Женские истории в Кремле - Красная Галина Николаевна

— Если тебе твоя жизнь не нравится, — говорила Зоя, — возьми и разведись с Коллонтай. Устрой жизнь по-своему.

На это я горячо возражала:

— Ты не понимаешь меня. В том-то и горе, что я люблю Коллонтая, я его страшно люблю. Я никогда не буду счастлива без него.

— Ну, тогда бразды правления домом передай Аннушке, а сама запрись в своей комнате и пиши, сколько угодно. Запрети кому-либо входить в твою комнату, когда ты пишешь.

Но такие правила никогда не соблюдаются в семейном быту. Только запрешься, а тут слышишь: Миша бежал, да свалился и громко плачет. Конечно, я бросаю свою работу и бегу помочь маленькому сыну. Зоя пробовала убедить Коллонтай, что мне надо предоставить больше свободы.

— Шура хочет быть писательницей, и ей нужно предоставить полный досуг.

Коллонтай очень обижался:

— Чем я ей мешаю?

Иногда он меня спрашивал:

— Ты что же, меня разлюбила?

Я, конечно, протестовала, но объяснить, чем я недовольна, не могла и не умела.

В момент появления статьи в «Образовании» Коллонтай находился в командировке в Люблине, а сын гостил у родителей в Куузе. Это облегчало приведение моего плана в исполнение. Я решила все рассказать отцу, когда он приехал в город.

Разумеется, отец не пришел в восторг от такого плана. Но, выслушав доводы, он обещал ежемесячно высылать мне денежное пособие, поставив условием, чтобы мы матери не говорили, почему, куда и зачем я еду. Многие дамы в те годы уезжали на зиму за границу, в Италию, во Францию, якобы для поправки здоровья. Мы скажем маме, что врачи требуют моего пребывания в швейцарских горах. Это успокоит ее…

Я предполагала, что, когда скорый поезд будет увозить меня из Петербурга за границу, где меня ожидает новая жизнь и где я буду освобождена от всех пут, я буду необычайно счастливой и свободной. Но на деле оказалось иначе. В вагоне я сразу почувствовала себя одинокой и с тоской начала думать о моем добром, нежном и любящем муже. Я тосковала о мягких маленьких ручках сына.

Зачем я вздумала уехать? На что мне эта свобода, о которой я столько тосковала? Даст ли мне эта новая жизнь то, что я от нее жду?

Ночью я горько плакала, обливая слезами твердую вагонную подушку, и мысленно звала мужа. За что я наношу ему такую обиду и такой удар! Ведь он не может не упрекать меня за то, что я бросила и сына и его для какого-то профессора Геркнера. Я знала, что я еду не на время и что мой отъезд означает действительно конец нашего брака. Коллонтай не поймет, что я уходила не только от него, но и навсегда порывала с той средой, которая мешала мне стать полезным человеком. Я понимала не без страха, что он не будет годами ждать моего возвращения. Я вспомнила про сестру Зои, красавицу артистку Веру Юреневу. Что, если он в нее влюбится? Мне становилось жутко и горько. На одной из узловых станций, недалеко от границы, я чуть не выскочила из вагона с намерением пересесть во встречный поезд, который мог привезти меня к мужу. Но это значило бы полный отказ от всех моих желаний и намерений. Такого случая может больше не представиться.

Я решила написать Коллонтаю длинное и теплое письмо тут же в вагоне. Я уверяла в этом письме, как горячо и глубоко я его люблю…

Запечатав письмо мужу, я написала второе письмо Зое. Ей я писала, что решение порвать с прежней жизнью неизменно. Больше я к этой жизни не вернусь. Пусть мое сердце не выдержит от горя, что я потеряю любовь Коллонтая, но ведь у меня есть другие задачи в жизни, важнее семейного счастья. Я хочу бороться за освобождение рабочего класса, за права женщин, за русский народ Пусть Зоя верит, что я высоко держу наше знамя и никогда его не опущу. Но при этом я горько плакала и думала с тоскою о Коллонтае.

