Алый ангел - Элизабет Торнтон

Габриель, как это часто бывало, думала об Андели и искусном владении рапирой, которое Кэм продемонстрировал, фехтуя с ней той ночью. Она никогда не встречала подобной виртуозности.

Герцог же подумал, что речь идет о том, как он соблазнил Габриель. Он осторожно ответил вопросом на вопрос:

– Разве ты не хотела, чтобы я это сделал?

Габриель изумленно спросила:

– Ты с ума сошел? Я ведь так скрупулезно часами оттачивала эти движения с Ролло. Ты несравненно искуснее его, Кэм.

На мгновение что-то опасное вспыхнуло в глазах герцога, потом он покачал головой, словно стряхивая темные мысли. Засмеявшись, он спросил:

– Габриель, каков предмет нашей беседы?

– Фехтование, конечно. – Она встала на колени. – Научи меня, пожалуйста, выпадам, которые ты использовал тогда, в Андели. Помнишь?

– Ответ отрицательный. – Голос Кэма прозвучал резко.

Герцог быстро встал и зашагал к стреноженным лошадям.

– Но почему?

Габриель вскочила на ноги и побежала вслед за мужем.

– Почему, Кэм? Только представь, какое будет лицо у Голиафа, когда я переиграю его на его же поле! Мне еще никогда не удавалось превзойти его в технике.

Ее разбирал смех, но улыбка сползла с ее губ, когда Кэм резко повернулся к ней.

С едва скрываемой яростью он сказал:

– Я тоже не хочу, чтобы меня переиграли на собственном поле. Ты считаешь, что я настолько глуп, чтобы вложить тебе в руки рапиру и научить, как одолеть меня в состязании?

Именно неосторожное упоминание о Голиафе заставило Кэма вскипеть от гнева. Сердце Габи по-прежнему во Франции, в бешенстве думал он. Она покинет его, как только представится случай. Разве он не понимал этого?

– Нет, Кэм, – мягко сказала Габриель, положив руку ему на рукав. Герцог отмахнулся от жены. Она не сдалась и спокойно продолжила: – Кэм, я никогда не смогла бы причинить тебе боль. Именно поэтому я не воспользовалась ножом, когда была возможность.

Тем не менее, Кэм не доверял ей. И в последующие дни и недели эта горькая истина предстала перед Габриель во всей жестокости. Габи оставалась такой же пленницей, как и раньше, даже в большей степени, если это возможно. Поскольку теперь с нее не только не спускали глаз в дневные часы, но еще и все ее ночи принадлежали Кэму.

Габриель охотно шла в объятия мужа. Там, в уединении их спальни, перед ней представал мужчина, в которого она влюбилась. Она давала ему все, что он хотел, и даже больше. Было легко отдавать свое тело в его полное распоряжение, когда от одного прикосновения в ней разгоралась неукротимая страсть. Сложнее было другое. Габриель требовала истинной близости, такой близости, чтобы они могли делиться самыми сокровенным тайнами. Габи осознавала, что Кэм пытается держать ее на расстоянии, но не собиралась позволить ему преуспеть в этом. Приходя в себя после любовных ласк, Габриель рассказывала мужу о себе, о своих страхах и мечтах, которыми ни с кем до этого не делилась. Сонный и удовлетворенный, Кэм до какой-то степени отвечал ей тем же.

Габриель с жадностью впитывала все, в чем признавался ей муж. Несмотря на юный возраст, она обладала неимоверной проницательностью. Постепенно Габриель поняла, что Кэм боится любви. Всех, кого он когда-то любил, у него отняли. Были вещи, о которых он отказывался рассказывать жене. Обстоятельства трагической гибели его мачехи и сестры были запретной темой. Терпеливо, каждой частичкой своей щедрой души Габриель старалась утешить мужа, смягчить глубоко спрятанные страхи, о которых он не хотел говорить. Женская интуиция подсказывала ей, что она уже давно завоевала сердце герцога. Теперь она хотела заслужить его доверие. И задача эта, похоже, была не из легких. Кэм хотел удержать жену рядом с собой, сделав стены замка выше и прочнее. Но Габриель оставалась пленницей из-за любви. Герцог был слеп, чтобы увидеть это.

Конечно, Габи не всегда удавалось быть терпеливой с Кэмом. Иногда она была очень близка к тому, чтобы потерять терпение. Тем вечером, когда она заподозрила, что, возможно, беременна, возникла как раз такая ситуация.

На эту мысль герцогиню натолкнула Бетси. Габриель раздевалась, перед тем как ложиться спать, когда ее камеристка заметила:

– У тебя уже должна бы начаться менструация.

Встревожившись, Габриель взглянула на Бетси.

– Точно?

– Неделю назад, – ответила служанка, почему-то очень довольная собой. – У тебя еще ни разу не было задержек, за все время, что ты в Данрадене.

Бетси вопросительно посмотрела на юную госпожу.

– Да, у меня вообще никогда в жизни не было задержек.

Щелкнула дверная задвижка, предупреждая их о присутствии Кэма. Габриель недовольно надула губки, а Бетси расплылась в улыбке.

Глаза герцога горели странным блеском, когда он быстро окинул взглядом жену. Габриель задумалась о том, как много он успел услышать. Когда Бетси извинилась, и Кэм вышел вслед за ней в коридор, Габриель решила, что ее муж подслушал весь разговор.

Когда Кэм вернулся в комнату и небрежно оперся о дверной косяк, глаза Габриель сверкали. В глазах герцога плясали огоньки.

– Ты унизил меня, – заявила Габриель и направилась к кровати, где жертвой ее неудовольствия стали пуховые подушки.

– Я никогда не сделал бы этого намеренно, – ответил Кэм.

Он попытался заключить жену в объятия, но Габриель увернулась от него. Часто дыша, она повернулась к герцогу лицом.

– Я не ребенок. Я взрослая женщина.

– Не могу с этим спорить.

На губах Кэма не было улыбки, но глаза выдавали его.

– Мне казалось, что мы оба решили, что тебе прекрасно подходит эта роль.

Кэм имел в виду признание, которое Габриель сделала посреди ночи в его надежных объятиях: она боялась, что не сумеет стать настоящей женщиной. Герцог убедил жену в обратном самым примитивным способом.

Покраснев при воспоминании о той ночи, Габриель отступила, когда Кэм сделал шаг в ее сторону.

Герцог широко улыбнулся.

– В сущности, насколько я помню, мы сошлись на том, что ты превзошла мои самые смелые ожидания.

– Ты не воспринимаешь меня всерьез.

Габриель топнула ногой и не стала отступать, когда Кэм приблизился.

– Тебе следовало спросить меня, а не мою камеристку о том, что ты хотел знать.

Ухмылка исчезла с его лица, а вместо нее появилась улыбка, которая была наполовину раскаивающейся, наполовину плутовской.

– Прости. Я поступил неправильно. Но я подумал, что ты, возможно, не захочешь, чтобы я об этом знал.

– Конечно, я не хочу, чтобы ты об этом знал, – выпалила Габриель, окончательно теряя терпение. – Ради бога, это всего лишь неделя. Может, это еще ничего не значит.

С сияющими глазами Кэм напомнил жене: