У нас это невозможно - Синклер Льюис

Во всей этой подпольной работе самой трудной задачей для Дормэса было избежать подозрений, которые могли привести его в концентрационный лагерь; сохранить видимость безвредного старого бездельника, каким он действительно был три недели назад. Утомленный ночной работой в подвале Бака, он тем не менее часами просиживал в вестибюле отеля «Уэссекс», обсуждая вопросы рыбной ловли, изо всех сил изображая человека надломленного и не представляющего ни малейшей опасности.

Время от времени, в такие вечера, когда в подвале у Бака не было работы и он мог побездельничать у себя в кабинете, стыдясь своего спокойствия и уюта, он снова погружался в мечты о башне из слоновой кости. Он часто перечитывал «Арабские ночи» Теннисона, не потому, что это такое замечательное произведение, а потому, что когда-то оно первое поразило его и пробудило в нем – еще совсем мальчике – чувство красоты.

Царство сладостной неги, тени холмов,Испещренные светом блещут поляны,Отдаленный и мягкий шум городов,Многолистные тени мирта лесов,Кедр могучий, и тамариски,И душистые розы кругом.За оградой кустов обелискиСлавят память великих времен,Этот теплый и радостный сон –Царство доброго Аль Рашида.

Он наслаждался обществом Ромео и Юргена. Айвенго и лорда Питера Уимзи; он видел площадь святого Марка и сказочные башни Багдада; с Дон Хуаном Австрийским он отправлялся на войну и без всякой визы путешествовал по золотой дороге в Самарканд «А ведь Дэн Уилгэс, тайно печатающий революционные воззвания, и Бак Титус, развозящий их ночью на мотоцикле, не менее романтичны, чем Ксанду… Черт побери, мы сами творим эпос, но только еще не появился Гомер, способный его написать!»

Торговец рыбой Уит Бибби был бессловесным стариком, и такой же старой казалась его лошадь, хотя она ни в какой мере не была молчаливой, а, наоборот, издавала самые разнообразные непристойные звуки. Двадцать лет его всем примелькавшийся возок, с виду похожий на миниатюрную походную кухню, развозил скумбрию и треску, форель и устриц по усадьбам долины Бьюла. Заподозрить Уита Бибби в подрывной деятельности было бы так же смешно, как заподозрить в этом его лошадь. Люди постарше помнили, что он когда-то гордился своим отцом, капитаном, участником Гражданской войны, который впоследствии стал пьяницей и фермером-неудачником, молодежь вообще забыла, что когда-то была Гражданская война.

Конец марта. Лучи солнца освещают осевший и почерневший снег. Уит медленно подъезжает по грязному снегу к дому Трумена Уэбба. По дороге сюда он уже оставил в десяти местах заказанную рыбу, всего только рыбу, но здесь, у Уэбба, он оставляет, сверх того, ни словом об этом не обмолвившись, пачку брошюр, завернутых в запачканную рыбой газетную бумагу.

К следующему утру все эти брошюры уже лежат в почтовых ящиках фермеров, живущих за Кизметом, в двенадцати милях от этих мест.

На следующий день поздно вечером Джулиэн Фок привез к тому же Трумену Уэббу старого доктора Олмстэда. У мистера Уэбба больна тетка. Еще недели две назад она не нуждалась в столь частых визитах врача, но – как все жители округа могли убедиться, что они и не преминули сделать, подслушав переговоры сторон по сельской телефонной линии, – доктору придется теперь наведываться каждые три-четыре дня.

– Ну что, Трумен, как поживает старушка? – весело спросил доктор Олмстэд.

Стоя на крыльце, Уэбб тихо ответил:

– Все в порядке! Валяйте. Никто не появлялся. Джулиэн быстро выскочил из машины, открыл багажник, и оттуда вылез высокий человек в визитке и потертых брюках, с фетровой шляпой под мышкой, который, охая от боли, с трудом расправлял затекшие члены.

Доктор сказал:

– Трумен, мы привезли очень важную дичь, за которой по пятам гонятся сыщики! Познакомьтесь: конгрессмен Ингрэм… товарищ Уэбб.

– Хм! Вот уж не думал дожить до того, что меня будут величать «товарищ». Очень рад вас видеть, сэр. Послезавтра мы переправим вас в Канаду. У нас есть про запас несколько верных лесных тропинок через границу… А теперь вас ждут великолепные горячие бобы.

Чердак, где мистер Ингрэм провел ночь и куда поднимались по лестнице, обычно скрытой за грудой ящиков, был «подпольной станцией», послужившей в 1850-х годах, во времена деда Трумена, убежищем для семидесяти двух черных рабов, бежавших в Канаду, и на стене над усталой головой беглеца еще можно было прочитать надпись, сделанную углем много десятилетий назад:

«Ты накрываешь для меня стол в присутствии врагов моих».

