Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

Включаю мобильный и, пока он загружается, мысленно возвращаюсь к финалочке Панфилова, но тут же блокирую все умозаключения. Запрещаю себе радоваться. Приказываю сердцу угомониться. Всё это – прошлое. Абсолютно всё. Не собираюсь погружаться в эту мутную зыбкую топь, не собираюсь казнить ни себя, ни её за все опрометчивые шаги, за все недомолвки, за все причинённые обиды, за всю боль, за все разочарования. Нет никакого смысла в том, чтобы перебирать грязное бельё.

Три дня как на иголках. Встаю уже, хожу, болит ещё, но не критично, бывало сильно хуже, голова полностью занята планами на будущее, притупляя все физические неудобства. Пробовал выклянчить выписку, но был невежливо отправлен в палату вместе с настоятельной просьбой не разгуливать по коридорам в одной простыне на бёдрах.

Линде не звонил намеренно. Каждый день отправлял только одно сообщение, утром, с просьбой прислать видео с дочкой. Получал и весь день крутил на повторе, разглядывая мельчайшие детали. Ловя случайные отражения своей красавицы в зеркальных поверхностях.

Откровенно психовал всю обратную дорогу.

Был готов к тому, что мне дадут пинок под зад, снабдив ключами от хаты и угрозами добить, если посмею явиться, пока Глеб жив. Был готов к тому, что дочь испугается, увидев мою всё ещё разноцветную рожу, был готов к тому, что попросту не узнает. К тому, что Линда отправит её ко мне, дождётся, пока я подхвачу на руки, и просто скроется в доме, не сказав даже слова приветствия, готов не был.

Кнопка обрадовалась. Задорно смеялась, когда подкидывал и пыталась смыть «гязь» с лица, когда я выдохся, просто посадив её на руку.

Мама расплакалась.

Бабы облепили в крепком коллективном объятии, пока мужики наслаждались моей перекошенной болью рожей. По очереди протянули руки, когда они расступились, душевно похлопали по спине, добивая, и всей сворой остались во дворе, когда я пошёл в дом искать Линду.

Обнаружил на кухне, с остервенением стругающей салат. Прочистил горло, подошёл и довольно долго просто стоял, размеренно втягивая носом её умопомрачительный запах. Просто дышал ей, пока она не выпустила нож из дрожащих рук. Просто обнял, пристроив руки на её животе, чувствуя частые пульсации её сердца под ладонями.

– Любишь меня? – спрашиваю неожиданно для обоих.

На столько, что она шарахается от меня к столешнице, а я инстинктивно прижимаю руками обратно, обхватывая ещё крепче, чем прежде. Разнервничалась, дышит тяжело, сердечный ритм сливается в одно монотонное дребезжание.

– Линда… – зову тихо, толкаясь ей своим обезумевшим сердцем в спину. – Ответь. Любишь меня?

– Отпусти, – вымучивает ответ, вяло отпихиваясь.

– Просто ответь. Это так сложно? – сиплю с намёком на отчаяние. Не планировал настолько провокационных вопросов, вообще вопросов не помышлял, но теперь услышать ответ – единственное желание.

– Любить тебя? – смеётся натянуто, всё-таки разжимая мои руки с невесть откуда взявшейся силищей. Разворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза, нагло вздёрнув подбородок. – Сложно, прикинь! Чертовски сложно, Паш!

– А не любить? – кладу ладони ей на щеки, и она тут же прикрывает глаза.

– Нереально… – шепчет, пытаясь опустить голову.

– Вот и нехер ерундой страдать, – выдаю поучительно, уходя от своего же плана настолько далеко, что его уже и за горизонтом не видно. – Словам ты не веришь, буду доказывать делом, – наклоняюсь, нежно целую, ставлю перед фактом: – Сегодня вечером у нас свидание. Будь готова к десяти.

– Паш, мы тут, вообще-то, в опале… – пытается возразить, открывая глаза.

– Сколько раз нам с тобой нужно воскреснуть, чтобы начать жить?

Вздыхает. Молчит.

– Давай, решайся… – подначиваю шёпотом в губы. – Что ты теряешь?

– Нервные клеточки, – язвит на остатках, мягко захватывая мою нижнюю губу своими, обжигая горячим языком и тут же выпуская из плена. – Очень их мало осталось, Паш… критически…

– Я всё улажу, – обещаю уверенно, отвечая на нежный поцелуй, – у меня есть план. У меня есть план на всё, слышишь?

