Монстр внутри - Оливия Нортвуд

в этой грязной кабинке, мог сделать с ней всё, что хотел, но не стал. Жизнь Сьерры была в его руках, и он испытал сильную эмоциональную и физическую разрядку за всё время, всего лишь думая о том, как её хорошенькая тонкая шея с хрустом ломается под его пальцами.

– Прости, – отдышавшись, шепнул он. Ему не нужны были проблемы. – Я слегка перегнул палку.

Она раздумывала над тем, что ему ответить, лихорадочно натягивая белье и поправляя платье. Сьерра выглядела напуганной. Он потянулся к ней рукой, но Сьерра отпрянула, на ощупь нашла защёлку на двери, вылетела из кабинки и замерла напротив замызганного зеркала над раковиной.

– Тебе придётся за это ответить, урод! – Глаза Сьерры сверкнули в отражении каким-то опасным, злым огнём, когда она увидела следы его рук на шее.

Он понял, что ему нужно убираться.

* * *

Слова Сьерры заставили его вздрогнуть. И он дрожал всё время, пока поспешно закидывал вещи в дорожную сумку, и уже после, когда сидел за рулём фургона, двигаясь по шоссе I-90.

Когда он садился в машину, то ещё не знал, куда направится. Ему просто нужно было убраться из города, потому что он был здесь чужим.

Мужчина знал, что уже завтра к нему заявится отец Сьерры и её братья с толстыми шеями и красными лицами. Они всё равно вынудят его уехать или сделают что-то похуже, защищая шлюху, которая затащила его в грязный туалет.

Он в очередной раз сбежал. Скоро, думая о нем, люди, которые знали его, пожимали ему руку и угощали пивом, не смогут вспомнить его имени. Он хотел, чтобы это случилось как можно скорее, чтобы Сьерра была той единственной, кто вспомнит его даже через много лет, той, кого охватит страх при мысли о нем, кто спустя десятилетия почувствует его руки на своей шее.

Монтана не хотела его отпускать, но, вымученный, мужчина всё же доехал до Сиэтла.

Машина сломалась на полпути из Миссулы прямо на шоссе, посреди бескрайнего ничего, ему пришлось долго с ней провозиться и заночевать на обочине.

Он устал, сильно клонило в сон. Наличных хватало на номер в паршивом мотеле на трассе. Он сидел в заведённом фургоне напротив материнского дома и упивался жалостью к себе. Он пылал завистью ко всем тем долбаным счастливчикам, которых ждут родители, которым не нужно спать в мотелях, возвращаясь домой.

В окнах горел тусклый свет, но сквозь грязные стекла невозможно было что-то разглядеть.

Мужчина достал из бардачка бутылку бурбона, сделал длинный глоток и вышел из машины.

Ему открыли не сразу. Женщина, стоящая на пороге, не узнала его. Он бы тоже её не узнал, если бы не печальные голубые глаза.

Мама выглядела озадаченной. Она стояла на грязном коврике босыми ногами и куталась в потрёпанный вязаный кардиган. Она похудела, её голени и бёдра были покрыты синяками. Лицо раздулось от дешёвого пойла, которым мать себя травила. Язвы на её коже – плохой знак. Она, казалось, разлагалась изнутри. За всем этим он видел в ней красивую женщину. Жизнерадостную блондинку, какой она была, пока не связалась «не с тем» парнем. Вспоминая, какой красавицей была его мать, он не мог не думать о сестре. В детстве она была очень на неё похожа. А что сейчас? Может, в ней проступили ненавистные ему черты Чеда? Он должен был найти её и надеялся, что мать ему в этом поможет. Это единственное, что он позволит ей сделать, перед тем как оборвёт её жизнь.

– Ты кто, мать твою, такой? – У неё заплетался язык, когда она решила заговорить.

В её интонации он уловил нечто странное: страх, неуверенность, внезапное узнавание и неверие.

– Привет, мама, – шепнул он с улыбкой и вошёл в дом.

30

Глава

Когда метель немного стихла, впереди показался обшарпанный билборд с облупившейся надписью: «Добро пожаловать в Сент-Джозеф, штат Вайоминг! Население 997 человек».

Джеймс почувствовал, что тревога отступает. Последние несколько часов дороги через горный перевал вымотали его.

Сент-Джозеф стоял на развилке между хайвеем 789 и 287, возле парка штата Синкс Каньон. Добраться до монастыря можно было несколькими путями, но дневной администратор в мотеле, в Бозмене, где он ночевал, порекомендовал ему спросить у местных, какую дорогу выбрать.

Сидя в номере перед выездом, Джеймс навёл справки об этом провинциальном городке в штате Вайоминг. Информации по монастырю он не нашёл, за исключением новостной сводки о пожаре и некролога об отце-настоятеле Иезекииле.

Джеймс решил, что разберётся с этим уже на месте. Гораздо важнее было добраться в Сент-Джозефа, так быстро, как это возможно, чтобы не попасть в «чёрную метель», которую прогнозировали в регионе.

Джеймс предвкушал обед и тепло в какой-нибудь забегаловке. Нортвуд даже не подозревал, каким сильным было напряжение, пока оно не начало понемногу отпускать. И всё же. Неясная тревога точила его изнутри с тех пор, как он попрощался с Мэдди и вышел за дверь.

Она стояла на пороге, прижавшись плечом к дверному откосу, в его старой футболке, с взлохмаченными волосами после сна и следами от подушки на лице. Её не хотелось оставлять.

Джеймс проехал ещё один билборд – с пёстрой рекламой магазина автомобильных деталей «Напа». Затем ещё один – по мере приближения к городу их становилось всё больше, без рекламы, но с жуткими прорехами в листе фанеры по всей поверхности. Эти крупицы цивилизации казались хлебными крошками, подобными тем, что Гензель разбрасывал в лесу.

А потом «Рендж Ровер», словно по инерции, выкатился на извилистую, как речное русло, главную улицу Сент-Джозефа.

Тротуары были белыми, нетронутыми и безлюдными. Шёл снег, но теперь не наискось, подгоняемый ветром, как в морозных пустынях Вайоминга, а медленно. Сквозь пелену едва проклёвывался яркий свет развешенных рождественских гирлянд, медовое, тёплое сияние витрин и окон в жилых домах.

Джеймсу, привыкшему к монументальной величественности и кричащей красоте Сиэтла, Сент-Джозеф за ветровым стеклом казался крошечным. Он вырос в похожем городке. Харви в Северной Дакоте был разве что чуть более ухоженным и оживлённым.

Всё познаётся в сравнении – Джеймс отлично это усвоил во время службы на Ближнем Востоке, куда его отправили сразу после тренировочной базы в Форт-Худе. Ему тогда было около двадцати, он хотел вырваться из дома. Но сладкое возбуждение, захлестнувшее Джеймса в военном самолёте так, что он чуть не описался от радости, как щенок, быстро покинуло его. После нескольких командировок, когда он наконец вынырнул словно из забытья, сумев проделать брешь в бесконечной череде лжи