Действие происходит в седьмом часу вечера около каменоломни «Тэзброу и Скарлетт». Джон Полликоп в своем аварийном автомобиле тащит на буксире машину Бака Титуса.

Завидев патруль, они останавливаются, и Джон принимается демонстративно копаться в моторе у Бака. Столь невинное занятие не вызывает ни малейших подозрений у минитменов. Но вот они останавливаются у самой глубокой ямы в каменоломне. Бак бродит, зевая, около машины, а Джон возится с мотором. «Давай!» – командует Бак, и оба подбегают к громоздкому ящику с инструментами, стоящему на заднем сиденье машины Джона, хватают из него охапку экземпляров «Вермонт Виджиленс» и бросают их в каменоломню. Ветер подхватывает листовки.

Наутро десятники Тэзброу успели порвать много листовок, но около сотни все же попало в карманы рабочих каменоломни и оттуда пошло по рукам рабочего люда в Форте Бьюла.

Сисси вошла в столовую, устало потирая лоб.

– Я раздобыла интересную вещь, папа. С помощью миссис Кэнди. Будет что послать другим агентам НП. Послушай, папа! Мы теперь с Шэдом такие друзья – водой не разольешь. Ну, ну, не лезь на стену! Если понадобится, я сумею вытащить у него из кобуры револьвер. Шэд тут как-то расхвастался, что Фрэнк Тэзброу, он и уполномоченный Рийк проворачивают одну аферу сбывают гранит для общественных построек. И он сказал – понимаешь, он хотел показать, на какой короткой ноге он с Фрэнком, – так вот он сказал, что все данные об этой махинации Тэзброу заносит в красную записную книжку, которую держит у себя в письменном столе. Старик Фрэнк, конечно, считает, что ему бояться нечего, – у такого верного корпо никогда не будет обыска! Так вот, двоюродная сестра миссис Кэнди нанялась на время к Тэзброу, и, черт меня побери, если…

(– Сисс-си!) – …если две старушки не выкрали для меня сегодня эту красную книжечку. Я тут же сфотографировала все страницы, и они положили ее назад! И знаешь, что обо всем этом сказала наша Кэнди? «Печка, – говорит, – у Тэзброу совершенно не тянет. Разве в такой печке испечешь порядочный пирог!»

XXVII

Мэри Гринхилл, мстившая за убийство Фаулера, была единственным человеком среди заговорщиков, которым руководило чувство смертельной ненависти, а не увлеченность интересной, хотя и немного нелепой игрой. Ненависть и стремление отомстить убийцам оказались для Мэри укрепляющим лекарством. Она поднялась из мрачной бездны скорби, ее глаза снова загорелись живым блеском, в голосе зазвучало трепетное веселье. Она сняла вдовий траур и стала появляться в ярких платьях – правда, приходилось теперь экономить и каждую свободную копейку отдавать в фонд Нового подполья, но Мэри стала такой тоненькой, что могла носить самые сногсшибательные платья Сисси.

Смелости у нее было больше, чем у Джулиэна и даже чем у Бака, – она увлекала Бака на самые рискованные авантюры.

Так, однажды днем Бак и Мэри – с виду дружная супружеская чета – бродили в сопровождении Дэвида и Фулиша по центру Берлингтона, где их никто не знал, хотя многие разбитные городские псы и уверяли растерявшегося провинциала Фулиша, что они с ним где-то встречались.

Время от времени, когда на них никто не смотрел, Бак бормотал: «Давай!» – а Мэри, стоя в двух шагах от минитменов или полисменов, с беспечным видом выкладывала скомканные листовки. Это было «Краткое жизнеописание Джона Селливэна Рийка, второсортного политического проходимца, а также занимательные картинки из жизни палача полковника Дьюи Хэйка. Пособие для воскресных школ».

Она вынимала скомканные листки из специально устроенного внутреннего кармана своей норковой шубы, который шел от плеча до талии. Он был сделан по совету Джона Полликопа, изобретательная супруга которого пользовалась в свое время таким карманом для тайной перевозки спиртного. Брошюры были скомканы очень обдуманно. С расстояния в два ярда они казались выброшенной ненужной бумажкой, но каждая лежала так, что в глаза бросались напечатанные красным шрифтом слова: «Хэйк топтал старика, пока тот не умер». Эти измятые листовки, брошенные в мусорные урны, воткнутые в невинные игрушечные вагончики перед лавками скобяных изделий, засунутые между апельсинами во фруктовом магазине, куда они зашли купить плитку шоколада для Дэвида, – привлекли в этот день внимание нескольких сот берлингтонцев.