Русские банды Нью-Йорка - Евгений Костюченко

— Не трогай!

Он с трудом оторвал сумку от земли и пошел рядом с мексиканцем, который то и дело норовил толкнуть его плечом.

— Ты чего толкаешься?

— Это не я, это ты кренделя выписываешь, — мягко смеялся Хуан, ведя его к причалу.

Лодка стояла на песке, слегка накренившись. Илья перебросил сумку через борт и забрался в тесную каюту.

— Амиго, мне надо немного поспать, — сказал он, не чувствуя собственных губ. — Когда приедет хозяин, не веди его сюда. Сначала разбуди меня. Если я не проснусь, облей водой.

— Ничего не понимаю, что ты там говоришь, — вздохнул мексиканец. — Ты ложись, ложись. Проспаться тебе надо. Утром принесу тебе кислого молока. Потом куриный бульон — и все будет хорошо.

— Куриный бульон? А кто у вас режет кур, ты или жена?

— Опять ты за свое. Ни слова не разберу.

«Да он же не понимает по-русски!» — осенило Илью. Это открытие показалось ему ужасно забавным, и он сказал:

— Милый ты мой толстяк! Я только что зарезал человека. Как цыпленка зарезал. На, выпей!

Он протянул бутылку Хуану, и тот охотно приложился к ней.

— А знаешь, я даже цыплят никогда не резал, — продолжал веселиться Илья. — Не было у нас цыплят. Потому и не было, что никто не смог бы их резать. Ни отец, ни я. А сегодня — чик, и готово.

Хуан отвечал ему по-испански, а Илья перебивал его на русском, и так они прикончили бутылку, и откуда-то появилась вторая. Илья пил, пока его не начало рвать. Он стоял на четвереньках в прибое, блевал и отплевывался, и смотрел, как Хуан стирает в волнах его костюм.

Потом ему захотелось утонуть, и он лег в воду лицом вниз. Но какая-то сила вытянула его на песок. Он оттолкнул Хуана и снова рванулся в воду, и на этот раз удачнее. Перед глазами встало зеленое стекло, в нем мелькали песчинки и водоросли, и горькая вода пробивалась через нос, и он с наслаждением понял, что сейчас все кончится…

29. Свои и чужие

Мужественно опустошив еще одну кружку простокваши, Илья дал себе зарок — никогда больше не пить виски, раз после него приходится вливать в себя такую гадость.

— Полегчало? — спросил капитан Салливан.

А Хуан уже изготовился с кувшином, чтобы снова наполнить кружку. Но Илья вовремя накрыл ее ладонью.

— Да. Все прекрасно. Очень хорошо помогает твое кислое молочко, амиго.

Мексиканец посмотрел на хозяина, и Илья с ужасом представил, что Салливан прикажет налить еще. Но капитан сказал:

— Спасибо, Хуан. Оставь нас.

Они сидели за столом, и между ними высилась гора денег.

— Сколько ты дашь своим парням? — спросил капитан.

— Не знаю. Вам решать.

— Полторы тысячи Томасу. А тому, который завалил двоих… Я бы дал ему пару сотен, но не знаю, как на него подействует такая сумма. Ему есть, где жить?

— Нет. Он живет с земляками.

— Снимешь ему комнату где-нибудь неподалеку. Сегодня же. И для того, который в больнице. Чтоб было, где отлежаться. — Капитан отделил три стопки банкнот. — И себе подыщи жилье. Теперь тебе придется жить там. Чтобы тебя в любой момент могли найти твои люди. Кстати, о людях. Есть несколько парней, которые не знают, куда себя деть. Я их отправлю к тебе. Поговоришь, посмотришь, но ничего не обещай.

— Да что я могу обещать? Я не знаю, что будет со мной завтра…

— Завтра ты будешь обживать новую квартиру. На первое время тебе понадобится помощник. Хуан побудет с тобой. Правда, он плохо знает город…

— Как и я.

— Но он быстро осваивается в любой обстановке. — Салливан посмотрел на часы. — Тебе пора. В полдень встречаешься с Томасом, в три часа сидишь в салуне у поляка, слушаешь, о чем люди говорят.

— Не знаю, сэр… — Илья взъерошил волосы пятерней, как делал всегда, когда мучился над какой-нибудь загадкой. — Не знаю, стоит ли мне туда возвращаться. Может быть, бросить это дело? Я принес вам кучу денег. Дайте мне из этой кучи немного на дорогу, и я уеду на Запад. Что-то мне плохо стало в городе, сэр. Плохо.

— Пить меньше надо. — Салливан рассмеялся. — Эх, Билли! Если б ты знал, какие мысли с похмелья лезут в мою лысую голову, ты бы просто умер со смеху. Вот почему я стараюсь не выпивать, если завтра на службу. Боюсь сорваться. Так все противно! Вокруг одни уроды! Город — как последний круг ада! Вонь, грязь, вместо еды — отрава, вместо воды — конская моча! И так все надоело, что и на Западе не спрятаться, да и просто жить не хочется.

Да… Ну, помучаешься эдак с полдня, понемногу отпускает. Начинаешь думать о деле, начинаешь замечать красивых бабенок, и вообще… Так что я тебя понимаю. Но сегодня у тебя нет времени на сантименты. Собирайся. Эти деньги тебе понадобятся на первое время. И еще кое-что понадобится.

Капитан подошел к кухонному шкафу и, присев, выдвинул нижний ящик.

— Давай сумку.

Илья присел рядом и стал укладывать в сумку револьверы, обернутые промасленными тряпками, и коробки с патронами.

— Эти игрушки раздашь своим, когда придет время. С ними как-то веселей.

— Какое время?

— Ну, я думаю, через неделю к тебе наведаются отморозки из Бауэри. Потом еще кто-нибудь попытается тебя прощупать. Спуску не давай. Клади всех, ничего не бойся. За любого подонка из соседних банд полиция тебе только спасибо скажет.

— Мне плевать, что скажет полиция, — равнодушно ответил Илья, закрывая сумку. — Пока меня интересует другое. Вы не подумайте, что я чего-то испугался, нет. Но я слышал, что у итальянцев есть такая штука — кровная месть.

— За Пакконе некому мстить, — сказал капитан. — Их было три брата. Их больше нет. Единственный человек, у которого из-за них на тебя зуб — инспектор Хиггинс. Братцы работали на него. Приносили ему стабильный доход. Ну, ничего, он найдет себе других. А тебя я от него прикрою.

— Братья работали на Хиггинса, я работаю на вас, — усмехнулся Илья. — Интересно получается. Полицейские и бандиты в одной упряжке, так, что ли?

— А ты, сынок, не дели людей на полицейских и бандитов. Или на белых и черных. Или на коренных и иммигрантов. Люди делятся только по одному признаку. Знаешь, по какому?

Илья помотал головой.

— Люди делятся на своих и чужих, — сказал капитан Салливан. — Свои и чужие. Вот и все.

Ожидая Томаса на скамейке, он чуть не заснул, щурясь под мягким ноябрьским солнцем.

«Скоро зима, — думал он. — Уехать бы куда-нибудь в теплые края. Что меня тут держит? Ничего. В кармане лежат две тысячи. Язык я выучил. Сяду на любой поезд, идущий на юг. Юг — это Каролина. Флорида, Луизиана. Там меня никто не знает. И никто не найдет. Как говорил Салливан? Пока молодой, можно начать все сначала».