Фея Лоан - Райдо Витич

И все из-за того, что Семен в Фею влюбился. Мелочь, но как сильно на ход событий повлиять может, и в какой масштаб вылиться.

Нет, промолчит Илья. Каждому свое: ему - разгадки тайн и знакомство с неизведанным, Семену любовная горячка. А девушка сама свой интерес найдет, сама при желании кому захочет, озвучит.

- Я ничего Семен не думаю, я пока данные собираю. Словарь составляю. Интересно получается. Смотри: стул - ахго, сидеть - ахсхоан. А есть очень длинное слово: сомиулоэн - желать, хотеть. У них, я уже заметил глаголы на "ан" заканчиваются, а существительные на "о". Ну, не точно, конечно…

- Сомиэулон Хакано, - закивала Эйфия, услышав знакомое слово.

Семен нахмурился - опять его змея ревности ужалила, да так что как током до самых пят пронзило.

Хакано она желает, - перевел и потемнел лицом, вспомнив Арчи. Семен ясно рядом с ним щеня и быдло. Только и не таких моржей в прорубь отправляли, и не с такими тиграми тягались… Толк бы был.

Если Фея о Хакано постоянно говорит, значит, скучает, значит, дорог он ей, и как в таком случае Семену быть? Смирится, отдать? Только от одной мысли об этом душа переворачивается. Ни за что! Никогда! Приручит он ее, привяжет, заставит забыть о дружке. Ведь не далась же она ему, не даром он девушку на порошок подсадил, чтобы хоть так завладеть, да видно не успел - Семену счастье. И упустить? Не дождутся.

И жарко стало и сладко, как только представил, как затрепещет девушка в его руках, как вскрикнет от невинной ласки, послушная нежная. Его, а не какого-то лысого татуированного Хакано.

Взгляд у Семена сначала жестким стал, злым потом горячим, хоть костер пали. Илья сделал вид, что ничего не заметил, и вообще, он девушку слушает.

А та показывала, словно что-то искала:

- Исшей Хакано. Исшей.

- Искать, - закивал. - Хочешь, чтобы мы его помогли найти.

- Потерялся, - заверила в ответ, радуясь, что мужчина ее понял. - Надо найти проказника, - и показала, как бы его обняла. - Он такой славный, смышленый.

Ну, все, приплыли, - понял Степной, узрев, как вспыхнули нехорошим огнем глаза Колмогорцева, скулы побелели.

- Забудь, - встал.

- Сапут? - вытянулось лицо Феи от расстройства: опять брось, откинь? Как же можно такого милого малыша бросить? Как можно живое, доверившееся ей существо откинуть? - Тебе не нравятся щенки лауга или в принципе животные?

- Пошли. Поздно уже, спать пора, - бросил хмуро, за талию девушку обнял, потянул прочь из комнаты. Фея расстроилась так явно, что Илья почувствовал укол жалости, а Семен смутился, заругал себя.

- Ты бы легче Сема, она все же человек, не игрушка, - заметил Степной.

- Надо ее этим упырям отдать, да? Вот для них она точно игрушка. И не лезь, Илья, очень тебя прошу. Я с Феей не играюсь… Жена она мне, понял?

У Степного брови вверх ушли: новость!

- То, что ты дышишь неровно в ее сторону, уже все поняли, но что жена…

- Жена, - отрезал. - Отвахтуем и распишемся.

И вышел, увлекая за собой поникшую девушку.

Илья так и остался сидеть в раздумьях, понимая, что все серьезней, чем он думал. Чтобы Семен женился?

Степной Колмогорцева давно знал - жили в одном городишке, пушниной пятый год вместе промышляли.

Мужчина он ладный, бабы за ним хороводили и он вроде бы нос не воротил, но особо ни с кем не загуливал. Строг был и требователен к женщинам. Чуть что узнает - рвал без промедления. Мать его сколько лет пилила - женись, а тот одно в ответ: "не на ком? Одна пьет, другая бл…Мне такие в жены не нужны, а тебе в невестки подавно".

А тут гляди ты!

И поцелуи Феи с Витькой и Иваном съел, и наркоту простил. Чудеса.

И хорошо вроде, и ничего хорошего. Больно на водевиль похоже: "моя жена -инопланетянка". И инопланетянка не факт, что в курсе планов Семена.

Сказать бы ему надо, пока мать свою не порадовал, но с другой стороны - послушает он, если настолько голову обнесло? И потом, характер ослиный - упрям не в меру. А если решил что - не свернет и другим сдвинуть себя не даст, даже если убедится - не прав.

- Обиделась? - спросил Семен Фею уже в комнате. Обнял, прижал к себе. - Прости. Слышать не могу, когда ты о нем упоминаешь. Моя же ты, моя, - погладил серебрящиеся в лунном свете волосы. - Красивая ты, дух захватывает, - прошептал, млея, что вот она, рядом, и хоть обижена, а слова поперек не говорит. Смотрит чуть настороженно, чуть удивленно… и доверчиво. В темноте глаза огромными кажутся, бездонными, глубокими как ночное небо. - Любая моя, - провел нежно по щеке рукой, по шее, к плечу спустился. Фея дрогнула.

- Не бойся, ничего не бойся. Я с тобой и сделаю все, чтобы тебе было хорошо и в этом смысле и во всех остальных.

