Четвертый хранитель - Роберт Святополк-Мирский

— Нет. Узнав о трагической судьбе твоего отца, и оказавшись в Москве, я решил навестить его могилу. Я нашел кладбище, где он похоронен и старый пьяница-сторож отвел меня к его могиле, но неожиданно признался, что эта могила пуста. Восемь лет назад какой-то однорукий вельможа приехал с группой людей, раскопал могилу и увез гроб с останками. Это очень удивило меня.

— Ах, вот оно что. Все очень просто. Еще за несколько месяцев до своей кончины, отец говорил Вере, моей несчастной супруге, что после смерти он не хотел бы покоиться ни на Московском, ни на тверском кладбище. Он просил Веру передать мне пожелание, чтобы его останки всегда находились рядом со мной. Возможно, дед Иона даже не знал об этом, но отец с одной стороны уже предчувствуя тяжесть своей болезни, а с другой, зная о трудностях моей воеводской службы в великокняжеском войске, мечтал о том, чтоб мы скопили достаточно денег для приобретения какого-нибудь поместья в самом глухом уголке Московской земли и навсегда уехали подальше от людей и городов…

Медведев внимательно слушал.

Я-то понимаю, почему ему этого хотелось — надо было спрятать сокровища как можно дальше от людских глаз. Знает ли об этом Антип?

Антип продолжал:

— Он же не мог предположить, что все оборвется столь внезапно и приведет к таким трагическим последствиям. Вот ему и хотелось пожить в тишине и спокойствии и быть похороненным не в Москве и не в Твери, а на тихом лесном кладбище, удаленного от людской суеты, но так никогда и не купленного поместья… Отец никак не мог предполагать, что я стану отнюдь не владельцем тихого окраинного поместья, а обыкновенным лесным разбойником, наводящим ужас на таких помещиков. И вот когда я обосновался в Татьем лесу, когда выяснилось, что власти не ищут, и даже не хотят искать меня, потому что я выгоден их политике, я построил основательный лагерь и решил задержаться там надолго. Вот тут-то и вспомнились мне, однажды, слова отца, переданные моей любимой невинно загубленной женой. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, я взял с собой несколько людей, поехал с ними в Москву — благо недалеко — привез гроб с останками отца и похоронил на нашем кладбище рядом с прочими разбойниками. Его желание хоть отчасти исполнилось — по крайней мере, несколько лет он находился рядом со мной.

Медведев пристально смотрел на Антипа.

— Уезжая, ты просил, чтобы оставшиеся у меня люди присматривали за тем кладбищем. Я каждый год следил, чтобы они хорошо это делали весной и осенью. Больше того я сам был на этом кладбище. Но там нет могилы твоего отца!

Антип рассмеялся.

— Василий, Василий, ну неужели ты думаешь, что я написал бы на могиле нашу фамилию? Меня окружали враги, я предполагал, что мне придется рано или поздно покинуть это место. Я же не мог допустить, чтобы кто-нибудь надругался над этой могилой, потому что на кресте стоит моя фамилия. Если ты был на нашем кладбище, ты заметил там ряд одинаковых могил, с надписью на кресте: «Безымянный».

— Да. Я их хорошо помню. Даже по именам: Ивашко Безымянный, Петруха Безымянный, Гришка Безымянный…

— Вот-вот. И есть там Гаврилко Безымянный. Вот в этой могиле и похоронен мой отец Филимон Русинов.

Медведев вздохнул.

Знает или не знает?

— Я не подумал об этом, — сказал он, — Прости мой недоверчивый тон.

— Да нет ничего страшного…

— А можно задать тебе последний вопрос?

— Ну.

