Ангел Рейха - Анита Мейсон

Он на мгновение умолк под моим пристальным взглядом.

– В результате повреждения мозга и среднего уха вы еще много месяцев, если не лет, будете подвержены приступам тошноты и головокружения. Функции вашего вестибулярного аппарата никогда не восстановятся полностью. Летчики, получившие подобные увечья, обычно не возвращаются в строй.

Я нетерпеливо пошевелилась.

– Вы чувствуете, что ваша способность к концентрации внимания ослабла? Что вам трудно сосредоточить мысли?

– Не особо. В общем и целом, мои мысли сосредоточены на желании поскорее отсюда выбраться.

– Вы увидите, что вам стало труднее сосредоточиваться, чем раньше. Наверное, я не ошибусь, если скажу, что способность концентрировать внимание совершенно необходима для работы, которой вы занимались?

Работа, которой я занималась. Подо мной снова взмыл в небо «комет».

– А можно восстановить эту способность, если тренировать ее?

– Тренировать?

– Упражнениями для развития внимания.

Он казался удивленным, словно услышал от маленького ребенка вопрос по теоретической физике.

– Ну… гм… полагаю, можно, до некоторой степени. Но она никогда не восстановится полностью Вы должны смириться, фройляйн… – он улыбнулся без всякого сожаления, – с вашим окончательным приземлением.

Он заглянул в мою медкарту и двинулся прочь.

– Доктор, – сказала я.

Он оглянулся, раздраженный.

– Вы хотите, чтобы я называла вас «доктор», обращаясь к вам?

– Конечно. Это мое звание.

– Мое звание – капитан, – сказала я.

На время восстановительного периода я поселилась в домике на склоне горы, где никто бы не докучал мне.

В общем, мне действительно никто не докучал. Деревенские жители поглядывали на меня с любопытством, но вежливо сторонились незнакомки, которая, по словам почтальона, занималась какими-то странными вещами. Гостей я постепенно отвадила: я говорила, что для восстановления функций мозга мне требуется полное уединение, и в конце концов даже мерзкий герр Менке с отрядом своих вымуштрованных мальчиков оставил меня в покое. Единственным человеком, регулярно наведывавшимся ко мне, была Гретл, жена живущего по соседству фермера, которая по договоренности каждый день приносила мне горячий обед. Зачастую она приносила мне и завтрак: пару домашних булочек, накрытых салфеткой, и кусок крестьянского масла на блюдце. Я наливала ей чашку кофе (я привезла с собой большую коробку настоящего кофе, больше мне нечем было угостить добрую женщину), и мы сидели вместе за обшарпанным кухонным столом и смотрели на долину.

Гретл любила поговорить. Она рассказывала о своей жизни, прожитой на зависть тихо и достойно, и о деревне. Она приходилась матерью, теткой или бабушкой доброй трети местных жителей. Людей недобрых и нечестных она видела насквозь. О герре Менке она выразилась так: «Когда снимаешь сливки, рано или поздно на поверхности остается никудышное молоко».

Гретл рассказывала мне о деревенских жителях, а деревенским жителям обо мне. Что именно она рассказала обо мне, я не знаю, но они вполне удовлетворили свое любопытство.

Я утратила способность удерживать равновесие. Порой мне стоило великих трудов просто пересечь комнату.

Чтобы восстановить функции вестибулярного аппарата, я каждое утро поднималась по лестнице, ведущей на крышу дома.

Он стоял на крутом склоне горы, спускавшемся в лесистую долину, за которой вздымалась следующая горная гряда. По утрам долину окутывал туман. Из долины к домику вела коричневая тропинка, которая тянулась до самого гребня гряды и спускалась в соседнюю долину, Пазебуль. За грядой вздымалась высокая, покрытая снегом гора, которую местные жители называли Дедушка; иногда казалось, что она находится на расстоянии многих миль отсюда, а в иные разы мнилось, что до нее можно запросто дойти во время полуденной прогулки.

К фасадной стене домика была пристроена каменная лестница, поднимавшаяся до самого конькового бруса и сложенная из серых плит, толстых и гладких. Они походили на тюленей. Покрытые инеем и предательски скользкие ранним утром, под солнечными лучами они уже через час становились сухими и теплыми. С наружной стороны лестницы тянулись железные перила.

В первое утро я долго стояла у нижней ступеньки, чувствуя дрожь в коленях. Потом, словно ступая в лодку, схватилась правой рукой за перила и одновременно поставила правую ногу на нижнюю ступеньку. Потом подтянула левую.