Тихо говорил, ласково, гладил нежно чуть касаясь, боясь вспугнуть девушку, а ладони жгло от желания крепко стиснуть ее, заласкать не сдерживаясь.

Текли минуты, а он перебирал волосы, гладил Фею по шее, плечу, постепенно оголяя его, приручая ее, приучая доверять. Чуть она успокоилась, он пуговицы на рубашке расстегивать начал, свою в миг стянул. Постель расправил, девушку поманил: иди сюда.

Фея заволновалась, задрожала от его взгляда: жег он ее и сулил нечто прекрасное, но страшное. Отказалась бы, и даже голову в сторону дверей повернула, но смысл уже бегать и как можно мужа ослушаться? Стыда за то, что против отца пошла хватит.

Шагнула неуверенно к Семену, качнулась, и оказалась в его объятьях.

- Волнуешься, девочка моя, - прошептал и рассмеялся тихо. - Я тоже, веришь, как мальчишка, как в первый раз. Сладкая, какая же ты сладкая девочка моя, голова от тебя кругом, и ничего, никого не надо, только бы ты рядом была, - обхватил ладонями ее лицо, поцеловать хотел в губы, но Эя отстранилась:

- Нэй.

- Нэй? Почему "нэй"?

Опять над ней склонился. Девушка испуганно отпрянула, головой затрясла: нет, говорю!

- Хорошо, успокойся. Придет время, я выясню, отчего ты со мной целоваться не хочешь. Иди ко мне, - поманил, и сам не понял, обрадовался больше или удивился тому, что послушалась, подошла несмело, перед ним встала. И заулыбался, обнял ее. - Выходит и я тебе люб? - приподнял, закружил свое сокровище. - Заживем Фея как в сказке. Я тебе ее сюда доставлю. Верь, не пожалеешь.

Было у Семена золотишко да кисет полный камешков, на охоте случайно нашел вместе с мертвым золотоискателем. В тайге - не диво, нет, нет, "подарки" и не такие попадаются.

Давно он ту находку сдать хотел, покупателей подходящих нашел, да все как-то не склеивалось. Теперь точно получится, и ждать он не станет, отдаст оптом, будет девочке его на наряды да безделушки. А мех так добудет, в соболя свою любу вырядит. Что попросит, все ей купит, все достанет.

- Девочка моя, - поставил ее на пол, рубашку тихонько стягивать начал и налюбоваться не может, до чего Фея хороша. Стоит, рдеет, взгляда поднять на него не смеет, дрожит то ли от смущения, то ли от волнения, а не противится. И чувство такое, что и Бог он ей и царь.

Семена самого дрожь охватила, как рубашку с нее скинул: кожа с отсветом, нежная, даже на интимном месте гладкая, как у дитя. Фигурка с плавными изгибами, стройная, в талии тоненькая. Грудь высокая, небольшая и словно по его ладони точенная, ножки ровные длинные. На лицо вовсе смотреть больно - слепнешь. И волосы волнами окутывают ее до самых ступней.

Не женщина - Мадонна.

Руки сами потянулись, огладили от плеч до бедер, трепет девичьего тела вызывая, и убедили хозяина - его сокровище. Семен осмелел, грудь ее в ладони взял. Фея тоненько вскрикнула, забилась и упала бы, не подхвати он ее.

Вроде в постель ее уложи, а понимает - рано. Привыкнуть к нему должна, успокоится чуток, да и ему не утерпеть - возьмет ведь, и напугает.

Сел, ее к себе на колени усадил, руки гладить начал, волосы перебирать, разговаривать, только что говорил, сам не понимал, не слышал - в голове гул стоял, кровь в виски била. Пальчики ей целовать начал, ладони теплые, и браслет заметил. Дорогая вещица, штучной работы.

- Откуда? - показал на него, и замер, боясь услышать "Хакано". Но Фея лишь несмело плечиками пожала, а голова низко склонена, глаз не увидишь, по ним не прочтешь. Волосы с лица убрал, за подбородок приподнял:

- Хакано?

- Нэт, - удивилась, недоумение в глазах искреннее. Семен успокоился немного, в ладонь грудь взял, чуть сжал. Фея, не зная то ли сбежать, то ли оттолкнуть, но ни того, ни другого не сделала. Мужчина смелей ласкать начал, плечико целовать и все поглядывал на девушку. У той губы дрожали, взгляд в сторону уходил, туманился. Смирялась понемногу под лаской, не билась птицей в силках его рук, поддавалась наслаждению, а не страху и смущению. И хоть робела еще, но тело само все за нее решило - откликнулось на ласки.

Семен к себе ее развернул, целовать начал. Фея вскрикнула, выгнулась лишая его последней капли терпения. Он уложил ее в постель, скинул брюки и, юркнув под одеяло, сжал Фею, принялся страстно целовать забившееся в его крепких, жадных объятьях тело. Она рвалась, вскрикивала и сводила его с ума. Ударь она его, оттолкни, он бы все равно не понял, не выпустил ее, не остановился. Та грань, за которой еще теплился расчет, здравомыслие была преодолена. Здесь, сейчас не было ни одной мысли, ни единого желания кроме одного - длить и длить эти счастливые минуты, превращая их в часы и дни. Он не торопился, он упивался трепетным телом, вскриками, пронзительной дрожью блаженства, что рождали его ласки.