Мертвые мухи зла - Гелий Рябов

- Свидетель... - палец Дунина остро коснулся моей щеки, - сейчас опознает того молодого человека, который передал ему, Сергею Дерябину, пакет от одной девицы, проходящей по данному делу... (Что-то не так, вспыхнуло в сознании, - Что-то явно не так! Зачем этим посторонним, выполняющим роль статистов, знать о каком-то там деле, девице, пакете? Здесь госбезопасность, а не клуб. Я напрягся...) Свидетель! Есть ли среди предъявленных вам лиц то, на которое вы можете указать? В том, значит, смысле, что именно этот человек передал вам пакет?

Только теперь я стал вглядываться. Справа налево. И слева направо. Пристально, истово, словно и в самом деле кто-то из них передал мне злополучный пакет...

У левого края, предпоследним, стоял молодой человек лет двадцати и... О, господи, у меня перехватило дыхание. Он! Тот, кого я в таких сладострастных подробностях описал Дунину. Могло ли такое быть? Ведь если сейчас указать на этого парня пальцем - его упекут так далеко, то вряд ли хватит сил и времени вернуться. Но ведь это вымысел! Этот человек ни в чем не виноват!

И вдруг сумасшедшая мысль высверлила мозг: я Дунину наврал. Он это понял. И теперь, чтобы меня изобличить, разыграл этот спектакль. Расчет простой: у мальчика нервишки сла-абенькие... Скиксует мальчик. Отчим прав. Не такой этот Дунин дурак...

- Этот, - я ткнул пальцем, бедняга даже в стену вдавился от неожиданности. - Но... - Я повернулся к Дунину и начал излагать нечто несообразное и, сколь ни странно, вполне достоверное. - Мне нет нужды указывать на кого ни попадя, даже если он и очень похож! Да! Он похож! Очень! На одно лицо! Но у того, настоящего, ноздри были вырезаны кругло, а у этого - ноликом-ромбиком! Проверьте сами, если желаете... Мне напраслину возводить незачем. Я честный человек. И ямочка... Где она? Я ведь указывал вам на эту ямочку?

Дунин подскочил к опознаваемому, всмотрелся в его нос, потом растерянно взглянул на меня (он явно не ожидал такого поворота, я ведь уже был у него, что называется, в кармане - и на тебе!).

- Свидетель! Ваши показания протоколируются! Вы их подпишете! Если я вас формально не предупредил об ответственности за дачу ложных показаний это ничего не значит! Ну?!

- Не он, - ответствовал я сухо. - Ищите дальше. Где расписаться? И еще: я не "свидетель". Да? У вас ведь пока уголовного дела нет? Только "параллельное", так?1

- Ступай за мной... - Он толкнул дверь, вышел, подождал меня, потом бросил в зал: - Все свободны. Отметьте повестки.

Последнее - для достоверности. Я уже все понял. Меня на мякине не провести, товарищ Дунин. А вот вас...

В кабинете он отметил повестку.

- Иди в школу... С моей помощью ты отменно прогуливаешь. Не трудно будет экзамены сдавать?

- Сдам как-нибудь...

- Я имею в виду наше учебное заведение. Ладно. По-товарищески: был или не был этот парень на самом деле? Тебе ничего не будет. Скажи правду, чтобы не заставлять нас работать впустую.

Я улыбнулся. Я не то чтобы чувствовал превосходство, нет, просто мне смешно стало. Что, в самом деле, за чепуха...

- Отец покойный Маяковского иногда цитировал: "В грамм добыча, в год труды. Изводишь единого..."

- "...слова ради тысячи тонн словесной руды"? Знаем. Азы нашей работы. Значит, искать дальше? - перебил он.

- Как вы - не знаю. Я бы искал...

- Когда отучишься - я специально истребую тебя в свой отдел. Свободен. - И странная усмешка мелькнула в его глазах. Нехорошая усмешка.

Вечером отчим долго расспрашивал о милом свидании. Мама, слава богу, ушла в гости к Фроловым. Отчим бросал быстрые взгляды, хмурился, наконец промямлил:

- Ты имеешь дело не с Наробразом или там трестом очистки, а с органами, постарайся понять. Это все. Это пока все. Маме - ни слова!

Прошла неделя, в суете школьных уроков и домашних заданий я уже стал забывать о визите к Дунину, как вдруг в понедельник сразу же после окончания уроков меня вызвали к Андрею Федоровичу. Он сидел за своим столом мрачнее тучи и что-то объяснял... товарищу Дунину. Тот вежливо мне кивнул.

- Дерябин... - начал директор дребезжащим голосом. - Вот... Товарищ из Большого дома приехал специально за тобой. Ты должен понять, что я пока не имею ответа на свой вопрос - в связи с чем. Мне отвечают - "все узнаете потом. Будем разбираться". В чем разбираться, Дерябин? Мы ведь как-то обсуждали...

- Достаточно, - Дунин встал. - Машина внизу, пойдем.

- А... Куда? А... зачем? - не слишком явственно пролепетал я. Спина взмокла, руки заходили ходуном. Все выглядело серьезно, если не трагично.

