частный сектор — не самая лучшая мера. Государственная и кооперативная торговля ещё не были готовы принять на себя всю тяжесть снабжения населения, и удар по частнику неизбежно должен был нанести тяжёлую рану потребительскому рынку. Однако и терпеть необъявленную войну, которую спекулянты вели против государства, больше не было возможности…

Согласно статистике ОГПУ, в 1927 году за нарушение монополии внешней торговли, спекуляцию товарами и валютой было осуждено 4208 человек, а в 1928-м — 16134. При этом вряд ли в СССР стало сильно больше валютчиков и нарушителей монополии. Прирост в 12 тыс. мы смело можем отнести на счёт 107-й статьи, не считая тех, кто сел за взятки, воровство и т. п.

К лету 1928 года в стране, пока что решением местных властей, стали появляться продовольственные карточки. С 1 марта 1929 года они были введены решением политбюро.

Развал рынка — следствие необъявленной войны, которую частные торговцы вели с государством во время «военной тревоги» 1927 года. Однако борьба с частником-оптовиком являлась лишь одной составляющей хлебной проблемы. Ударами по частным