Охотники за сказками - Иван Симонов

— Фигу с маслом ты выслужишь!

Две женщины, пробравшись мимо собаки, снова разъярившейся возле ворот, нагнали Пищулина.

— Касатик, когда же нам деревья заклеймишь? Третий день к тебе ходим.

— Всего-то на двух пятнадцать сосен надо. Крыши починить, — говорит худенькая старшая. — Вот записка от исполкома.

— Завтра, завтра придете, — отмахивается Пищулин. — Некогда мне с вами заниматься. Идите!

Дедушка кивает им головой. Не говорит, а без слов понятно: «Подождите немножко».

Пищулин стучит толстой палкой по бревну, показывает деду:

— Клеймо видишь?

— Вижу.

— Законное?

— Законное.

— И здесь… и здесь… Видишь? — тычет палкой объездчик.

Дед Савел утвердительно кивает головой и спрашивает:

— У Онучина сколько деревьев выписано? Пищулин настораживается.

— Каждого не упомнишь. Кому сколько выписано, столько и заклеймено, — говорит он.

— Двадцать у него выписано. Сосчитать бы, здесь сколько.

И дедушка, не ожидая согласия объездчика, обращается к женщинам, которые продолжают ждать Пищулина.

— Анна Павловна, Ольга Васильевна, будьте за свидетелей, чтобы ошибки не получилось.

Лесник считает каждое бревно и аккуратно записывает в форменный лист.

— Двенадцатиметровых кряжей — сорок восемь, девятиметровых — двадцать три. Срубы пятистенные, десять на восемь метров, шестнадцать венцов, — перечисляет он.

Пищулин беспокойно наблюдает записи деда.

— Брось ты эту затею, Григорьич, ни к чему, — увещевает он, и недавно уверенный голос объездчика заметно срывается.

Дедушка сдергивает с повозки рогожку. Теперь возьмем на поверку. Павел, Боря, снимайте верхний круг.

— Только этого недоставало, чтобы сторож объездчика контролировал!.. Хватит! — кричит Пищулин. — Хватит!

— Онучина проверяю, — говорит дедушка.

Вместе с Павкой и Борей он прикладывает круг к срезу одного, другого дерева. Возле третьего задерживается.

— Смотри, — обращается он к объездчику. — Может быть, скажешь, что случайно совпало, как приросло? Тогда давай по годам на кряже и на кругу дополнительно проверим.

И лесник, положив круг перед собой, начинает отсчитывать ногтем коричневатые по желтому срезу смоляные кольца-годовики.

— По семьдесят два на том и на другом, — подводит он итог. — Может быть, думаешь, что и это совпадение? — спрашивает дедушка.

— Клейменая! Клеймо смотри! Нечего свои премудрости показывать, я сам их знаю! — выкрикивает Пищулин, и обвислые, дряблые щеки беспрерывно подрагивают.

— Да это же семянка! Кто мог заклеймить ее на порубку, участок без осеменения оставить?! — не поддается дедушка.

— Звон! Пустой звон! Кто тебе поверит, что семянка? — шумит Пищулин.

— Живые свидетели есть. Сами видели, как ее рубили и увозили, — показывает дед Савел рукой в нашу сторону.

И Ленька Зинцов немедленно выступает:

— Сами видели. Онучин спилил.

— Легок на помине, — хмуро глядит дедушка на раскрывшиеся вновь тесовые ворота, через которые один следом за другим въезжают знакомые нам чалый и гнедой битюги. На длинных роспусках с железными осями они везут еще два бревна.

— Что за шум?! — бодро и громко спрашивает Фома Онучин, выравнивая передние колеса роспуска с комлями бревен.

На возу лежит только сейчас подваленное и затесанное — смола проступить не успела — ровноты корабельной мачты бревно. По свежему лычку такое же свежее — еще краска не подсохла — виднеется клеймо, на котором ниже герба с серпом и молотом четко значились буквы «ДО», означающие, как мы после узнали, «денежный отпуск».

И это свежее лычко и безукоризненной четкости знак, по выражению лица заметно, не обрадовали деда Савела.

— Когда клеймежка была? — продолжая сохранять спокойствие, спрашивает он Фому.

— Наше дело кучерское, — небрежно и нехотя отзывается Онучин. — Записей не ведем. Дадут лесу — возим, не дадут — просим.

— Санька, подай стяжок! — кричит он сыну.

— За своими сорванцами побольше бы приглядывал, — ободренный появлением Онучина, начальнически замечает деду объездчик. — А то день и ночь костры в лесу палят. Того и гляди пожара наделают. Тебе быть в ответе… Запомни, при свидетелях предупреждаю!

И мьг догадываемся, что о нас идет речь.

Что-то зловещее слышится в этих словах Пищулина.

Дедушкин разговор козлиная борода всеми мерами старается на другое свернуть. Бумажку с записями предлагает порвать и выбросить.

Все равно никто не подпишет! А дед Савел свое продолжает:

— Не давал ты, — говорит, — клеймо Онучину?

— Ты что — с ума спятил?! — разъярился Пищулин. — Не понимаю я, что значит кому бы то ни было клеймо доверить? Да как ты смеешь такое?!

— А я вижу! — прозвучал вдруг тоненький голос, и сразу все умолкли.

Смуглая худощавая девчонка в сером платьице с желтеньким сачком для ловли бабочек встала перед гневным Пищулиным и почти весело, нараспев повторила:

— А я вижу!..

Я даже открыл рот от удивления. Это была она, «королева».

И объездчик сбился с тона:

— Чего видишь?!

— Клеймо вижу, — беззаботно отвечала она. И, неожиданно отбросив сачок, метнулась к задней лошади. — Вот оно!.. Сюда смотрите! — И «королева» выхватила из передков тот самый молоток, что видели мы с Ленькой у Ону-чиных возле семянки на поруби.

Это и было клеймо, которое много дней не давало дедушке покоя.

Теперь отпадали все сомнения. Пищулин за водку и пай от барышей помогал нэпманам расхищать лес — народное богатство.

И дедушка приписал в своей бумаге, что клеймо было обнаружено у Онучина.

— Анна! Ольга Васильевна, подпишите протокол, — обратился к женщинам, не обращая никакого внимания ни на Пищулина, ни на Фому с Санькой, которые со стягами в руках стояли возле чалого битюга.

Мы тоже подписались один за другим ниже двух букв и трех крестиков Анны Павловны. Вывела свою фамилию и Нина Королева. Вывела — оглянулась на Леньку и поставила точки над «е».

— Дедушка, — подпрыгнула она и коснулась губами бороды старого лесника, — теперь домой бегу… Борька, завтра твоя смена дома сидеть!.. Запомни!

Забежала за кучу бревен — и пропала.

Боре снова пришлось взяться за вожжи. Мы вместе с дедушкой возвращались старым путем под бешеный лай и вой спущенной с цепи собаки.

— Хватай, Пират!.. Хватай!.. — натравливал собаку Пищулин.

— На-ка, сцапай! — говорил дедушка всякий раз, когда разъяренный пес приближался к нам.

И страшная собака с щенячьим визгом кидалась обратно.