Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей - Мариан Ткачёв

В июне 2007-го не стало и его супруги Инны, друга, соратника, врача, человека возвышенной души, благородного сердца и самых широких взглядов. Рок. Смерть вычеркивает из жизни тех, кто ушел, но заставляет помнить о них тех, кто на Земле.

…Я пересмотрел мои литературные и фотографические архивы, поднял индокитайские, вьетнамские блокноты 60–70-х годов уже прошлого ХХ века, нашел с десяток книг-переводов Мариана Ткачёва и ни одной (ни одной!) фотографии Мариана с Нгуен Туаном – великим вьетнамским писателем, Гражданином Земли ХХ столетия, все произведения которого перевел на русский М. Н. Ткачёв бывший доверенным лицом писателя, знавший все о его творческих планах на настоящее и будущее.

Туан, или, как его называли в узком кругу, Наш Старик, доверял Марику самое «секретное», сокровенное. Однажды премьер-министр СРВ Фам Ван Донг спросил Нгуен Туана: «Скажите, что вы сейчас пишете, над чем работаете?» Нгуен Туан лукаво улыбнулся и уклончиво ответил: «А что вы намерены печатать?»

Фам Ван Донг любил и уважал Нгуен Туана, но такого откровенно-вызывающего ответа не ожидал.

– А что бы ты хотел, чтобы я ему ответил? Я многим не доволен и с высоты моих лет многое мог бы критиковать. Я боролся с колонизаторами, агрессорами, экспансионистами. А сейчас? Тебе я могу доверить все. Фаму же ничего не сказал, опасаясь его раздосадовать. Но он все понял, хотя от этого цензура, не стану ее так называть, не обещает быть более терпимой. Для меня цензура – это «беззаконье в законе». Это есть у всех, но не хочется с этим мириться.

Ты, Мариан, это понимаешь, иначе на какой бы язык ты меня переводил? А я так бы хотел написать еще один роман под старым названием «Нгуен», только о новом Нгуене… – и Туан перевел разговор на другую волну и, как обычно, к отзвучавшим темам (о цензуре) уж больше не возвращался. «Зачем воду в ступе молоть?» – говорил он.

– Но не надо о грустном, поговорим о «золотых колоколах», о тех, кто пишет, строит, ваяет, рисует. У вас в России и у нас во Вьетнаме. Лучше скажи, может ли Мишель подарить мне колокол, который он привез из Сайгона и обещал подарить тебе? Удары, голос, этого колокола – он весит около двух килограммов – напоминают мне мои молодые годы, когда я ездил по городам Индокитая и у реки зазывалы под звон таких же колоколов набирали людей на работу. Как бы хотелось на склоне лет услышать голоса молодости, в которую вписались теперь и русские имена – Ткачёва, Никулина, Симонова, Луконина…

– Раз Мишель обещал подарить колокол мне, значит, считай его уже твоим, – быстро решил Мариан и тем обрадовал Старика.

– А за Мишелем нужен глаз да глаз. И повлиять на него можешь, пожалуй, только ты, как давний и верный друг. – Туан добро улыбается в свои большие седые усы.

– Что еще умудрился натворить этот неугомонный непоседа Мишель? Затеял какой-либо новый флирт или написал что-то «не то»? – забеспокоился заботливый Мариан. – Не бес ли в ребро?

– Нет, бесы его оставили и Достоевского он больше не цитирует, – заметил Туан, – но вот с рынка «Донг Суан» он привел на поводке маленького черного котенка, которого, видимо, в честь Достоевского назвал Федором, а в честь себя Михайловичем. Все вместе, как ты понимаешь, «Федор Михайлович». Опять как Достоевский.

– Но все бы хорошо, если бы у кота Феди не было белого пятнышка на носу… – Туан принял грустный вид и объяснил: – Разве Мишель не знает, что ночью черного кота с белой точечкой на носу увидят все мыши… Надо перечитать Булгакова.

Друзья рассмеялись над этой туановской шуткой, и в это время в комнату вошел Мишель со своим бронзово-латунным колоколом.

– Марик, это тебе, как обещал, – сказал Михаил.

– Ничего подобного! – остановил коллегу Ткачёв. – Уже передарено! «Было наше, стало ваше». Теперь колокол во владении Нгуен Туана. Он всегда умело бьет в набат, и голос этого колокольчика, возможно, вольется в единый большой колокольный ансамбль Туана, в котором когда-нибудь заслужит достойное место.

– Спасибо, Марик, спасибо Мишель! А мне пора возвращаться к моей старой «ненаглядной». Вот она будет довольна. Она чистит мои нескончаемые «коллекции» бутылок из-под когда-то французского коньяка, а теперь прибавится еще и колокол, – сказал Туан и со знанием дела ударил в колокол.

Мы вышли из крутящейся двери отеля «Метрополь» (Тхонгнят), отправились проводить Нгуен Туана.

