Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен

Спор села прямо:

– Ко мне? Но меня никто не навещает. Наверное, друг Отона?

– Нет. Он прибыл от императора Вителлия, – возразил Эпиктет. – Назвался Азиатиком.

Спор подняла бровь:

– Такой невысокий мускулистый щеголь? Вышагивает как гладиатор, а улыбка как у спинтрия?

– Похож, – нахмурился Эпиктет.

– Кто он, этот Азиатик? – спросил Луций. – Откуда ты его знаешь?

– Я его не знаю, – ответила Спор, – но мне сдается, что скоро узнаю. Помилуй, Луций, неужели ты не слыхал о Вителлии и Азиатике?

– Боюсь, что нет.

– В каком же неведении держал тебя отец, охраняя нежный слух сыночка от придворных сплетен! Нерон обожал байки о Вителлии и его жеребце. По сравнению с их отношениями постельные выходки Нерона кажутся детской забавой.

– Мои уши отверзнуты, – изрек Луций, перевернувшись на живот и упершись в кулаки подбородком.

– Тогда расскажу вкратце: Азиатик родился рабом, ничем не отличаясь от прочих, однако в отрочестве изрядно выделился своим отростком. Вителлий, однажды увидев мальчика обнаженным на рынке рабов, купил его не за мозги. Как приобретший нового жеребца коневод, Вителлий немедленно забрал его домой и опробовал. И был счастлив покупкой. Но, как ты и сам знаешь, в таких отношениях не всегда понятно, кто господин, кто раб, а вожделение не всегда обоюдно. Азиатик устал от Вителлия, и кто его упрекнет? Говорят, что Вителлий – довольно искусный любовник, но ты представь на себе его трясущуюся тушу! Или под собой, поскольку я подозреваю, что такова его любимая поза. Так или иначе, в один прекрасный день молодой Азиатик решил, что с него достаточно, и сбежал. Вителлий буквально рыдал и рвал на себе волосы! Затем однажды, будучи в Путеолах, Вителлий встретил во время короткого привала на берегу – кого бы ты думал? Азиатика, кото рый заигрывал с матросами и торговал дешевым вином, немногим лучше уксуса на вкус. Вителлий залился слезами и хотел обнять возлюбленного, но Азиатик удрал быстрее стрелы. Люди Вителлия пустились в погоню, перевернули половину прибрежных торговых лотков и наконец схватили Азиатика, приведя его обратно в кандалах. Счастливый конец – парочка воссоединилась!

– Мне почему-то кажется, что это еще не все! – рассмеялся Луций.

– Далеко не все! Итак, вернемся в Рим, где все улеглось – до поры. На сей раз уже Вителлий счел, что по горло сыт Азиатиком, который дерзит, ворует, лжет и резвится за спиной хозяина. Вителлий и топочет ногами, и крик поднимает, и хлыстом не брезгует, но в итоге исполняет свою давнюю угрозу и отсылает Азиатика к новому хозяину, который содержит странствующую труппу гладиаторов. Влюбленные снова разлучены. Вителлий считает, что больше не увидит Азиатика, который начал с того, что пролил семя в господской опочивальне, а кончит тем, что прольет кровь на арене.

Стоявший в дверях Эпиктет откашлялся:

– Он так и стоит снаружи, ждет…

– Не волнуйся, я надолго его не задержу, – ответила Спор. – Чтобы не затягивать, скажу так: однажды Вителлия пригласили быть почетным гостем на играх, которые устроил в каком-то городишке некий местный магистрат. И кто, как не Азиатик, вышел на последний бой! Увидев, как любовь его жизни выходит на арену, Вителлий бледнеет, но делает храбрую мину и говорит себе, что давно распрощался с юным поганцем и с удовольствием посмотрит, как тот умрет мучительной смертью. И вот состязание начинается, и дела Азиатика сразу идут хуже некуда. Его ранят один раз, другой, и наконец он падает навзничь, а противник приставляет ему к горлу меч. Толпа орет, требуя смерти, и магистрат уже готов подать знак, когда Вителлий вскакивает и вопит: «Пощади его! Пощади моего милого Азиатика!» Вителлий тут же платит бешеные деньги, выкупает любимого обратно, и они воссоединяются в приюте гладиаторов. Представь себе эти слезы, поцелуи и тихие слова прощения! Я знаю, что история похожа на дешевую греческую притчу, но клянусь, что ничего не выдумала.

Эпиктет снова кашлянул.