Смешно, но я уже начинала задыхаться.

На второй ступеньке я безо всяких видимых причин ощутила, будто у меня вихляет правая лодыжка.

На третью ступеньку я поднялась с великим трудом. Теперь вихляли обе лодыжки, колени тряслись и в голове послышался знакомый барабанный бой. Я остро ощущала открытое пространство вокруг. Я не смела о нем думать. Стоило мне подумать, и оно бы закачалось, закружилось.

Держась за перила, я шагнула на четвертую ступеньку и одновременно сделала глубокий вдох. Это помогло.

Но потом я оказалась в отчаянном положении.

Я находилась на жуткой высоте и еле держалась на ногах. Я стояла на крохотном каменном пятачке, судорожно цепляясь за перила, со всех сторон, сверху и снизу окруженная бесконечным пространством. Тщетно я говорила себе, что нахожусь всего в метре над землей. Чувствительный, расстроенный механизм моего среднего уха истошно кричал другое.

Чем дольше я стояла там, тем безнадежней теряла ощущение реальности. Я закрыла глаза. Под веками все кружилось и плыло.

Открыв глаза, я заметила круглые, похожие на зерна жемчуга почки плюща, увивавшего стены домика. Я зафиксировала их малой частью своего сознания, сохранившей способность верно воспринимать действительность. Но все остальное сознание отказывалось наблюдать и рассуждать логически. Оно кричало, что земля внизу ходит ходуном, словно штормовое море, что дом раскачивается, словно мачта пляшущего на волнах корабля, и что я, балансирующая на самой верхушке мачты, вот-вот упаду на колеблющиеся луга.

Герр Менке был невысоким мужчиной с гнусавым голосом, рыжеватыми волосами и зелеными глазами, похожими на маленькие камешки.

Он заявился ко мне на второй вечер и спросил, нет ли у меня старых газет для «его мальчиков». В конце той недели во всех школах по стране проводился ежемесячный сбор макулатуры; как школьный учитель, герр Менке в свободное время руководил местной группой активистов. У них лучшие показатели в районе, сказал он, а в прошлом году они заняли второе место по сбору пожертвований в Зимний фонд.

Я сказала, что газет у меня нет. Он сказал, что все равно пришлет ко мне своих мальчиков – вдруг я найду что-нибудь в чулане, – а потом заговорил о параде, назначенном на четвертое воскресенье поста. Он хотел, чтобы я на нем присутствовала и произнесла речь. Я отказалась.

Он был раздосадован, но постарался скрыть свое недовольство. Он выразил надежду на мое скорое выздоровление. Он сказал, что мое присутствие в деревне будет всех воодушевлять.

Пространство изменило свою природу. Каждую крохотную частицу пространства теперь приходилось завоевывать и испытывать снова и снова.

В течение недели я каждое утро поднималась на четвертую ступеньку, пока наконец не стала делать это без труда. Тогда я решила попробовать подняться выше.

Я стояла на четвертой ступеньке и чувствовала, как решимость покидает меня. Казалось, от следующей ступеньки меня отделяет широкая бездонная пропасть.

Разозленная своим малодушием, я шагнула в бездну и обнаружила, что стою на трясущихся ногах на пятой ступеньке, вцепившись потной рукой в перила с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Это была маленькая победа. Но я ликовала недолго. Мое внимание теперь сосредоточилось на одной вещи, которую я раньше не замечала. Между ступеньками были щели.

Едва я заметила это, как с моими ногами случилось что-то странное. Они похолодели. Они стали как ватные; пространство между плитами, казалось, притягивало их.

Я попыталась сделать еще шаг, но не смогла. Я решила передохнуть. На другой стороне долины сверкали снежные горные вершины. Передо мной вздымалась каменная лестница, на которую я не смела даже смотреть.

Заявившись ко мне во второй раз, герр Менке застал меня не в лучшем расположении духа. Я с утра находилась в подавленном настроении, поскольку никак не могла отвлечься от мыслей об Эрнсте. Погода была слишком плохой для прогулки. Мои успехи в покорении ступенек не застраховывали меня от неожиданных приступов головокружения в самых безобидных обстоятельствах. В тот›вечер я сидела в кресле, пытаясь читать одну из книг, присланных мне мамой из дома; я поднялась на ноги, и пол поднялся вместе со мной.

– Наши мальчики просто герои, – со вздохом сказал герр Менке, глядя в темную даль. – Как бы мне хотелось вместе с ними сражаться там с большевистскими ордами!