Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

младших братьев Хуго, сам под одеждой носил кольчугу и был при мече. Альфред, то было заметно, тоже был воодушевлён появлением Волкова, и барон даже подумал, что так обычно радуются осаждённые, когда наконец получают пополнение и припасы. А Альфред сообщил барону, что глава дома всё ещё болеет, хоть раны уже почти затянулись, и с постели без нужды не встаёт. И повёл его к Хуго.

Люди Фейлингов, увидав барона и сопровождающих его ротмистра и одного сержанта, как по команде, вставали и принимали важные и угрожающие позы.

Он же едва сдерживался, чтобы в открытую не посмеяться над их бравым видом; особенно важны и грозны были четыре человека, что сидели перед самой спальней Хуго Чёрного.

«Господи, какие же олухи все эти «храбрецы», что напялили на себя доспех и взяли в руки железо. Каменщики и плотники, кажется. К чему вообще здесь такая охрана? Нападение было едва ли не месяц назад, наёмные бриганды уехали из города на следующий день на рассвете, как только открылись ворота. От кого же вы, болваны, тут друг друга охраняете? Думаете, что на вас нападёт кто-то из оставшихся в городе Маленов?».

Впрочем, ничего такого вслух он говорить не стал, а наоборот, увидав Хуго, взял его за руку и стал благодарить его от всей души:

- Друг мой, вы даже и не знаете, какую услугу мне оказали доблестью своею.

А Фейлинг как вцепился в его руку и, крепко держа, отвечал ему со скромностью:

- Так что же, господин барон… Всякий бы… - было видно, что Хуго тронут визитом генерала, и его голос дрожал. - Не я один, не я один…

Тут были и другие члены семьи Фейлингов, в том числе и женщины. И, конечно, похвала прославленного военного была для Хуго очень ценна.

- Нет-нет, вы, именно вы – истинный герой, истинный рыцарь, - настаивал Волков и потом уже перешёл к делу: – Друг мой, есть ли у вас силы, чтобы рассказать, как было дело? Не хочу знать об этом со слов людей, которые в деле не были.

- Силы? – переспросил Фейлинг. – Есть, есть силы, я вам расскажу, но то было совсем быстро… Там особо и рассказывать нечего.

И он вспомнил, как его карета ехала по улице Арсенальной – генерал хорошо знал эту довольно узкую улицу, – вдруг закричал его кучер, карета встала, кучера, оказывается, ударили мечом, и он упал, также стали бить людей, что были на запятках кареты, и когда дверь кареты попытались открыть, то Курт Фейлинг того сделать не дал, а того, кто пытался отворить дверцу кареты, он несколько раз ударил по руке кинжалом. И тогда в другом окне кареты появилось лицо бандита, и графиня закричала, а потом уже появился и пистолет, и тот пистолет Хуго Чёрный успел схватить за ствол, и выстрел пришёлся выше графа, и тут же был ещё один выстрел, но и он ударил мимо, пробил крышу кареты, так как и его удалось отвести, на сей раз Курту, и тогда в окно кареты стали бить мечами, но так как в карете висел непроглядный пороховой дым, нападавшие не могли ничего в ней разглядеть, кололи во всё что попало, но тут уже графиня сбросила молодого графа на пол и упала сама на него, а Хуго и Курт стали отбиваться осмысленно, и Курту удалось ранить в лицо и шею ещё одного нападающего, что пытался заглянуть в карету, и тогда негодяи ушли. И вовремя, потому что к тому времени Курт уже был весь иссечён и истекал кровью, а ещё ему обожгло лицо выстрелом. Да и Хуго уже был плох, после того как получил два рубящих удара по руке, а после ему ещё прокололи грудь и плечо.

Тут барон понял, что ни лиц, ни тем более имен при таком раскладе Хуго вспомнить не сможет. И снова начал его хвалить и восхищаться, чем доставил главе дома Фейлингов видимое удовольствие, а заодно и смущение. Тут Волков уже пожелал ему скорейшего выздоровления, хотел было прощаться с ним и сказал, что также желает поговорить и с господином Куртом. Но Хуго его остановил:

- Господин барон, скажите, а как поживает граф, всё ли с ним теперь хорошо? А то графиня мне не пишет совсем.

- Ни единого письма не написала? – не поверил барон.

- Ни единого, - отвечал Фейлинг. – Видно, ещё не отошла от ужасов.

«Не написать ни единого письма своему спасителю… Это в духе Брунхильды! – Волкову тут даже стыдно стало за сестрицу. Ему-то она писала. И то письмо было на удивление ласковым. И тут же он подумал, что писала она ему лишь потому, что нуждается в нём, в его защите; случись что, надобность в нём отпадёт… - Она и мне писать не будет».

- Вы правильно то заметили, друг мой, - говорит барон Хуго. – Графиня не отошла от ужаса, всё ещё боится за сына, даже мне написала всего одно письмецо, перед тем как отъехать в Ланн.

- В Ланн? – удивился Фейлинг.

Генерал вздохнул:

- Племянница моя, Агнес, была у архиепископа и поведала ему о злодеянии, что произошло здесь, в Малене, с графом и графиней; и Его Высокопреосвященство сразу проникся несчастьем графини и писал ей, что ждёт её с сыном в Ланне, где обещает ей защиту и пансион.

- Курфюрст Ланна обещал графине приют? – о, сколько было тоски было в и без того слабом голосе Хуго Чёрного. Как будто в эту минуту у него отняли смысл выздоровления.

- Да, и она решила, что убийцам нанятых Маленами будет добраться до графа труднее. Думаю, как она обустроится там, она вам непременно напишет, друг мой, а пока ей не до того, сами понимаете, переезд – дело хлопотное и затратное.

- И она не сказала вам, когда думает возвращаться?

И тут Волков на него обозлился:

«Ах, что за болван-страдалец! Всё ещё надеется на что-то. Совсем не знает её. Совсем. И поделом дурню, если думает, что она ещё к нему вернётся. Если у архиепископа есть ещё мужская сила, Брунхильда уже знакомится с его опочивальней. И её не смутит, что он старик с подагрой, лишь бы был богат и надобен ей».

А сказал он Фейлингу иное:

- Друг мой, о том пока рано говорить; скажу вам лишь, что с Маленами лучше не шутить, вы и сами в