Интим не предлагать! - Агата Лель

— Приехали.

Пощипывая друг друга за пятую точку и хохоча, мы идём к дому, который уже почему-то кажется мне таким родным. Я ужасно скучала по большой светлой спальне, навороченной кухне и шикарному джакузи, за которое можно запросто пожертвовать дьяволу душу.

Вот теперь всё встало на свои места — я люблю и любима. Я дома.

Целуясь, вваливаемся в гостиную и, побросав сумки у порога, бегом поднимаемся в нашу спальню, потому что наконец пришло время использовать огромную кровать по прямому её назначению.

Жаль, что лепестки роз в тумбочке точно давно завяли…

Но увы, любовные утехи пришлось отложить совсем не по этой причине: едва мы преодолеваем лестничный пролёт и оказываемся наверху, как дверь спальни Николая Филипповича открывается и оттуда с задорным смехом во фривольном шёлковом халатике выплывает моя мама, а следом за ней выходит и сам хозяин дома, в клетчатых семейных трусах.

Немая сцена. Застыв, несколько секунд смотрим друг на друга. Первой отхожу от шока я.

— Мама! А ты что здесь делаешь?

— Э-э… Ну мы с Колей… Николаем Филипповичем — мы тут с ним просто… — и тут же переводит стрелки. — Постой-ка! А что здесь делаешь ты? Ты же ещё только сегодня утром запрещала нам с Аней произносить вслух его имя! — грозно нахмурив брови, кивает на Богдана.

— Уходишь от ответа, значит? Юлишь? И эта женщина ещё меня воспитывает! Сама же говорила, что с данным семейством ничего общего больше иметь не хочешь и мне не позволишь. Мама-мама, меня учишь, а сама…

Мама горделиво задирает подбородок и косится на Николая Филипповича, смущённо прикрывающего причинное место подолом маминого халата.

— Ой, ну ладно тебе, Женька, обе хороши, — примирительно машет ладошкой родительница, понимая, что врать уже не имеет смысла. — К тому же я точно знала, что этот обаятельный наглец в конце концов сломает твою броню. Такая любовь так просто не проходит. Как и у нас с Колей… — мама с нежностью смотрит на немного состаренную копию Малиновского, и Николай Филиппович трепетно обнимает её плечо. — Это вы молодые, у вас есть время помариновать друг друга, повыделываться, а мы с Колей и так половину жизни не на тех потратили, некогда нам этой ерундой заниматься.

— Так вот ты почему в Москву переехала, — складываю руки на груди и прищуриваюсь. — А говорила, чтобы дочке помочь.

— Я просто решила тебя не расстраивать, не знала, как ты отнесёшься к нашему с Колей роману. Ждала удобного момента, когда зять наконец перестанет бессмысленно обивать пороги и начнёт уже действовать, — состроив “страшный” взгляд, мама адресует реплику Малиновскому.

— И я безумно рад вас видеть, мама, — в тон ей отвечает Богдан, и оба не могут сдержать ехидных улыбок.

Кажется, обоюдные пикировки остротами “зять-тёща” их только забавляют. Впрочем, как и меня.

— В общем, это, пока все в сборе, — приглаживая растрёпанные волосы, тактично вмешивается Николай Филиппович, — мы с Аллочкой тут подумали и решили в Крым перебраться, поближе к морю, а этот дом вам оставить.

— Но с условием, что через год-два родите нам внука, — указательный палец мамы взмыл вверх.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— В Крым, значит, — усмехнулся Богдан. — То-то ты с командировками туда зачастил “по работе”.

— Вы серьёзно? В Крым? Насовсем? — перевожу изумлённый взгляд с одного на другую. — А как же, Николай Филиппович, ваша фирма?

— Ну, следить за тем, как идут дела, я могу и через интернет, а руль от московской компании передам сыну. Диплом получен, пора ему уже за ум браться.

— Ну чего ты, Женька, скисла? Да вы только представьте: солнце, море, свежий воздух, персики свои… А вы бы видели, какой в том домике, что мы с Колей присмотрели, виноградник! Будете к нам в отпуск приезжать и потом детей на каникулы привозить, — глаза мамы загораются, и даже ради одного этого стоило ввязываться в ту мутную аферу с браком, чтобы благодаря ей самый родной для меня человек стал по-настоящему счастлив.

— В общем, идёмте вниз чай пить, обсудим всё… кхм… одетыми, — Николай Филиппович уводит маму обратно в спальню, и она кричит с порога:

— Через десять минут в гостиной.

Всё ещё недоумевая и посмеиваясь, идём с Малиновским в нашу комнату и едва переступаем порог, как он сгребает меня в охапку и мы вместе падаем на кровать.

Нависнув надо мной, Богдан многозначительно играет бровями:

— Ну как тебе идея предков? Подарим им внука? Можем приступить прямо сейчас, я готов.

— С ума сошёл? И не мечтай! Никаких детей! Ближайшие лет пять точно.

— Да-да, помнится, кто-то был так же категоричен по поводу интима. Правда, тогда мы ещё не были женаты… Кстати, — пошуршав в кармане, извлекает оттуда моё обручальное кольцо от Тиффани. — В общем, я хочу, чтобы ты снова его надела, но уже не для вида, а по-настоящему.

— Малиновский, это что, предложение руки и сердца? — перевожу всё в шутку, а сама испытываю волнение похлеще чем пару месяцев назад на настоящей церемонии в ЗАГСе.

— Как-то так вышло, что у нас всё не как у людей: сначала штамп и только потом предложение, первая брачная ночь после свадьбы…

— Малиновский! У тебя все мысли ниже пояса! — шутливо укоряю я, и он становится необычайно серьёзен:

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Не на бумаге, а здесь, — он касается ладонью своей груди и протягивает мне кольцо.

— И в горе и в радости? — спрашиваю вдруг севшим голосом и подаю правую руку.

— Пока инфляция, ипотека, ну или, на худой конец, Хлебовна нас не разлучат, — ёрничает он и надевает мне на безымянный палец кольцо. — Ну, а теперь я могу, наконец, поцеловать невесту?

Любуюсь игрой света и тени на крупном бриллианте и не могу не съязвить в ответ:

— И поцеловать, и на Мальдивы свозить. Учти, я девушка с запросами.

— Вот чёрт, кажется, я крупно попал. Может, ещё не поздно всё переиграть?

— Нет уж, Малиновский, в нашей игре уже был рестарт. Теперь только до победного и один гейм овер на двоих.