— Если бы отец сказал тебе слово «Зеркало», что бы ты подумал…

— Зеркало? — Удивился Антип. — Ну-у-у, не знаю… Может быть, вспомнил детство… Когда мне было лет восемь, а отца как раз назначили стольником к великой княжье Марье… Ей тогда исполнилось пять, и он решил потешить княжну подарком. Отец умел и любил вырезать по дереву, и пока делал это зеркальце, много разговаривал со мной, потому мне оно запомнилось, а еще он показал мне тайничок в этом зеркальце — между стеклом и задней крышкой, помню, еще шутил: «Вот вырастет княжна, и будет там прятать от батюшкиных глаз записочки от жениха»… Мой отец был веселым человеком, любил шутки… Не то, что дед. Тот ни разу не улыбнулся, когда мы с отцом и матушкой навещали его в Саватьевой Пустыни. Я потом больше не хотел с ними идти туда — боялся его… Ну, да ладно — это все безвозвратное прошлое.

Медведев внимательно слушал.

Значит, действительно, Филимон в последнюю минуту хотел передать ему секрет…

— Так ты искал меня только для того чтобы поговорить об этом? — Спросил с недоверием Русинов.

— Нет, не для этого. Послушай, Антип, — я не знаю, почему твой дед выбрал меня, но, прочтя его рукопись, узнав о трагической судьбе его сына и внука, я проникся к нему глубоким уважением, а о моей симпатии к тебе я уже говорил, и не буду повторяться. Могу лишь сказать, что я навсегда запомнил слова, сказанные тобой, когда мы прощались в разоренных Березках и сейчас, спустя годы, многие из этих твоих слов стали мне гораздо понятнее, чем тогда.

Антип понимающе кивал головой.

— И чего же ты хочешь? — спросил он.

— Негоже достойному и благородному человеку покоиться в безымянной могиле рядом с такими негодяями, как Софрон Кривой или Захар Мерин. Позволь мне, в присутствии отца Мефодия и при совершении всех необходимых церковных обрядов, торжественно перенести тело твоего отца в Медведевку и похоронить рядом с моим тестем, Алексеем Бартеневым, которого я еще при тебе похоронил под березкой возле моего дома, а потом, по совету отца Мефодия, перезахоронил на нашем семейном кладбище.

Антип секунду подумал.

— Ну что ж, я согласен. Только с одним условием. Оставь рядом с отцом место и пообещай — если переживешь меня — похорони там.

— Обещаю — сказал Медведев.

Не знает? Или сокровище уже давно в другом месте?

— И надеюсь, ты позволишь мне иногда навещать эту могилу, тем более, что теперь мы снова станем соседями?

— Ты знаешь, я всегда рад тебя видеть, Антип. А что ты имеешь в виду, говоря о соседстве? Судя по тому, что полгода о тебе не было вестей, как утверждает Алеша со слов Варежки, ты забрался куда-то очень далеко!

— Напротив, я со времен Татьего леса я никогда не был так близко от тебя, как сейчас. Мы обосновались в одном из густых лесов в районе Верховских княжеств. Три — четыре часа верхом от тебя, Василий. А задержка с известиями произошла по другой причине. В одной из случайных и нелепых стычек в пути мой помощник и заместитель — вон он гуляет с Варежкой — получил не тяжелую, но чрезвычайно болезненную и стеснительную рану шпагой, — короче говоря, он три месяца не мог сесть на лошадь, а послать кого-нибудь другого в Виленский монастырь я не решился, да и некого. За Варежку я был совершенно спокоен — хоть я и знал о ее привязанности к Андрею, но не думал, что она столь быстро закончится, сам видишь чем. Конечно, если бы не эта дуэль, Варежка до сих пор была бы скромной пансионеркой и покинула бы монастырь лишь в следующем году. Но есть так, как есть. И я рад счастью Варежки. Хочешь, Вася признаюсь тебе откровенно: еще задолго до твоего появления в наших краях, когда Андрей был моим пленником, я попросил его, чтобы он обучил Варежку основам грамоты и счета, И когда я увидел, как широко и с каким восторгом распахнулись ее детские глаза, я сразу понял, что рано или поздно все это случится. Молю Бога, чтобы их судьба сложилась удачнее, чем моя и бедняжки Веры.