Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

войско. Довольно большое, оно растянулось в длинную пёструю змею. Позади слуги воинов гнали стадо коров и вроде бы пленных.

Редко Микены такую рать выставляли, а уж чтобы в поход идти, шутка ли, в Элиду, за тридевять земель, так и вовсе в первый раз. В прошлом и позапрошлом годах ради заварух в Немее и Лерне собрали куда меньше народу.

— Да какой он Алкид? Только дурак не знает — не сын он Алкея, а отец-то его настоящий…

— А ну пасть захлопни! Ишь чего удумал, лавагета хулить!

— Смотрите, вот он! Вот, кто Персеид настоящий, не то, что…

Впереди катила колесница, на которой возвышался здоровенный муж, шириной плеч способный посрамить самых могучих богов. Мужа покрывала львиная шкура вместо плаща. Голова царя зверей служила ему шлемом. Колесницей правил подросток лет четырнадцати.

— Это кто там загавкал такой борзый? Ванакта хулить?

— И верно, какой из него Персеид.

— Это ты сейчас про кого, уважаемый?

— И вовсе не сын Алкея Палемон, мне Архилох говорил.

— Верно! Архилох врать не станет!

— А твой Архилох что, лампу держал, пока Амфитрион Алкмену трахал?

— Эй, неуважаемый, захлопни-ка свою поганую пасть, — посоветовал Автолик микенцу, неверующему в правдивость слов неведомого Архилоха, хотя, по справедливости, следовало набить морду совсем другому.

Толпа расступилась, пропуская колесницу лавагета в цитадель. Автолик с улыбкой проводил взглядом воина в львиной шкуре. И тут кто-то сзади двинул его по плечу, да так сильно, что «Сам себе волк» еле на ногах устоял. Резко обернулся, схватившись за короткий меч, укрытый под плащом.

— Радуйся, Волчище! Как ты здесь? Какими судьбами? — воскликнул высокий крепкий муж в панцире и шлеме с рогами.

— Ификл? — Автолик отпустил рукоять меча, расплылся в улыбке и протянул руку.

Они сцепили предплечья, и воин в рогатом шлеме снова хлопнул Автолика по плечу. «Сам себе волк» попытался освободиться, но улыбающийся Ификл не отпускал. Тогда Автолик круговым движением руки вывернулся, а потом сам захватил руку воина и попытался сделать бросок проворотом, но неудачно. Ификл освободился. Рассмеялся.

Автолик тоже засмеялся.

— Могуч! Не чесал пузо в праздности! Вон сколько мяса.

— А ты чего-то отощал, — критически осмотрел его Ификл.

— Я волк, меня ноги кормят, мне тяжелеть нельзя.

— Спорим, не уронишь меня, как не вертись?

— Посмотрим ещё, — хмыкнул Автолик, — ты как сзади-то очутился? Я ожидал тебя со всеми.

Он мотнул головой в сторону подходящего войска и добавил:

— И чего ты в медянке-то? Не запарился?

Он ткнул воина пальцем в панцирь. Ификл сразу перестал улыбаться.

— Да вот… Предположили мы «тёплый» приём. И я решил вперёд просочиться. Осмотреться. Тут, брат, в Златообильных, ныне всего можно ожидать.

— Стрелы с двух стен? — спросил Автолик, понизив голос, — не Тиринф же, тут так не выйдет.

— Оно, брат, по-всякому выйти может. Мы здесь с мечом в изголовье спим чаще, чем в походе.

Он осмотрелся по сторонам и спросил:

— Ладно, ты сам-то как здесь? Я слышал, ты подался за море.

— Было дело. Сначала в Милаванду, а потом и вовсе на край света занесло. В Чёрную Землю, потом к «пурпурным». В битве с хатти побывал. Народу страсть, как много полегло. Сам чудом уцелел. Слыхал про это дело?

— Не-а, — ответил Ификл.

— Как вы тут живёте… — деланно закатил глаза Автолик, — ну чисто дикари.

— Э-э, ты это самое… — обиделся Ификл.

