Узревший Слово - Николай Романецкий

Скажем, можно прийти к Кудеснику и объявить, что, по мнению Света, проще всего убить электронщика Барсука было опекуну министерства безопасности от Дружины Буне Лаптю. Тем более, что он — единственный из присутствовавших на демонстрации установки, у кого нет алиби. И предложить в связи с этим подозрением созвать заседание Контрольной комиссии. На это Кудесник пойти может. Особенно, если вместе с Лаптем комиссия проверит чародеев Смороду и Волка. Да и самого Кудесника. Остромир может устроить такое массовое прочесывание. И пикнуть никто не посмеет — правила игры в Дружине жестки и беспощадны…

Да вот беда: если преступник воспользовался заклятьем на невидимость для того, чтобы проникнуть в экипаж академика, а душегубство совершил, скажем, обычным ножом, Контрольная комиссия окажется бессильной. Улики против обычного убийства можно собрать только обычным путем. А если душегуб следов не оставил, улик этих днем с огнем не найдете, и преступление окажется безнаказанным. Если же убийца следы оставил, то, поелику на том месте, где нашли труп, никаких следов не обнаружено, стало быть они находятся там, где было совершено преступление. А поелику место убийства с достаточной точностью сыскникам идентифицировать не удается, то не известно, где искать следы, и опять же преступление останется безнаказанным.

Чем больше Свет раздумывал над этой проблемой, тем больше впадал в уныние: задача приемлемого решения не имела. А решить ее следовало, поелику было бы совсем неплохо, обнаружь преступника чародей Сморода. И обвинений в карьеризме в этом случае предъявить невозможно: сыскник сам к нему обратился за помощью. Когда сильный волшебник в сложных условиях помогает более слабому выполнить служебные обязанности, это нормально, это красивый поступок, и никакого карьеризма. Карьеризм тут может найти только завистник и клеветник…

В конце концов, Свет решил поставить на место убийцы самого себя. Конечно, мотив ему оставался совершенно неизвестным, но способ придумать было можно. И через пару часов интенсивных размышлений он-таки придумал. Тем более что это было куда интереснее, чем ломать голову над тайной Веры…

Потребуйся Свету убить академика Барсука, он бы совершил это следующим образом. Для начала следовало узнать маршрут, которым академик возвращался из института домой. Буня Лапоть этот маршрут знал. Потом надо было выяснить, имеются ли на маршруте места, где академик должен обязательно остановиться по дороге. Таким местом, к примеру, могут оказаться регулируемые росстани… Точно, мы тогда с Кудесником и Волком останавливались перед такими росстанями! Получив эту информацию, он бы, Свет, закляв себя на невидимость, подождал экипаж академика у росстаней; никем не замеченный, проник в карету; вонзил бы Барсуку в сердце нож и точно так же — никем не замеченный — вылез. И дело в шляпе!

Он связался со Смирным. Тот оказался на месте, с надеждой смотрел в волшебное зеркало.

Свет помотал головой:

— Пока ничего утешительного. Мне нужна информация, каким маршрутом Барсук обычно возвращался домой.

Буривой открыл какую-то папку, продиктовал названия улиц.

Кажется, на одних из этих росстаней в тот день и останавливалась карета Кудесника… Можно было бы, разумеется, задать сыскнику прямой вопрос — нет ли на маршруте регулируемых росстаней? Но тогда любой дурак догадается, что за мысль пришла Свету в голову! Поэтому ни о чем спрашивать Смирного он не стал, а распрощался с сыскником и связался со знакомым офицером транспортного отдела столичной стражи.

Через несколько минут у него был список всех регулируемых новогородских росстаней.

Поблагодарив офицера, Свет деинициировал волшебное зеркало и достал с книжной полки план столицы. Много трудов ему не потребовалось — на маршруте, которым Барсук возвращался домой, таких имелось два.

Стало быть, убийца вполне мог оставить следы на каких-то из этих росстаней. Беда лишь в том, что эти следы надо было искать еще в пятницу ночью. Тогда, возможно, на уличных столбах или стенах домов и сохранилась бы голограмма заклятия на невидимость. Но не сегодня, в седмицу. Сегодня от нее остались одни рожки да ножки. Впрочем, стоп!

Вот тут Света даже оторопь взяла. Ибо него дошло, что душегуб все-таки мог оставить следы, которые можно было разыскать и по прошествии нескольких дней. Только не на стенах домов или фонарных столбах, а в памяти кого-либо из волшебников, по чистой случайности оказавшихся в тот момент поблизости от места преступления. Разумеется, они не видели, как убийца втыкал нож в сердце Барсука, но заметить, как он садился в карету, вполне могли. Просто тогда они на это не обратили внимания.

И не важно, что такие волшебники на самом деле и не найдутся вовсе. В данном случае важно, что они могли оказаться вблизи места преступления. Ведь убийца не может быть уверен, что их там не было. А стало быть, у него должны иметься опасения, что они там оказались. И видели, как он залезал в карету. И если они вспомнят, что стоящая перед росстанями карета принадлежала академику Барсуку… если вспомнят, что влезавший в нее волшебник воспользовался заклятьем на невидимость… если вспомнят, как выглядел оный волшебник… Конечно, все это косвенные улики, но вероятность подобного развития событий все равно должна волновать убийцу. А если еще обнаружатся мотивы? Да еще найдется нож, который вонзили в сердце академику?.. Нет, подобного развития событий убийца бояться должен. А значит, его можно напугать еще больше — если он почувствует внимание к своей персоне. Причем (если убил Барсука Лапоть) лучше всего было бы, чтобы он не понял, чье внимание чувствует: ведь ему известно, что в момент убийства чародея Смороды никак не могло быть на месте преступления. А потому, если чародей Сморода скажет, что видел его на неких росстанях садящимся в некую карету некоего академика, то опекун Лапоть попросту плюнет в физиономию чародею Смороде. И подаст на Смороду в суд. За клевету. А вот если Лапоть почувствует, что на него кто-то смотрел… И то ли узнал, то ли не узнал, то ли вспомнил, то ли не вспомнил… Вот здесь он может испугаться. И тогда уже можно будет разобраться, чего он испугался. В особенности, если он совершит после этого какую-нибудь оплошность…

Что ж, прекрасно! Но теперь возникают два вопроса. Первое: стоит ли посвящать во все это сыскника Смирного?

Некоторое время поломав голову, Свет решил, что сейчас (по крайней мере, до тех пор, пока не выяснится хоть что-либо определенное) не стоит, и перешел ко второму.

Второй вопрос был посложнее.

И в самом деле, судари, как чародея Лаптя, являющегося достаточно квалифицированным волшебником, обвести вокруг перста, чтобы он понял, что им интересуются, и не понял — кто? Здесь требуется обязательное прикрытие. А в качестве прикрытия должен сработать кто-то по квалификации не ниже Света. Лучше всего — сам Кудесник… Но к Кудеснику, не имея фактов, не пойти… В общем, ситуация оказывалась безвыходной. И безвыходной бы осталась.