Интим не предлагать! - Агата Лель

уже дважды посягал на его здоровье, про тот случай на вечеринке Самсоновой напомнил. Грозился написать заявление в полицию, а меня попросил пойти свидетелем, я же на той вечеринке была и всё видела.

— Заявление? Вот он! Ну я ему! — откровенно негодую и даже пытаюсь вернуться обратно в гостиную, отыскать этого предателя и высказать ему всё, что я о нём думаю, но Анька ловит меня за руку и возвращает на место.

— Да стой ты! Разумеется, я тоже возмутилась, молчать не стала. Нет, я против рукоприкладства и считаю, что Малиновский должен понести за это наказание, и точно бы его понёс, не будь он твоим мужем.

— Фиктивным, Аня, — напоминаю уже скорее по привычке.

— Ой, да брось ты, вижу я вашу фикцию, — машет Анька ладошкой и ворзващается к сути: — В общем, из-за тебя я этого допустить никак не могла, предложила ему встретиться и всё спокойно обсудить. Ну мы встретились, потом ещё раз и ещё… Представляешь, он теорию Бутлерова на зубок знает! — Цветкова сияет как медный грош и глядя на неё у меня всю злость на Эдика словно ветром сдувает.

— Да ты запала, Цветкова!

— Ничего я не запала! — вспыхивает Анька. — Просто мне с ним интересно. Он умный, весёлый (это Эдик-то весёлый?), улыбка у него такая милая… — и поняв, что безбожно выдаёт себя с потрохами, убирает с лица блаженную улыбку: — В общем, я убедила его, что Малиновский это не со зла всё, и что не нужно писать никаких заявлений. Даже вот уговорила его со мной на день рождения пойти, чтобы зарыть топор войны. По-моему, всё получилось. Здорово я придумала, правда?

— Ты точно втюрилась, — констатирую я и обнимаю смущённую подругу за хрупкое плечо.

— Ну, может, если только совсем чуть-чуть… Вернее, пока он мне просто нравится…

С грохотом раскрывается дверь, обрывая наш душевный разговор на полуслове. Слегка пошатываясь, на кухню входит Пашутин.

— Слышь, коротышка, иди, там тебя твой щуплый везде ищет. Э-э-эдик, — тянет противным голосом и глупо ржёт.

— Я пойду, и ты тут надолго не задерживайся, — Анька окидывает Артёма уничижительным взглядом и, протиснувшись мимо него, выскользывает из кухни.

Пашутин закрывает дверь и облокачивается о светлое дерево спиной. Не знаю почему, но я ощущаю от его искусственной улыбки исходящую угрозу.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌

Часть 38

— Классная вечеринка, Ромашкина. А родственнички твои — вообще закачаешься.

— Не нравится, можешь валить домой, — равнодушно дёргаю плечом и, демонстративно отвернувшись от источника раздражения, открываю холодильник.

Мясные рулеты стоят в огромной чашке на самой нижней полке. Как же поприличнее наклониться… Чёрт дёрнул надеть такое короткое платье!

Изловчившись, кое-как приседаю на корточки и пытаюсь аккуратно вытащить блюдо, не свалив при этом остальную баррикаду из сложенных друг на друга мисок и салатниц.

— Давай помогу, — сзади нарисовывается Пашутин и, явно не случайно задев ладонью мою грудь, тянется за рулетами. Но так как он здорово накидался, то, конечно же, толкает графин с компотом, который падает прямо мне под ноги, обдав туфли, лодыжки и подол платья ледяными брызгами.

— Ну вот кто тебя просил лезть?! — подскакиваю, интенсивно смахивая липкие капли. — Теперь пятна останутся!

— Блин, соррян, я же не специально, — наступив на осколки графина, которые тут же устрашающе захрустели под подошвой его модных мокасин, Артём хватает полотенце и, нагло вцепившись в моё бедро, принимается водить тканью по ноге.

Всё это произошло настолько быстро, что я буквально моргнуть не успела.

— Ради Бога, не надо мне помогать! Просто уйди, — пытаюсь стряхнуть с себя его руки, но он, уже ощутимо больно впившись пальцами в кожу, с упоением маньяка будто бы вытирает капли, а на деле тупо меня лапает. — Пашутин, эй! Ты что делаешь?

— Скажи ещё, что тебе неприятно.

— Да, мне неприятно. Пусти!

— Ой, да брось, Ромашкина, согласись — ломаться сейчас это уже не актульно, — он отбрасывает полотенце в сторону и, сделав шаг, впечатывает меня в дверцу кухонного шкафа. Поставив ладони по обе стороны от моей головы, блокирует любую возможность для какого-либо манёвра. — Хрен с ним раньше, когда ты ещё могла делать вид, что не от мира сего и всё земное тебе чуждо. Но сейчас, когда ты продалась с потрохами первому, кто предложил тебе крупную сумму, делать вид, что “я не такая” — тупо.

Лихорадочно сияющие глаза из-под полуопущенных покрасневших век смотрят уверенно и крайне враждебно.

— Ты накурился, что ли? Если сейчас сюда зайдёт Богдан или Николай Филиппович, или кто-то ещё — тебе не поздоровится.

— Не зайдёт, там подоспела партия шашлыка — все убежали на задний двор.

— Что тебе нужно, Пашутин? — стараясь сменить тон на миролюбивый, пытаюсь вновь вернуться к теме беседы: — По-моему, я всё сказала тебе ещё осенью — ты мне не нравишься и абсолютно не интересен. Писать, звонить и уж тем более пытаться соблазнить — всё бесполезно.

— Может, мне тоже надо было предложить тебе денег, чтобы ты и передо мной ноги раздвинула? Я, знаешь, раньше об этом как-то совсем не подумал.

Возмущаться и охать “как ты можешь!” — нет времени, вместо этого упираюсь ладонями ему в грудь, чтобы если не оттолкнуть, потому что силы явно не равны, то хотя бы отстраниться от него как можно дальше.

Потом, не теряя надежды пробую ударить его коленом в пах, но он плотно прижимает меня к шкафу, парализуя бёдрами мои ноги.

Бесполезно! Остаётся только орать и звать на помощь, тем самым опозорив себя перед всеми гостями.

— Пашутин, это правда уже не смешно, пусти.

— Не смешно, да, скорее грустно. Грустно от того, что нормальных девчонок не осталось. Честное слово, клянусь, я думал, что ты ни за что не согласишься на эту хрень со свадьбой. На все сто был уверен. Кто-то — да, но не ты. Сколько он тебе предложил и, главное, что такого наплёл, что ты купилась? Ну не правду же он сказал в конце концов, в это я точно не поверю.

— По-моему, ты