Аламут - Джудит Тарр

Но никто из них и не подумал отвернуться или убежать. Юный северянин улыбнулся, словно берсерк.

— Это лучше, чем в песне, — произнес он голосом звонким и до дрожи красивым — голосом певца.

Чертенята — кипчаки, как они именовали себя — усмехались, словно безумные.

— Мне это нравится, — сказал близнец-огонь с озорством в голосе.

Айдан знал теперь все их имена. Он по очереди указал пальцем на каждого.

— Конрад. — Синеглазый певец, во всех отношениях самый юный.

— Андроникос. — Сероглазый македонец с византийской улыбкой.

— Янек. — Черкес, рыжий, словно франк.

— Райхан. — Наполовину франк, наполовину сириец.

Турки:

— Шадхи, Туман, Занги, Бахрам, Дилдирим, Арслан.

И наконец чертенята, близнец-вода и близнец-огонь, старший и младший:

— Ильхан. Тимур.

Они опускались на пол один за другим, по мере того, как он называл их имена, и простирались у его ног. Но лишь телом, не мыслями; о, нет. Головы их кружились от счастья, таящегося в самом сердце ужаса.

Чем сильнее он пытался отпугнуть их от себя, тем сильнее они привязывались к нему.

Он резко повернулся от них к султану:

— Они все безумны!

— Но хорошо обучены, — ответил Саладин, — и необыкновенно преданы. Они будут хорошо служить тебе.

Черт бы побрал этого султана! Он знал, что делает. Он выбрал лучших вояк и худших непосед, тех, кто вряд ли откажется пойти на службу к демону. Все они были язычниками, даже те, кто был рожден христианином. Даже под игом ислама.

Они, вынужден был признать Айдан, великолепно подходили своему новому господину. Совершенно не желавшему этого, приведенному в замешательство господину.

И он был их господином вне зависимости от того, оставит ли он их рабами или подарит им свободу. Они принадлежали ему раз и навсегда. Он был связан с ними, как и они с ним, до кона их жизней.

Это чертовски походило на королевское положение.

— И что мне с ними делать?

— Используй нас, — осмелился подать голос Арслан. Он был старше всех, кроме одного, и, кажется, занимал должность их капитана. — Мы все ненавидим того, кого ненавидишь ты. Наш прежний господин — это он погиб тогда же, когда султан был ранен. У него не было сына; мы перешли в руки нашего султана. Мы просили его о праве на отмщение. Он обещал. Неужели ты нарушишь его обещание за него?

— Вы можете погибнуть из-за этого.

— Тогда мы попадем в рай, и Аллах вознаградит нас.

Айдан в отчаянии стиснул руки.

— Вы знаете, кто будет рад видеть это? Половина королевского двора в Иерусалиме. Они хотели видеть меня с армией за моей спиной. И теперь, во имя Божие, у меня есть армия. Но я не командую армией рабов, даже если ваш закон позволяет христианину быть господином над мусульманскими душами. Вы будете свободны, или вы не пойдете за мной.

— Засвидетельствовано, — промолвил султан.

Он был необычайно доволен собой. Его эмиры были в немалом замешательстве. Его брат считал, что в данной ситуации и понимать нечего — вот только франк был удостоен настолько высокого дара, как если бы пес был впущен прямо в рай.

Саладин поднялся; он одной только силой воли мог стоять глаза в глаза с высоким райанином. Он сказал:

— Теперь у тебя такая надежная охрана, какая только может быть у человека. Я молю Бога, чтобы Он даровал тебе добрую удачу и часть Своего провидения. Иди осторожно, друг мой. Всегда смотри, что у тебя за спиной. Ты лучше меня знаешь, какое магическое оружие может применить твой враг, но ты можешь быть уверен, что оно у него есть. Может быть — об этом ходят слухи — что кое-кто из его слуг может быть не просто человеком.

По спине Айдана пробежал холодок. Но он вскинул голову и улыбнулся.

— Кто бы ему ни служил, он сам, вне всякого сомнения, смертный. Я иду на него хорошо предупрежденный и еще более хорошо вооруженный.

Улыбка Саладина была столь же вымученной, как и у Айдана. Он обнял принца, как будто одной силой этого объятия мог заставить события окончиться так, как ему этого хотелось.

— Аллах да защитит тебя.

Айдан низко поклонился в ответ. Мамлюки — его мамлюки — следовали за ним во плоти. Это заставило его рассмеяться. Все еще смеясь — и султан тоже неожиданно широко улыбнулся — Айдан повел свой отряд прочь.

17

Айдан наполовину боялся, что Джоанна отреагирует на его новую армию с ужасом. Но этого не произошло. Она даже не удивилась.

— Исмат говорила мне, — сказала она. — Это отчасти была ее идея. Она считала, что тебе следует иметь слуг, которым ты можешь доверять.

Айдан чуть приподнял брови. Он начал понимать, как эти женщины правят, при этом позволяя своим мужчинам думать, что мир находится в мужских руках. Несомненно, Джоанна предавала свой пол, позволяя Айдану узнать то, что знала она; или она предавала бы женщин, если бы Айдан был смертным мужчиной. Иногда он с легкой горечью пытался понять, не поэтому ли она столь легко приняла то, что произошло между ними. Он был словно любовник из грез, не человек, и потому грех не был столь уж смертным.

Затем он посмотрел на нее и укорил себя за глупость. Это сначала она была очарована существом из историй, рассказываемых Герейнтом. Она видела его целиком и — теперь — просто как его самого; как не видел его никто из тех, кто не принадлежал к его роду, даже его отец.

В этот последний день в Дамаске Джоанна послала к черту приличия и ушла из женских покоев. Она хотела хотя бы раз увидеть город, прежде чем покинуть его. Она рассматривала город с лошадиной спины, лицо ее закрывала от взглядов вуаль, но она была франкской женщиной, и этого нельзя было не заметить. У Айдана были сомнения касательно мудрости этой прогулки, но в кругу его мамлюков — его, Господи помилуй! он еще не привык к этому — и рядом с ним она была в такой же безопасности, как всегда. Хотя его сорвиголовы испытывали неуверенность. Они выросли в мире ислама, они были опьянены своей молодостью, и им не нравилась мысль, что женщина может ехать верхом, как мужчина. Пусть даже она по-мужски высока и рождена среди франков.

Она была в достаточной мере сарацинкой и в достаточной мере благородной норманнкой, и ее не волновало, что думает о ней кучка освобожденных рабов. Ей было куда более интересно рассматривать Дамаск, эту жемчужину земных городов. Иногда ей было еще интереснее проверить, насколько близко она может ехать к Айдану, при этом не вызывая ни косых взглядов окружающих, ни недовольства своей кобылы, которой не нравилась близость самца, пусть даже и мерина.

Айдан, который мерином отнюдь не был, заставил своего коня помотать головой и отстраниться. Иначе ему — не коню, конечно — трудно было бы удержаться и не схватить Джоанну в объятия, ошеломляя поцелуями, а это вряд ли было бы мудрым поступком.