– Если захочу, вы меня не догоните. Вы – на своих двоих, а я – на велосипеде, – балагурил Старик. – У меня этот велосипед особенно умный. Его дважды угоняли «невежды», а «ученые» – дважды находили. Ведь это писательский «вечный двигатель». А если на нем еще установить колокол?! Такого, скажут, не было еще нигде. Значит, ясно: это творение творческого трио – Туана, Марика и Мишеля. Ездило бы оно только побольше, но сколько даст Бог, – сказал Старик и внимательно посмотрел на Марианна. – Я тебе рассказал про черного кота с белым пятнышком на носу, а ты для себя не сделал никаких выводов, – поучительно сказал Туан, обращаясь к Марику.

– В чем же я виноват? – недоумевал Марик.

– У тебя большая и не совсем прикрытая шевелюрой ценная для всех голова. И она – приманка для Солнца, которое тоже не прочь тебя приласкать. А его жаркие объятия опасны. Советую тебе прикрыть твое пятнышко хотя бы газетой, – Туан вытащил из портфеля новый номер газеты «Нян зан». – Можешь сделать шляпу и быть спокойным во всех отношениях. И главное быть уверенным, что о твоем друге – Нгуен Туане – там нет ни слова. Я-то это знаю…

Но мы знали другое: Нгуен Туан – этот золотой колокол Земли Вьетнамской, один из великих наших современников, гениальный писатель, свое слово, о котором сказал Мариан Ткачёв, а Аркадий Стругацкий добавил: «Туану и Ткачёву очень повезло работать вместе. Когда один талант – это хорошо, а когда два таланта сходятся вместе, плод их труда, по законам даже высшей математики, подсчетам не поддается.»

О них теперь еще звонят колокола…

Это было в начале ноября 1967 года. США наращивали бомбардировки Северного Вьетнама, увеличили до 660 тысяч солдат численность своего контингента в Южном Вьетнаме. В Париже, на авеню Клебер, готовились к дипломатическому марафону, обещавшему быть долгим, упорным, решающим.

На этом фоне в Ханое торжественно отмечали 50-ю годовщину Октябрьской революции в СССР, которую в ДРВ рассматривали как животворный источник и должны были помнить, «чью воду пьют» многие миллионы людей. А в рамках мероприятий по празднованию этой знаменательной даты в ДРВ прибыла делегация Союза писателей СССР. В Ханое ожидали К. М. Симонова, Л. С. Соболева, Е. А. Долматовского, а приехали молодые – Аркадий Арканов и Мариан Ткачёв, оба 1933 года рождения, весельчаки, не успевшие обзавестись не только большими лысинами, уважительными «животиками», но даже очками. Впрочем, очки у них были – черные, от солнца, и то одни на двоих.

Арканов вытащил очки из футляра, протянул их Мариану и заботливо сказал: «Ты старше меня на несколько дней, значит, и глаза твои на столько же больше устали, вот и носи пока их первым. Я тебя подменю, когда будет жарко и очень яркое солнце. Тебе же нравится солнце?»

– Впрочем, сегодня всем и всеми командую я! – продолжал Аркадий Михайлович. – Так как нас двое и никто не назначен официальным главой делегации, разделим власть пополам. Один день – руководитель я, другой – Мариан Николаевич. Первый день Ткачёв, как старичок, отдыхает, я же возлагаю на себя всю тяжесть и ответственность за возложенные на нас обязанности и велю налить Ткачёву водки, и пива тоже. И сделает это наш друг Мишель, которому и впредь поручается и наливать, и выпивать. Мариан, переведи это на понятный во Вьетнаме язык и делай это, пока я – глава делегации. Когда же я сложу с себя полномочия, Мариан будет переводить по привычке и по инерции, чтобы не снижать уровень своей, ни с кем не сравнимой квалификации.

При этой представительской, так сказать, инаугурационной речи Аркадия Арканова, которую артистично и с выражением перевел Мариан, в холле отеля «Тхонгнят» присутствовали наши друзья вьетнамские писатели и поэты: Нгуен Туана, То Хоай, Суан Зиеу, Нгуен Ван Бонг. Здесь же художник Чан Ван Канн, муза его творчества Чан Тхи Хонг (или по-русски просто Роза). Все разместились в глубоких коричневого цвета кожаных креслах. Все ловили каждое слово Арканова и встречали перевод Мариана взрывом восторга. А Мариан импровизировал, развивал яркие фразы «Аркана».

– Моя мать Анна Марковна, отпуская меня в этот раз во Вьетнам, – говорил Мариан, – наказывала слушать Аркадия, но поступать по-своему, никогда не перечить мудрому Нгуен Туану, если восхищаться природой, то вместе с Суан Зиеу, если гулять по Ханою, то с Бонгом и Чан Ван Канном, которые живут в одном доме, на маленьком озере, если писать сказки, излагать легенды, то с автором незабываемого «Кузнечика Мена» То Хоаем. С Михаилом и Георгием дозволено ездить на автомобилях, только не в комендантский час и не во время воздушных тревог и налетов американских самолетов.