На пограничной станции Вержболово я поискала почтовый ящик, чтобы опустить в него оба письма. Когда я услышала, как письма ударились о дно ящика, я знала, что пути к прежней жизни отрезаны. Сердце сжалось на минуту — значит, конец? Но утром, при солнце, будущее представилось мне в другом свете, чем ночью. Я уже не оглядывалась назад, меня уже не страшило, а, напротив, манило будущее».

Формальное расторжение брака произошло много позже. Владимир женился второй раз. Об этом выписка из архива генерального штаба: «Брак с Александрой. Михайловной урожденной Домонтович расторгнут определением святейшего синода от 5 мая 1916 года № 3142 с дозволением (В. Л. Коллонтаю) вступить в новое супружество».

Сама Александра в ближайшее время не собиралась «вступать в новое супружество», только после октябрьского переворота она сочетается гражданским браком с Павлом Дыбенко.

Всю свою жизнь она будет жить по законам «свободной любви».

В то время, когда Владимир Коллонтай вступает в новый брак, Александра Михайловна живет Швейцарии, где совершенствует свои знания в Цюрихском университете в семинаре профессора Геркне-ра. По совету профессора она побывала в Англии, познакомилась с Сиднеем и Беатрисой Веббами — основателями Фабианского общества.

В это время умирает ее мать. 24 декабря 1900 года Шура пишет подруге Эльне в Гельсингфорс: «Дорогой друг! Шлю тебе мои искренние поздравления и тысячу наилучших пожеланий к Новому году. Я желаю от всего сердца, чтобы он был счастливым для тебя и твоей семьи. Не удивляйся, дорогая, моему длительному молчанию. Прошедшая осень принесла нам много горя, так что я даже не могла писать тебе. Моя мать, после месяца ужасных страданий, обрела вечный покой. С тех пор я не отхожу от моего бедного, отца. Он ужасно постарел и убит горем. Прости, что я не послала тебе обещанный мой труд о Финляндии. Причина состоит в том, что все, посланное тебе по почте, было конфисковано русской цензурой. Придется подождать оказии, с которой я тебе перешлю мою работу…

Как ты поживаешь, моя дорогая, что поделывают твои очаровательные дети? Мой Миша уже бегло говорит по-немецки и даже начинает понимать по-французски… Мой адрес тот же: Таврическая, 23. Преданный тебе друг Шура».

Значительную часть своей жизни Александра посвятила тому, чтобы доказать, что «не сексуальные отношения определяют нравственный облик женщины, а ее ценность в области труда, общественно полезного труда».

В 1917 году Александра Коллонтай делает запись в своем дневнике: «Заседание в Александровском театре. Выступал представитель Центробалта — Дыбенко, большевик… В Гельсингфорсе (Хельсинки) матросы Керенского не любят. С восторгом рассказывают, как Дыбенко однажды его чуть не спустил с корабля. Дыбенко — это душа Центроблата, крепкий и волевой. Оборонцы его боятся».

Александра Коллонтай любовалась молодым матросом, еще не зная об их общем будущем. Он ей понравился, а характер у Александры с детства был волевой — она добивалась всего, чего хотела. Так сумела она очаровать и матроса — «душу Центробалта».

Эта связь шокировала ее друзей и знакомых. Она же была уверена, что имеет право любить того, кого хочет! Он был красив и полон жизненным сил. Казалось, его нельзя убить, ибо он — это и есть полнокровное воплощение самой жизни. Он оказывал неизгладимое впечатление на всех, знавших его. Даже непримиримый борец с большевикам, один из активных деятелей белого движения генерал Краснов, возглавивший в октябре 1917 года то, что в советских учебниках истории называли «мятеж Керенского-Краснова» признал личное обаяние Павла Дыбенко. В своих личных записях генерал Краснов отмечал: «Наше перемирие было принято, подписано представителем матросов Павлом Дыбенко, который и сам пожаловал к нам. Громадного роста, красавец-мужчина с вьющимися черными кудрями, черными усами и юной бородкой, с большими томными глазами, белолицый, румяный, заразительно веселый, сверкающий белыми зубами, с готовой шуткой на смеющихся губах, физически силач, позирующий на благородство, — он очаровал в несколько часов не только казаков, но и многих офицеров».

Ей было уже за сорок, когда она встретила Павла, и дела ее были запутаны. Она выступала в качестве большевистского пропагандиста и агитатора на кораблях.