Не отступать и не сдаваться. Том 3 - Алим Тыналин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она всхлипнула. Да уж, это вовсе не плохой сон, а все происходит наяву. И мне не осталось ничего другого, кроме как осознать и принять это гребаное известие. Я надеялся, что после смерти Касдаманов попадет в более лучший мир, там, где каждый боксер гарантированно получает золотую медаль, ведь он сделал для бокса много чего хорошего.
— Мне очень жаль, Маша, — сказал я. Я чувствовал себя так, будто из-под ног у меня выбили опору и я сейчас свалюсь вниз, в бездонную пропасть. С уходом Егора Дмитриевича мой мир раскололся на части. Я добавил, пока девушка не разревелась окончательно: — Мне и в самом деле очень жаль. Ты даже не представляешь, кем он был для меня. Это так ужасно, так ужасно… Но я все равно не могу поверить в это.
Как же я теперь буду жить с этим? Мой наставник скончался, а я здесь, на чемпионате, даже не смогу приехать, чтобы попрощаться с ним. Как же я буду драться, зная, что моего тренера больше нет? Вот дьявольщина, ведь это ему, больше чем кому-либо я обязан своим титулом и всеми своими достижениями.
— Похороны уже завтра, — сказала Маша. — Тут столько народу будет, я даже не знаю, как быть. У него так много друзей и учеников, я даже и не подозревала. Они все приедут.
Я почувствовал, что тоже должен быть там. Плевать на чемпионат, плевать на все, я должен тоже приехать, чтобы попрощаться с наставником. Это, конечно же, огромная глупость, но все же.
— Я тоже приеду, — тут же сказал я. — Вылетаю сегодня же. Я постараюсь успеть, чтобы…
Но Маша не стала меня слушать, а тут же перебила:
— Витя, ты не можешь оттуда уехать. Тебе остался последний бой, чтобы выиграть. Он все время спрашивал, есть ли от тебя новости. Он так хотел, чтобы ты выиграл этот чемпионат. Поэтому ты не можешь бросить вот так все и уехать. Тем самым ты не почтишь его память, а, наоборот, оскорбишь.
Последнюю фразу девушка произнесла жестко и отрывисто. Куда только делись всхлипы и сдерживаемые рыдания. Ну да, кто бы сомневался, она ведь внучка Касдаманова. В минуты, когда надо, она становилась волчицей, также, как и он. Хотя в обычное время ничто не говорило о том, сколько сил таится в этой хрупкой девушке.
— Но… — начал было я, но Маша снова меня перебила.
— Витя, если ты хочешь отдать дань его памяти, то просто оставайся там и победи. Вот самое лучшее, что ты можешь сделать для него. Достигни самых высоких вершин в боксе.
Легко сказать, однако. Разве я теперь смогу о чем-то спокойно размышлять, после того, как услышал о смерти Егора Дмитриевича? Готовиться к поединку, как ни в чем не бывало? Задним умом я понимал, насколько права Маша, но чувства отказывались принимать это.
— До последней минуты деда ждал новостей о том, что ты победил, — сказала Маша после небольшой паузы и снова всхлипнула. — Витя, я очень хотела бы увидеть тебя здесь, ты даже не представляешь, как, но, пожалуйста, оставайся там. Дерись в этом проклятом последнем бою. Ты должен победить, Витенька.
Больше всего на свете я тоже хотел сейчас быть там, рядом с ней, обнять и прижать к себе. Ну почему я здесь, в тысяче километров от нее?
И еще, теперь, после внезапного ухода моего наставника я чувствовал себя так, будто из меня выпустили весь воздух. Весь боевой задор куда-то пропал, я ощущал это всем своим существом. Наверное, именно поэтому я хотел сбежать с завтрашнего поединка.
Теперь я сомневался, что смогу победить. Завтра могло случиться все, что угодно, даже поражение. А как после этого смотреть в лицо Маше, я даже не представлял себе. В то же время я понимал, что не могу сбежать отсюда, с этого проклятого чемпионата. Надо отстоять свой пост до конца.
— Мне очень жаль, Маша, — сказал я глухо и удивился, как изменился мой голос. — Мне очень жаль, что так случилось. Я тоже хотел бы быть там, но ты права. Я останусь здесь и постараюсь выиграть. Ради Егора Дмитриевича.
Маша помолчала, потом твердо сказала:
— Спасибо, Витя. Я буду ждать тебя, — и повесила трубку.
Я послушал короткие прерывистые гудки и тоже положил трубку. Потом огляделся и услышал, как в зале для выступлений кричат зрители. На их глазах там в очередной раз дрались два человека, стараясь вышибить друг другу мозги.
Завтра и мне предстоит стоять там же, напротив Бешеного Быка Гарсиа, несущегося на меня во весь опор. И в этот раз не думаю, что найдется Энрике, который сможет позвать меня и указать на пробоину в заборе. Нет, против этого быка придется стоять до последнего.
Я вылез из кресла и почувствовал дикое головокружение. Комната завертелась перед глазами, уходя куда-то в сторону. Чтобы не упасть, пришлось схватиться за подлокотник кресла.
Что это, черт подери, минутная слабость или нечто большее, какое-то недомогание? Не хватало еще опять развалиться на куски, перед самым ответственным боем на этих соревнованиях. Я выпрямился и замер на месте, стараясь привести себя в чувство. Что за бред, со мной вообще такого никогда не было!
Через пару минут головокружение прошло, только остались небольшие неприятные ощущения. Подташнивало. Надо срочно отправиться в гостиницу, отлежаться. Ведь завтра такой ответственный бой. Мне бы только немножечко отдохнуть.
Я дошел до двери, но она распахнулась сама. В комнату вошел сияющий Худяков.
— Эгей, где наш победитель! — закричал он, однако я поморщился, потому что громкие звуки кувалдой отдавались в моем мозгу. — Клянусь, приедем обратно домой, я плевать хотел на все запреты. Напьюсь, потому что такую победу нельзя не отметить. У тебя ведь теперь гарантированная медаль. Ты в любом случае взял место, слышишь?
Он подошел ближе, хлопнул меня по плечу и только затем вдруг начал понимать, что со мной что-то неладно.
— Ну, как ты себя чувствуешь? Э, Витя, с тобой все в порядке? Ты чего такой бледный?
Я схватился за косяк двери и прислонился к нему. Что же так хреново-то? Это все из-за известия о смерти Касдаманова. Я никогда не думал, что такое может произойти. Всего несколько слов могут ударить и оглушить, как обухом.
— Касдаманов скончался, Игорь Николаевич, — сказал я, поглядев на Худякова. —