— Да шучу, не закипай. Я, брат, с посольством приехал. Немного вперёд вот забежал. Осматриваюсь.

— С посольством? Ишь ты. Это чьим же?

— Послы ванакта Чёрной Земли прибыли.

— Кто? — посерьёзнел Ификл.

— Ты, верно, удивишься, — загадочно улыбнулся Автолик.

— Хорошо бы удивиться приятно, — сказал Ификл, — а то в последнее время все удивления неприятные.

Он осмотрелся по сторонам. Войско уже входило в город, а лавагет укатил ко дворцу.

— Ладно, пошли. Не все дела завершены. Встречу позже отпразднуем.

Дворец возвышался над Нижним городом на семьдесят локтей и проехать к нему на колеснице было невозможно.

Палемон, сын Алкея, микенский лавагет, сошёл с колесницы возле лестницы, поправил львиную шкуру, служившую ему вместо плаща и шлема, подхватил здоровенную дубину. Следом на землю спрыгнул юноша-возничий. Подбежавшие слуги тут же увели коней. Из толпы к брату протолкался Ификл.

Так, втроём, два здоровенных воина и юноша они двинулись по лестницам вверх. Народ потянулся следом. На дворцовом крыльце ожидали ванакт с первым советником и другими гекветами.

Братья остановились перед ними.

Никто не начинал речи первым. Обе стороны чего-то ждали.

Воины Алкида подвели к лавагету человека в дорогой, но мятой и запылённой одежде. Тот косил по сторонам затравленным взглядом.

— Радуйся, великий царь! — наконец заговорил Алкид, — перед тобой Эриманфский Вепрь, Капрей, сын Пелопса! Он покорно взывает к твоей милости.

Ификл толкнул вперёд Капрея.

— Взывай.

— П-по… покоряюсь… — заблеял Вепрь, — молю о милости, великий царь…

Ификл сзади положил на плечо Капрея свою могучую длань, вынуждая того опуститься на колени.

— Что же ты творишь, невежа?! — воскликнул Амфидамант, — а ну отойди от этого достойного мужа, о несчастный. Не тебе его позорить, дуболом!

— Да-да, отойди, — пролепетал Эврисфей, — не по чести…

Он махнул рукой, отгоняя Ификла, будто назойливую муху. Тот хмыкнул и шагнул назад. Всё это время лицо Алкида оставалось каменным, а юноша, стоявший между братьями, усмехнулся.

— Поднимись, о достославный сын Пелопса! — воскликнул Амфидамант, — ты здесь не пленник, но гость! И прости этих тупых костоломов.

Геквет спустился с крыльца навстречу Капрею, помог ему подняться и принялся утешать, ещё пару раз посетовав на «грубых дуболомов».

— Добычу-то не оглашать, что ли? — лениво поинтересовался Алкид.

— Оглашай, — разрешил Амфидамант.

— Лихас? — позвал Алкид.

Подле него появился молодой человек, постарше юноши-возничего года на три. В руках он держал табличку, с которой начал зачитывать. Список добычи оказался весьма основательным. Были там и невольницы, и кони, и овцы, и козы. Было и оружие, бронзовые мечи, кинжалы, щиты и копья. Причём отдельно писец перечислил оружие, пригодное к использованию, а затем другое — сломанные мечи, затуплённые наконечники, пробитые панцири. Все они годились на переплавку.

Эврисфей внимательно слушал, но молчал. Наконец, сказал лавагету:

— А отчего рабынь так мало? И почему не написано про каждую, в каком деле она мастерица? Прясть, ткать умеют?

— В каком деле мастерицы? — беспечно ответил ему Алкид, — в одном точно пригодны. А про то, умеют ли ткать да прясть, я не спрашивал. Может, и умеют.

Несколько гекветов неодобрительно покачали головами.

— Надо знать, всё надо знать, — заметил один из них, — как такое не считать-то? Опять же, на содержание воинов какие средства идут! Сколько зерна, мяса да вина они съедят и выпьют. А