Призрак кургана - