Зандр - Вадим Панов

– Здесь не Суба.

– Я к тому и веду: ехал в Субу, но увидел Уродов и решил не соваться. Поехал в Заовражье, но ночью не справился и уронил фургон в расселину…

Безжизненная полоса, разделяющая Субу и Заовражье, действительно была испещрена расселинами и оврагами разной степени опасности, и ситуации, подобные описанной Карлосом, редкими не считались.

Что же касается местных, то у них эти истории вызывали исключительно недоумение:

– Чего же ночью поехал по незнакомой дороге, невезука Карлос?

– От Уродов уходил.

– С пониманием, – поразмыслив, согласился бородач. – А чего без напарника?

– Я всегда без напарника. Карлос-одиночка, неужели не слышали?

– Не слышали.

– Я у вас редко бываю.

– Чего тогда спрашиваешь?

– А вдруг?

Фермеры заулыбались, и Флегетон понял, что ему удалось правильно построить разговор.

– Чего делать собираешься, невезука Карлос? – почти дружелюбно осведомился бородач.

– Мне бы до города добраться, – просительным тоном поведал апостол. – Мастер нужен, чтобы фургон достать и починить.

– В Остополь шёл?

– Вы тоже туда? – навострил уши Флегетон.

– Не туда. – Водитель покачал головой. – Но тебе повезло, невезука: в Пешкино ремы заглянули. Вчера вечером встали…

– Ремы?! – О такой удаче можно было только мечтать.

– К ним едем.

– Меня возьмёте?

– А деньги на проезд у тебя есть?

– Э-э…

Это был самый тонкий момент разговора: деньги у Карлоса были, хоть и не так много, как положено иметь топтуну, однако тратить их он не хотел.

– Ты же торгаш! У тебя в поясе должны быть запрятана сотня радиотабл!

– Вы фермеры или падлы?

– Не волнуйся, невезука, – фермеры. – Похоже, бородач окончательно расслабился и решил просто помочь топтуну, которому ещё предстояли расходы на ремонт. – Прыгай в кузов, доставим тебя к ремам в лучшем виде.

– Спасибо!

– А деньги отдашь как-нибудь, невезука… Или подвезёшь кого.

– Договорились!

– Не буду я покупать новый!

– Почему? – удивился молоденький программер.

– Проще старый починить, – коротко ответил фермер. На его прагматичный взгляд, настолько логичное заявление не требовало ни дополнительных пояснений, ни – тем более – возражений. Однако программер попробовал оказать сопротивление здоровой крестьянской упёртости.

– И сколько он у вас протянет?

– До сих пор работал, – отрезал фермер. И весомо добавил: – С самого Времени Света, между прочим.

– Но теперь глючит.

– Вот и скажи почему?

– Потому что… – Программер нахмурился, натянул на правый глаз лупу и вновь углубился в чрево бытового системного блока, призванного управлять повседневными делами фермы: учитывать воду, электричество, расход кормов, удобрений и контролировать прочие расходы, забавные для непосвящённого и жизненно важные для владельца беспокойного хозяйства. В действительности программер уже понял, что не так со старой машиной, но, будучи человеком жадным, попытался вместо мелкого ремонта задорого втюхать покупателю аналогичный агрегат, купленный за гроши в соседней области. Однако пятиминутное сражение завершилось ничем, фермер показал, что лучше уйдёт к другому рему, чем переплатит за новый компьютер, и программер сдался. – Есть у меня подозрение насчет вот этой хитрой платы…

– Она дорогая?

– Не очень.

– Починить можно?

– Только менять. – На самом деле починить было можно, и программер её починит по дороге к следующей ярмарке, но говорить об этом фермеру не имело никакого коммерческого интереса.

– Сколько?

– Вместе с работой – четыре радиотаблы.

– Одна.

– Я не оправдаю даже время, которое на тебя потратил.

– Тогда закрой кожух – я пошёл.

– Э-э… – Программер вежливо улыбнулся и посмотрел на подошедшего к лавке Карлоса: – Чем могу помочь?

– Он занят, – желчно сообщил фермер, недружелюбно глядя на мешающего посетителя. – В очередь.

– Сеть есть? – негромко спросил Флегетон. – Нужна связь с соседними областями. Я заплачу.

– Лежит, – коротко ответил рем.

– Четыре дня уже лежит, – добавил фермер. – Ты уходишь?

– Да. – Карлос улыбнулся и медленно побрёл дальше. А за его спиной потихоньку умолкал торг: «Четыре, не меньше! Одна! Три! Сойдемся на двух…»

Мегатраки – грандиозные грузовики бронекараванов – служили своим хозяевам не только жильём и транспортом: выставленные кольцом, они превращались в крепость, внутри которой гильдеры чувствовали себя намного спокойнее, чем в городе, будучи со всех сторон окружёнными его мирными обитателями. Ведь Зандр жесток, в нём каждый способен на удар в спину – эту истину люди усвоили и давно, и хорошо.

Но караван баши Цунюка не мог превратиться ни в крепость, ни даже в жалкий форт – в него входило всего два мега, однако разместиться им всё равно пришлось в чистом поле, поскольку улочки подавляющего большинства современных поселений не могли принять огромные машины. А улочки Пешкино – и подавно. Этот затерянный на краю Заовражья городишко крайне редко принимал ярмарки гильдеров – обыкновенно торговцы спешили в столицу области, и потому явление бронекаравана ремов стало для его обитателей настоящим Событием, которое станут обсуждать несколько ближайших месяцев. И не важно, что к ним прибыло всего два мегатрака с куцей группой сопровождения, не важно, что это всего лишь ремы, интересующиеся исключительно техникой. Не важно! Значение имело только то, что в Пешкино открылась ярмарка!

И все пешкинцы готовили хвастливые письма соседям. Готовили, потому что сеть лежала, и связаться даже с Остополем не было никакой возможности. Сие обстоятельство несколько омрачало Событие, но не могло его испортить.

Ярмарка!

Настоящая!

Что же касается баши пришедшего в заовражскую глухомань бронекаравана – это был Цунюк по прозвищу Банкир. Выглядел жалко: худенький, лысенький, в очках с толстыми линзами, с торчащими ушами и, что самое противное, с торчащими из-под тонких губ зубами. По виду получалось, что баши давно должен был обрести кличку Кролик и служить мелкой сошкой при важных людях, но Цунюк каким-то образом ухитрился свести дружбу с зигенами, получил покровительство, выгодно торговал с их форпостами на краю Пустыни Пше и тем держался. Что же касается клички Кролик, то она, разумеется, попыталась к Банкиру прилипнуть, но Цунюк, как все слабаки, был мстительным и злопамятным, беспощадно вытравливал из окружающих даже намек на прозвище, которое считал постыдным, и добился того, что теперь его так никто не звал. В лицо.