– А каков же конец? – спросил Луций.

– Вителлий увез Азиатика в Германию, когда его назначили тамошним губернатором. Он правил там, как и в Риме, – дикие пиры и гладиаторские бои для увеселения местных вождей, пока его солдаты грабили и насиловали мирное население. Стремясь загладить свой поступок – продажу Азиатика в гладиаторы, – Вителлий дал рабу вольную и назначил на официальную должность. Очевидно, Азиатик оказался весьма полезным; живя за счет смекалки и плоти, он закалился и стал как раз тем подручным, в котором нуждался губернатор вроде Вителлия. Не много находилось смутьянов, которых Азиатик не мог запугать или подкупить. И вот он в Риме, помогает старому хозяину продлить представление. Уже не вольноотпущенник, а почтенный эквит.

– О нет! – воскликнул Луций.

– О да. Вскоре после назначения Вителлия императором кое-кто из льстивых приспешников убедил его произвести Азиатика в эквиты, благо тот приобрел достаточное состояние. Вителлий рассмеялся и велел им не болтать глупостей, ибо возвышение такого плута, как Азиатик, опозорит сословие. Можешь представить реакцию Азиатика, когда тот сообразил, куда дует ветер. Вителлий быстро, как спаржа, устроил пир, на котором даровал Азиатику золотое кольцо в знак нового статуса – эквита. Того и гляди вскоре сделает сенатором!

Луций рассмеялся, потом помрачнел:

– А теперь Азиатик явился к тебе. Похоже, это не к добру.

– Думаешь? Мне не терпится на него взглянуть, – призналась Спор. – Эпиктет, скажи моему гостю, пусть войдет. Вели служанке принести выпить чего-нибудь подходящего.

Эпиктет не успел кивнуть и повернуться, как столкнулся с входящим в дверь человеком. Тот оттолкнул раба в сторону и важно шагнул в покои.

Опыт Луция подсказывал, что томящиеся по юношам мужи склоняются к греческому идеалу красоты. Внешность Азиатика удивила его. Круглая голова на толстой шее и почти поросячье лицо – курносый нос, пухлые губы, прищуренные глазки. Даже если допустить, что черты огрубели от распутной жизни, с трудом верилось, что гость когда-либо обладал красотой, которую обессмертили в мраморе греческие ваятели. Он уже не был и юношей: в жестких черных волосах проступала седина. Казалось, Азиатик едва помещается в тунику эквита с узкими красными полосами, взбегающими к массивным плечам, будто стягивая их ремнями; могучие ручищи и мохнатые бедра оставались открытыми куда больше, чем позволяли приличия, а на бычьем торсе наряд почти лопался. На толстом пальце левой руки Луций заметил золотое кольцо эквита, надетое Вителлием.

Луций встал и расправил плечи. Азиатик глянул на него мельком и уставился на Спора. Губы гостя искривились в улыбке.

– Ты, видимо, и есть Спор, – произнес Азиатик. Его голос тоже удивил Луция, поскольку демонстрировал говор, который отец Луция называл трущобным, – так говорили необразованные рабы и вольноотпущенники.

– А ты, должно быть, Азиатик. – Спор осталась полулежать. Одной рукой она разгладила на бедре складку шелкового платья.

– Это тебе. – Азиатик шагнул вперед и протянул свиток.

– Что там такое? – Спор развязала тесьму.

– Новая пьеса, написанная самим императором.

– Клянусь Юпитером, еще один возомнил себя Нероном! – пробормотал с порога Эпиктет.

– «Поругание Лукреции сыном царя Тарквиния и падение последней династии царей», – прочла Спор. – Название, безусловно, громоздкое, хотя пьеса едва ли тянет даже на миниатюру.

– Короткая и премилая, – отозвался Азиатик. – Изобилует действием. Император не хочет, чтобы публика заскучала.

– Публика? Готовится показ? Мы приглашены? – Спор кинула быстрый взгляд расширившихся глаз на Луция и благодушно улыбнулась Азиатику.

– В качестве публики выступят ближайшие друзья и советники императора. Люди высокого звания и утонченного вкуса.

– И ты там будешь? – осведомился Луций, сохраняя бесстрастное выражение.

Спор кашлянула, скрывая смешок.

Какое-то время Азиатик смотрел на Луция, затем осклабился:

– О да, я там буду. Как и ты, юный Пинарий. И твой хозяин Эпафродит. Император не хочет, чтобы вы пропустили выступление Спора.