– Ты этим четыре дня занимался? Планы строил? – бубнит обиженно и отпихивает меня от себя. – Я всё ещё злюсь. И готовлю. Брысь отсюда.

Прокручивается в моих руках и берёт в руки нож.

– Не заставляй меня повторять, – обрушивает на мою голову фразочку моей же родительницы. – Кнопка по тебе скучала.

– А эта кнопка по мне скучала? – бесстыдно ныряю рукой под практически невесомый сарафан, сминая её киску.

Скольжу пальцами по трусикам, наслаждаюсь её участившимся дыханием, стараясь игнорировать нож в её руке, который, судя по побелевшим костяшкам пальцев, она либо пытается придушить, либо готовится пустить в ход.

– Да что ж ты вытворяешь… – стонет, отбрасывая холодное оружие.

Прижимается ко мне спиной, поднимает руки, обхватывая за шею и слегка приседая.

– Красавица моя… – шепчу с придыханием. Как иначе? Дух захватывает! – Малышка моя крышесносная, опять спасла меня, с того света выдернула. Для себя? Для себя, скажи?

– Для себя, Паш… – шепчет пересохшими губами, сексуально облизывает и на пару секунд прикусывает нижнюю, – для себя, только для себя, так и знай…

Трётся об меня так бесстыже-прекрасно, так соблазнительно изгибается, выпячивая грудь, что я боюсь просто слить в штаны раньше, чем она кончит. Яйца отяжелели и разбухли, стимуляция члена даже через ворох тряпок кажется нестерпимой мукой, но такой же сладкой, как моя изнывающая от желания девочка. Моя умная развратная девочка, отлично понимающая, что почти двухнедельное воздержание на пользу моей и без того не лучшей физической форме не идёт.

Опускает руки и склоняется над столешницей, прогибаясь в пояснице и напрочь вынося мне мозги своей развязной позой.

– Ох, блядь… – выдыхаю, позвякивая ремнём и быстро высвобождая из плена тесных брюк изголодавшийся член.

Сука-Панфилов, всплывший в сознании со своими предсказаниями, даже кстати: помогает не кончить с первым же проникновением.

– Как я скучал, маленькая, как скучал, только о тебе и думал, – топлю её в своей нежности, стаскивая с неё пропитанные смазкой трусики и утопая членом в её горячих соках.

Сминаю её грудь, бесстыдно выпавшую из выреза, стараюсь не быть слишком резким, вгоняя в неё член на полную длину, медленно люблю, чтобы каждое мгновение в памяти сохранилось, получаю мощную эмоциональную отдачу, напрочь забывая о боли.

– Как я переживала, как боялась за тебя… – откровенничает через тихие сладкие стоны. – Для себя спасала, Паш, для себя, запомни, на всю жизнь запомни…

– На всю жизнь, маленькая, пока дышу… – сгибаюсь и шепчу ей на ухо, прикусывая мочку уха и разгоняясь.

________________Всем огромное спасибо!

Скоро нас ждёт немного вакханалии в стиле Вишни)) Но следующая глава будет от Паши.

Как всегда, жду ваши комментарии!)

Глава 27

Будто до сих пор в больнице. Будто так и не очнулся. В коме. В другом измерении. В иллюзии. В небытие.

© Павел Куманов

Поднимаюсь на крышу, где мотает срок Мот, смотрю по сторонам, морщусь и приказываю:

– Двигай вниз.

– Ты, что ли, на смену заступишь, инвалид? – ехидничает, демонстративно заталкивая в рот смачный кусок жареного мяса, который мне можно разве что нюхать.

– Никто не будет, – отвечаю спокойно и киваю в сторону леса, раскинувшегося через реку. – Вы тут как бельмо. Подстрелить – как нехер делать.

– Самый умный, думаешь? Оправданный риск.

– Нихера оправданного в такой смерти нет, – режу строго. – Сняли с крыши одного, пока все хлебальники разинули – бросил дымовуху или гранату через забор. Мяукнуть не успеем.

– Ты, критик, мать твою, предложение встречное будет или просто повыёбывался и пошёл дальше бока отлёживать?

– Если не перестанешь меня с говном мешать, спустишься быстрее, чем планировал, услышал?

– Услышал, – кривляется, продолжая жрать и изводить мой кишечник голодными спазмами.