- Болтовня, Дерябин... - презрительно бросил Дунин и шагнул к дверям. Я вышел следом. У вешалки приплясывал и щелкал пальцами, будто в испанском танце, Федорчук.

- Что?.. - прошипел, - сколько веревочка не вейся - конец один. А, Дерябин?

- А пошел ты на... - И я выдал словцо, которое слышал всю сознательную жизнь, но до сего дня ни разу не произнес. Дунин взглянул на меня удивленно, такой прыти он явно не ожидал.

В "эмке" сидели двое в форме. Я сел между ними. Это был, как ни крути, самый настоящий арест.

Добрались мгновенно, быстро темнело, здание на Литейном вспыхнуло радостными яркими огнями, окна сияли так вдохновенно, словно каждое видело на другой стороне проспекта лично товарища Сталина. Не помню, как оказались в кабинете. Не помню ни этажа, ни коридора. Кабинет был огромный, в четыре окна. За столом я заметил пожилого человека в форме, в его петлицах поблескивали ромбы, по три на каждой. "Комиссар госбезопасности Лошкарь, замнач управления..." - вяло догадался я. За столиком справа сидела худая изможденная женщина неопределенного возраста. Рядом с нею стояла другая, в форме. У нее было холеное лицо, слегка накрашенные губы, простые чулки под форменной юбкой заканчивались добротными черными туфлями.

- Ты Дерябин? - сухо осведомился Лошкарь.

Я молча кивнул.

- Ты знаешь, зачем мы тебя вызвали? ("Слава богу, только "вызвали". Да ведь это можно поправить в любую следующую минуту..." - безразлично подумал я.)

- Нет.

- С кем говоришь, знаешь?

- Вы - замнач управления.

- Догадлив... Хорошо. Ты показал, что пакет от известной тебе девицы тебе передал молодой человек... - Лошкарь вздрючил очки на нос, заглянул в "Дело". - Ладно. Приметы сейчас не имеют роли. Ты сказал правду?

- Да. Мы обсуждали с товарищем Дуниным.

- Я спрашиваю не об этом. Тебе, возможно, показалось странным, что подобным делом занимается комиссар госбезопасности? Так вот, молодой человек... Мы блюдем чистоту рядов, преданность товарищу Сталину. Твой отец служил и твой отчим ныне служит в Системе. Мы не можем допустить, чтобы Систему поразила сорная трава. Сорную траву мы вырываем без пощады и с корнем!

Послышались рыдания. Женщина у столика заламывала руки и выла в голос.

- Успокоить! - резко бросил Лошкарь, женщина в форме хлестко ударила арестантку по лицу, та всхлипнула и смолкла.

- Итак, - продолжал Лошкарь, закуривая, - кто передал тебе пакет?

- Я уже говорил. Парень. - Я произносил слова, но во рту ворочались камни.

- Ты! - Лошкарь повысил голос и повернулся к арестованной. - Кто передал пакет Дерябину?

- Случайная... Совсем случайная девочка! - Так кричат мертвецы из могилы. Измученное лицо, потухшие глаза - я почувствовал, что падаю в бездну и... Узнал Лену. Боже праведный, что с нею стало. Нет. Что они с нею сделали.

- Лена... - вырвалось у меня, - Леночка...

- Молчать! - крикнул Лошкарь. - Без соплей здесь у меня!

- Хорошо... - Я уже все понял. Конец. Бедная мама. Бедный отчим. Будет теперь где-нибудь на почте служить. Сторожем. - Хорошо. Я объясню. Да. Я сказал неправду. Потому что... Да вы посмотрите, на что стала похожа Лена! Она что, Адольф Гитлер? Что вы с нею сделали? Извините. Я искренне не хотел, чтобы из-за чепухи пострадала маленькая девочка, ее родители. Это все.

- Это не все. - Лошкарь встал, подошел к Лене, поднял ее лицо вверх за подбородок. - Отвечать! Повторите ему - что было в пакете?! Повторите, пусть он понесет заслуженное наказание! А ты... - повернул ко мне мутные глаза. - Может быть, тебе есть смысл и в этом сейчас признаться? Ведь эта... Она сейчас изобличит тебя. Подумай...

Чего тут думать. Абзац. Жизнь начинается сначала, если есть переселение душ...

- Мне не в чем признаваться. В пакете была...

- Молчать!!! - завопил Лошкарь, бросаясь ко мне, словно жеребец на финише заезда. - Заткнись!!!

Лена выпрямилась и вдруг на мгновение мелькнуло в ее лице нечто от той, прежней... Полузакрыв глаза, нараспев, она произнесла:

- Ольга Форш там была. Лично, гражданин начальник. Ольга Форш, и больше никого. Единственное, в чем имею признаться дополнительно, - так это только в том, что дала Дерябину эту книгу, послала через девочку с одной-единственной целью: доказать, объяснить, что не следует ему, честному пока человеку, поступать на службу в вашу кровавую, бесчеловечную организацию. Если генерал от инфантерии подает в общественной уборной салфеточки - пролетарская диктатура не состоялась, гражданин комиссар! Дерябин нравился мне, может быть, я была готова полюбить его, и только голубая фуражка стояла между нами! Вот и все! К сожалению, Дерябин не внял. Он такая же сволочь, как и вы все!