Путь к последнему приюту - Андрей Бондаренко

Мужской приятный голос, слегка глоссируя, запел — на безупречном русском языке:

Когда приходит он — уже под вечер.Бродяга-ветер, с розою в руке.Несёт её — прекраснейшей из женщин,И тишина — купается в реке.

Когда приходит он. Уже — под вечер…

Тогда — вновь просыпаются желанья.И память — словно чей-то громкий вскрик.На краюшке обрыва мирозданьяВы не волнуйтесь. Я уже привык.

На краюшке обрыва — мирозданья…

Ещё сюжет. Уже на склоне лета,Тот ветер испугался, убежал.Она пред ним предстала не одета,Совсем другого он тогда — желал.

Она пред ним предстала — не одета…

Я прихожу всегда — уже под вечер.С бордовой розой, трепетный — уже.За целый час до вожделенной встречи,Она меня встречает — в неглиже.

За целый час — до вожделенной встречи…

Романса нить — серебряная пыль.Вуаль на клавишах — по-прежнему — прозрачна.Она вновь уверяет: это — быль.И на меня глядит — так однозначно.

Романса нить — серебряная пыль…

Голос стих. Рояль замолчал.

— Какой красивый романс, — восторженно захлопала в ладоши романтически-настроенная Ванда. — Щемящий такой…. Браво, маэстро! Браво!

— Спасибо, вежливая гостья, — поднявшись из-за рояля, поблагодарил мужчина.

Поднялся, поблагодарил, обернулся и, удивлённо округлив тёмно-карие глаза, замер, превратившись в неподвижную статую.

«Романс, действительно, очень занятный, симпатичный и щемящий», — признал меланхоличный внутренний голос. — «Наше с тобой, братец, общее сердце, по крайней мере, до сих пор подрагивает в учащённом режиме…. Хозяин здешних мест? Приметный такой господинчик средних лет, выряженный в тёмный сюртук старинного покроя, без меры украшенный — во многих местах — пышными светло-сиреневыми и тёмно-жёлтыми кружевами. Записной модник и заскорузлый любитель Средневековья, не иначе…. Стоит, понимаешь, столб столбом, и буквально-таки пожирает симпатичную Ванду глазами. Даже рот слегка приоткрыл от полного и окончательного обалдения…. Это он в таком неземном восторге от её сегодняшнего крестьянского облика? Или же здесь что-то другое?».

— В чём дело, милейший? — забеспокоился ревнивый Лёха. — Прекращайте смущать мою юную и скромную супругу такими…э-э-э, пристальными взглядами…. Что-то случилось?

— Случилось? — засмущался «приметный господинчик». — Просто, вот, сами взгляните, — неуверенно ткнул указательным пальцем в сторону большой картины, висящей практически над роялем. — Ничего, честное слово, не понимаю…

«Красивая молодая женщина в шикарное бальное платье. Весьма красивая и очаровательная», — взглянув на картину, решил Егор. — «Стройная, изящная, с гордой, очень длинной белоснежной шеей. А глаза — тёмно-серые, с лёгкой и загадочной поволокой. Такие глаза, штатским гадом буду, способны свести с ума кого угодно: и принцев, и нищих…. Стоп-стоп. Да это же наша Ванда — один в один…. Как такое может быть?».

— А кто…м-м-м, изображён на этой старинной картине? — задумчиво взлохматив ладонью светлые волосы на затылке, поинтересовался Лёха.

— Благородная графиня Аврора Кенигсмарк, — горделиво шмыгнув породистым длинным носом, поведал хозяин охотничьего замка. — Моя родная прапрапрапрабабушка. Она была многолетней любовницей легендарного шведского короля Карла Двенадцатого. И даже родила от него внебрачного сына, моего прямого пращура. А я, стало быть, граф Густав Кенигсмарк…. А вы, мадам? — почтительно склонил черноволосую голову. — Кто — вы?

— Графиня де Бюсси-Петрова, — торопливо стащив с головы мужскую рыжую ушанку, изобразила неловкий книксен Ванда, облачённая в старенький овчинный полушубок и серые деревенские валенки.

— Очень приятно. Горжусь нашим знакомством.

— Я тоже, граф…. Что же касается моего внешнего сходства с вашей далёкой прародительницей. Не знаю, что и сказать. Прошлые века, они были очень богаты — на самые запутанные тайны и разнообразные секреты…

— Да и в Третьем департаменте российской Тайной Канцелярии хватает многоуровневых секретов, — многозначительно усмехнулся Егор. — Как, впрочем, и изысканных тайн.

— Граф Петров? — обрадовался Густав. — Егор Андреевич? Помните меня? Мы же с вами уже встречались несколько раз. И в российском Санкт-Петербурге. И в английском Лондоне. И в…

— Тс-с-с!

— Ах, да, конечно. Извините. Понял…. А почему, граф, вы и ваши спутники так странно одеты? Ох, — спохватился. — А также и ваши прекрасные спутницы? Очень сильно торопились и не успели экипироваться должным образом?

— Очень, — продемонстрировав бляху «Золотого Всадника», подтвердил Егор. — Суперсрочное задание.

— Понял.

— И суперсекретное.

— Всё понял…. Что требуется от меня?

— Первое. Крепкие и надёжные зарубежные паспорта. Желательно испанские, с удобоваримыми именами-фамилиями. На всех присутствующих, включая этого мальчика. Второе. Иностранная наличная валюта — в разумных размерах-количествах для недельной командировки. Конечная сумма подлежит дополнительному уточнению. Третье. Дисколётные билеты — с учётом всех необходимых пересадок — до бразильского городка Сантарена. Всё.

— Степень срочности?

— Ну, не то, чтобы очень. Не сильно горит, образно выражаясь…

— Сильно, — непреклонным голосом возразил Лёха.

— Очень сильно, — поддержала его Ванда.

— Очень срочно, — заявили хором Хан и Лана.

— Очень-очень-очень, — уточнил Угэдэй. — Срочнее, просто-напросто, не бывает.

— Вот же, навалились, бродяги неприкаянные, — тяжело вздохнул Егор. — Липучки приставучие…. Ладно, будь по-вашему. Уговорили. Высшая степень срочности.

— Приказ принят. Всё сделаю, — заверил шведский граф. — Располагайтесь, господа и дамы, в гостиной моего замка. Отдыхайте. Пойду, отдам необходимые приказания и скоро вернусь. Не скучайте…

Густав Кенигсмарк ушёл.

— И как это прикажешь понимать, брат? — нахмурился Лёха. — Что это ещё такое, мол, «не сильно горит»? А?

— Э-э-э…. М-м-м…

— Он просто ещё окончательно не решил — что будет делать дальше, — любезно пояснила Ванда.

— Что ты имеешь в виду, сероглазка проницательная? Как это — «ещё окончательно не решил»?

— Обыкновенно. Просто методично перебирает в голове различные рабочие варианты. И именно поэтому особенно не торопится, так как до сих пор не принял окончательного решения — относительно дальнейшего расклада жизненного. То бишь, находится на судьбоносном распутье…