Император Пограничья 2 - Евгений И. Астахов

— В триста рублей, как вы и говорили, — Степан позволил себе лёгкую улыбку. — Даже осталось немного. Всё записано до копейки.

Сделано всё было именно так, как я планировал.

— Заканчиваем дела в городе и выдвигаемся обратно, — распорядился я.

Через час мы уже покидали Сергиев Посад. Впереди двигались грузовая повозка на полозьях с купленной сталью и товарами для магазина, которыми управляли Федот и Гаврила. Мы с отцом, Степаном и возницей ехали во вторых санях. Полозья мягко скользили по укатанной зимней дороге, пар от дыхания лошадей смешивался с лёгким туманом, стелившимся над полями.

Игнатий молчал, погружённый в свои мысли, а я размышлял о недавнем разговоре с адвокатом. Когда мы отъехали достаточно далеко от города, я подсел ближе к отцу и накрыл нас обоих дополнительным пледом — не столько для тепла, сколько для приватности разговора.

— Отец, — сказал я негромко, — нам нужно поговорить.

Глава 22

— Отец, — я заговорил негромко, чтобы только Игнатий мог слышать мои слова. — Прежде всего, хочу поблагодарить тебя за всё, что ты сделал, пытаясь спасти меня от казни.

Игнатий поднял на меня усталые глаза, в которых мелькнула тень удивления.

— Странные речи, сын. Что ещё может сделать отец, когда его наследнику грозит смерть?

Порыв прохладного весеннего ветра растрепал мои волосы. Я поправил плед, укрывая Игнатия надёжнее. Его лицо выглядело осунувшимся после пережитого, но уже приобрело здоровый оттенок благодаря лечению княжеских целителей.

— Тот итальянский хирург, — продолжил я. — Он рассказал, что вы были вместе в тюрьме.

Игнатий поморщился, словно проглотил что-то горькое.

— Ты с ним знаком? — удивился он.

— Да. Я выкупил его долг, потому что Угрюмиха нуждалась в докторе.

— Вот болтун… Я надеялся, что ты не узнаешь. Хотел уберечь тебя от лишних тревог, хотя бы до тех пор, пока ты не укрепишься в своём новом положении.

Похвальное, хоть и наивное стремление.

— Жизнь редко идёт по нашим планам, — заметил я.

Старик тяжело вздохнул, собираясь с мыслями.

— После твоего ареста я пытался помочь всеми доступными способами, — начал он, голос звучал устало, но твёрдо. — Заложил нашу усадьбу во Владимире, даже продал фамильные драгоценности твоей матери. Всё уходило на взятки и адвокатов.

Он вздохнул, прикрывая глаза на мгновение.

— Когда владимирские ростовщики больше не давали займов, я обратился в банк Рибопьеров. Управляющий отделением во Владимире отказал, но его коллега в Сергиевом Посаде оказался сговорчивее. Они славятся тем, что выдают крупные суммы даже отчаявшимся, правда, под бешеные проценты. А у меня не оставалось выбора.

— Двести четырнадцать рублей… — протянул я.

Отец поморщился.

— Это уже после того, как я погасил больше половины долга. Брал под пятнадцать процентов в месяц. Безумие, конечно, но я рассчитывал, что княжеское правосудие свершится быстро. Если бы вынесли другой приговор, мы могли бы вернуться домой, я бы ходатайствовал перед князем о возвращении наших земель… — Игнатий покачал головой. — Не сложилось.

— Почему ты остался в Сергиевом Посаде?

— После твоего приговора, — Игнатий вздохнул, — я стал искать выход. Обращался к нашим старым деловым партнёрам — семье Мирошиных, которые брали у нас строительные подряды. Обращался к Карелиным, чей торговый дом мы возвели во Владимире, — он горько усмехнулся. — Все как один говорили о трудных временах, о нежелании связываться с опальными. Сабуров постарался — всем дал понять, что помогать Платоновым — идти против воли князя.

— Ты всегда был честным человеком, а не придворным интриганом, — заметил я, выцепив нужную информацию из памяти Платонова.

— Именно, — кивнул Игнатий. — Я не мастер этих игр. Время шло, проценты накапливались. Когда пришёл срок платить по долгам, я не смог исполнить обязательства. Банк обратился в суд. А дальше… — он развёл руками. — Долговая тюрьма.

Я размышлял над его словами. Значит, граф Сабуров позаботился не только о том, чтобы отправить меня в глушь на верную смерть, но и сделал всё, чтобы лишить поддержки. Последовательный человек.

— Как именно тебя выпустили? — поинтересовался я.

— Это тёмная история, — нахмурился Игнатий. — В камеру пришли двое. Статные, хорошо одетые молодые люди. Взгляд… убийственно холодный. Близнецы Воронцовы, как я позже узнал Сказали, что за меня внесли залог. Я спросил — кто. Ответили — заказчик, мол, желает со мной встретиться.

— И что дальше? — спросил я спокойно, хотя уже знал окончание истории.

— А дальше, — Игнатий слабо улыбнулся, — меня привели в лавку на Купеческой улице. Отвели в подвал, там передали магофон для связи.

— Белозёрова? — спросил я, поддерживая разговор.

— Она самая, — подтвердил отец, наблюдая за моей реакцией. — Лидия Марковна собственной персоной.

Я сохранял невозмутимое выражение лица, лишь слегка сжав челюсти.

— Что ей было нужно?

— Она предложила сделку, — Игнатий говорил раздражённо, словно воспоминания и сейчас вызывали у него ярость. — Обещала простить мне все долги, вернуть заложенное имение, даже выхлопотать для меня восстановление статуса при дворе князя. Взамен требовалось лишь одно — позвонить тебе с просьбой немедленно приехать. Ты должен был отправиться один, без охраны, в указанное место.

— Ты отказался, — констатировал я, ведь звонков не получал.

— Посмеялся ей в лицо, — спокойно произнёс старик. — Сказал, что Платоновы не торгуют жизнями своих детей, даже ради всех сокровищ мира.

Меня впечатлил его ответ. Этот человек готов был пожертвовать собственной жизнью ради спасения сына. Такое благородство встречалось редко даже среди высшей знати.

— После моего отказа она пришла в бешенство, — продолжил собеседник. — Приказала своим людям запереть меня в подвале, морила голодом. Сказала, что если я бесполезен как приманка, то послужу хотя бы заложником. Что рано или поздно, ты захочешь меня разыскать и примчишься как миленький.

— И ты провёл там…

— Все эти дни, — кивнул он. — Пока ты не появился со своими людьми. Остальное знаешь.

Я задумчиво посмотрел вдаль, на поля, где по обочинам ещё лежали белые островки снега, но уже пробивалась первая робкая зелень. Мы подъехали к небольшому перелеску, дающему временную защиту от пронизывающего ветра.

— Отец, — я повернулся к нему. — Многое изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. Я тоже изменился.

— Я заметил, — мягко улыбнулся