Лючия, Лючия - Адриана Триджиани

— Не беспокойся, — говорит она. — Мне нужно будет только надеть платье. У тебя восхитительная прическа!

— Мне мама помогала, — говорю я.

Мама отлично потрудилась над моими волосами. Мы взяли за образец высокую прическу из журнала «Вог», а потом мама прикрепила к ней диадему, которую подарил мне Джон.

— Выглядишь великолепно, — заявляет Рут.

— Несомненно, этой девушке не откажешь во вкусе, — подтверждает Делмарр. — Родственники Тальбота вряд ли представляют себе, с кем им придется столкнуться.

— У Джона нет родственников. Только престарелая мать, которая по состоянию здоровья не сможет присутствовать на свадьбе. Но еще совсем немного, и он станет членом нашей большой итальянской семьи.

— Хорошо, за дело.

Делмарр достает из чехла мой наряд. Никогда мне еще не доводилось видеть столь красивого платья. Это не платье, а произведение искусства: открытое, с корсетом. На спине ниже талии Делмарр сделал несколько складок, а под них, чтобы придать пышность бедрам, подложил турнюр.

— Видит бог, оно выглядит так, словно сделано из сладкой ваты, — восхищается Рут.

— Прямо из Парижа, — с гордостью говорит Делмарр.

— Вот перчатки, — протягивает мне Рут длинные бархатные вечерние перчатки.

— Помнишь, «Ее перчатки как ночь…» — начинает Делмарр.

— «…становятся все длиннее!» — в один голос заканчиваем мы.

— Так, где моя накидка для церкви? Со времен крестовых походов ни один священник не видел голых женских рук.

— Лю, я не сделал накидку, — бормочет Делмарр.

— О боже! Нет! У меня нет ничего, что можно было бы надеть с этим платьем. И безо всего тоже идти нельзя!

Я уже готова заплакать, как Делмарр вдруг улыбается:

— Это мой подарок.

Из чехла он достает длинную накидку с воротником-стоечкой. На длинных рукавах сделаны широкие манжеты, усеянные бисером, который переливается на свету словно бриллианты.

— Никто из сотрудниц «Б. Олтман» еще не выходил замуж в дряхлой накидке.

Словно сама королева, я надеваю платье и роскошную накидку от Делмарра. Папа видит меня, когда я вхожу в прихожую, чтобы встретиться с ним.

— Stai contenta, — говорит он и берет меня за руку.

— О, папа. Я и так счастлива.

Нет правды больше, чем та, что я сейчас говорю.

Я хотела, чтобы мы шли пешком до нашей капеллы Святой Девы Марии, но мама и слышать об этом не желает. «Ты не успеешь пройти и квартала, как подол твоего платья станет черным!» Поэтому мы поедем на папиной машине, а следом Роберто повезет свидетелей в машине, на капот которой будет прикреплена кукла в платье из тафты. Роберто передал Джону вторую куклу прошлым вечером. Когда я представляю, как Джон прикрепляет куклу на свою машину, я тихонько хихикаю.

Заглядывая в церковь, я убеждаюсь, что все три сотни гостей уже прибыли и расселись по своим местам. Все церковные скамейки, украшенные букетами из белых гвоздик и розовых роз, перевязанных атласными лентами кремового цвета, заняты. Я вдыхаю смесь ароматов духов «Шанель № 5» (несомненно, ими воспользовались мои кузины из Бруклина) и воска свечей, горящих вокруг алтаря.

Элен Ганнон, которая может родить в любую минуту, поворачивается и подмигивает мне со своего места. Она надела сиреневое атласное платье — превосходный контраст ее рыжим волосам. Разве можно описать словами то, что ты чувствуешь, видя своих близких и друзей, всех, кого так любишь, под одной крышей в самый счастливый день твоей жизни?

— Священник просил подождать в приделе церкви, — волнуется Рут. — Откуда иудейке знать, где находится придел в баптистской церкви?

— Успокойся, — говорю я. — Сейчас мы подойдем. Я целую родителей и машу рукой Эксодусу с Орсолой. Они приехали неделю назад, но я с ними почти не виделась, потому что была занята последними приготовлениями к свадьбе.

— Идем, Лючия. Тебя никто не должен видеть, — журит меня Рут.

Мы с ней присоединяемся к Виолетте и Розмари, которые ждут в вестибюле. Под витражным окном находится мраморная купель для крещения младенцев. В углу стоит большая статуя архангела Михаила с мечом и щитом.

— Суровый, — рассматривая статую, говорит Рут.

Розмари расхаживает взад-вперед, пытаясь разглядеть сквозь витражное окно, что же происходит на улице. Я стою спокойно, сжимая в руках свой букет из лилий (модель Клодетты Колберт из журнала «Единственный раз в жизни»). Потом откладываю цветы и поправляю юбку. Противоположная стена украшена позолоченной лепниной, в центе располагается зеркало, в котором отражается статуя Иисуса, стоящая у противоположной стены. В зеркале я ловлю отражение собственных глаз. Потом подхожу, чтобы посмотреть на себя вблизи. У меня голубые глаза, как у папы, они чистые, потому что я хорошо выспалась, но все равно с ними что-то не так. Я чувствую это, и я вижу в своих собственных глазах тревогу.

— Ро, который час? — спрашиваю я.

— Десять тридцать, — сияя, отвечает она. — Но мои часы всегда бегут вперед.

— Разве вчера за ужином я не просила его прийти к десяти?

— Да, просила. Я сама слышала, — подтверждает она.

— Он уже здесь?

— Я не видела его машину. Но это еще ничего не значит. Знаешь, я могу пройти через боковой выход и разузнать, здесь ли Джон. — Розмари надевает пальто и уходит.

— Мужчины никогда не приходят вовремя, — выражает недовольство Виолетта.

— Прими во внимание, сегодня выходной, — поддакивает Рут.

— На дорогах полная неразбериха. А Джон едет сюда их Верхнего Ист-Сайда. Если он застрял в пробке, то ему могут помочь только крылья.

Мы стоим в молчании, время тянется невыносимо медленно. Я слышу, как органист доигрывает мелодию и начинает ее снова.

Наконец Розмари открывает дверь и улыбается:

— Он пока не приехал, но Роберто говорил с ним сегодня утром около восьми. Джон в то время уже завтракал, поэтому я уверена, что он будет с минуты на минуту.

— Который час? — спрашиваю я.

— Всего-то без пятнадцати одиннадцать, — взглянув на часы, утешает Розмари. Как медленно. Несколько минут назад я просила Рут сходит в ризницу и посмотреть, который час на церковных часах.

— Хорошо, нам остается только ждать, — решаю я.

Все молчат, но что они могут мне сказать. Они переживают. Я переживаю. Ну где же он? Может, с ним случилось что-то плохое? Мое сердце начинает бешено колотиться. Мы встречались с Джоном почти год; и ни разу за это время он не опаздывал. Знаю, Рут сказала бы мне на это, что все в жизни бывает в первый раз. Но мне все равно страшно. Я вся трясусь. Мне нужно на воздух.

Забавно, как церковь, которая всегда украшена и вылизана, может вот так вдруг превратиться в приемную. Когда я вхожу в переднюю, я замечаю кучу корзин, оставленных в сторонке; к доске объявлений прикреплены написанные от руки извещения; на полу лежит резиновый коврик с множеством дырочек, сквозь которые прогладывает грязный мрамор.