Чернокнижник - Максим Войлошников

Но если мы обратимся к потерям мирного населения, то Тридцатилетняя война намного превосходит своими ужасами даже страшную теперешнюю: тогда погибло шесть миллионов, преимущественно немцев, половина населения Германии, и из них — до двух третей северогерманских жителей, ведь война затянулась на целое поколение и сопровождалась не только ужасными голодом и эпидемиями, но и религиозной резней.

Глава 47. Екатерина

Екатерине Алексеевне, в девичестве Софии Фредерике Августе Анхальт-Цербстской было к тому времени тридцать два года. В начале правления у нее было много забот по награждению участников переворота — чем был даже вызван государственный дефицит в уже невоюющей России — и избавлению от окружения предыдущей императрицы, в чем она тоже преуспела. После наступления общеевропейского мира многие прежние фавориты, такие как Илларион Воронцов или Иван Шувалов, выехали для лечения за границу; гетманство Кирилла Разумовского было упразднено, правда, президент Академии в утешение получил фельдмаршальский чин; генерал-прокурор Никита Трубецкой, продержавшийся на плаву многие царствования и не раз судивший бывших своих покровителей — Долгоруких, Миниха — был удален в отставку; произошли различные административные преобразования. При дворе появились вернувшиеся из ссылки призраки предыдущих царствований, опальные во времена Елизаветы. А несчастный юноша Иоанн Антонович наконец погиб во время загадочного мятежа в Шлиссельбургской крепости: и горизонт престолонаследия в конце концов расчистился.

Теперь на досуге можно было разобраться и с более мелкими сошками. По-видимому, или отдаленность Малого двора от дел Двора императорского не позволили новой царице оценить масштаб Лодьи, или граф Сен-Жермен вместе с переданным от матери из Берлина приветом что-то нашептал на ушко Екатерине, или же ее старый корреспондент, Фридрих Великий постарался дать ей полезный с его точки зрения совет. Во всяком случае, Екатерина Вторая решила избавиться от академика, как от старого мусора, отправив в отставку.

Так она и сказала Григорию Орлову, любуясь шевелением в колыбели их юного сынка, будущего графа Бобринского.

— Прости, государыня! — сказал нынче граф и генерал-аншеф Орлов. — Да знаешь ли ты, о ком говоришь?!

— Король Фридрих Прусский писал мне, что он — один из клевретов старухи Елизаветы, наиболее опасных.

— Да ты даже не знаешь, Катенька, насколько! Я под Цорндорфом еле от кирасиров твоего Фридриха отбился. А Лодья нам такие прицелы для пушек заделал со своими стеклами, что на следующий год под Кунерсдорфом всех этих кирасиров как зайцев перестреляли, не успели они до наших окопов доскакать! Знает, старый прусский котище, кто его еще прищучить может!

— Да ну! Может, он и Фридриха в одиночку бы победил? — с иронией спросила императрица.

— Кто его знает? Может, и сделал бы чего с ним, ежели бы захотел… — всерьез задумался Орлов. — Только знаю, что вы его советам гораздо более обязаны, нежели действиям господина Сен-Жермена.

— Ну-ну. Тогда пора с этим кудесником мне познакомиться поближе. И как только до сей поры не успела?

Вскоре Екатерина Вторая вместе с Григорием Орловым действительно приехала в гости к академику. Он встретил ее со всем почтением, продемонстрировал гостям разные физические и химические опыты. Потом он попросил позволения показать императрице кое-какие оптические приборы.

— А это правда, господин Лодья, что вы открыли атмосферу на Венере? — спросила она, рассматривая разнообразные трубы и зеркала.

— Истинная правда, Ваше Величество.

— И там тоже люди обитают?

— Насчет людей уверенности нет, не скрою. Но могут.

— А верно ли, что, подобно Архимеду, при посредстве таких стекол вы могли бы сжечь с помощью солнечных лучей целый вражеский город?

— Ваше Величество, зачем же сжигать город — в нем же люди живут, да и нужно ли захватывать одни головешки? — отвечал Гавриил Степанович. — Уверяю, Ваше Величество, что гораздо полезнее угроза, о достоверности которой известно. Вот, например, город Кенигсберг, весьма укрепленный, ведь нам совсем без боя сдался. И спрашивается, отчего же они защищаться не захотели? Или британский флот, думаете, почему за всю войну на Балтику носа не показал, хотя прусский король об этом своего дядю, короля английского, неоднократно просил? А ведь могли серьезных бед у наших берегов наделать. Или, полагаете, ваши письма в Лондон повлияли? Да, англичане ведь они такие, очень податливые на жалость и ничем не подкрепленные авансы, не так ли? Ну, вспомнить хотя бы Кромвеля — говорят, он плакал, когда королю голову рубил. Плачет, а рубит.

— Разве… Да вы…

— Просьбы бесполезны. Но врага можно подкупить, если есть чем. Ибо на противников всегда лучше действовать, сочетая угрозы и подкуп, нежели одной жестокостью, Ваше Величество. Вот вы могли бы в недалеком будущем подкупить польские верхи, припугнуть их крестьянскими мятежами и забрать у них староотеческие русские земли, Украину. Это прибавило бы сил России и исполнило бы вековую мечту украинского населения о воссоединении, о котором грезят со времен Хмельницкого.

— Но целостность Польши, гарантированная русским троном… — подняла бровь императрица.

— Вы матерь русского народа, государыня, а не польского. А русский народ уже достаточно окреп для такого дела.

— Я подумаю, — ответила императрица.

— Но, коли уж вы за это возьметесь, Ваше Величество, вам надо быть готовыми к войне с турками, которых на вас будут натравливать французы, не желающие русского преобладания на юге. Однако с Божьей помощью и с пособием Австрийской империи вы их одолеете и прочно поставите свою очаровательную ножку у Черного моря.

— Вы думаете? — улыбнулась Екатерина. — Экий вы Нострадамус, господин Лодья…

— Я знаю воинов, которые есть у Вашего Величества. А Нострадамус, помимо того, не располагал некоторыми орудиями, которые имею я. Взгляните лучше в это стекло, государыня!

Лодья подал императрице нечто вроде толстого цилиндра со стеклами, переднее было матовым, но казалось, что в глубине его клубится какая-то муть.

— Но здесь же…

— А вы вглядитесь. Заслоним свет ширмой, и…

Через полчаса Екатерина вышла наружу бледнее мела.

— …Но это же… Unm? glich! Unm? glich! Невозможно! — повторяла она. — Что скажет Вольтер!

— Но все это правда! А Вольтеру этого увидеть не дано, Ваше Величество! — вышел за нею Лодья. — Вы должны принять это, как часть своего наследия. И еще, уже личное. Я просил бы вас одобрить мой проект экспедиции для исследования полярных широт, которыми мы могли бы достигать Америки. Я считал бы венцом своей жизни осуществление такого исследования.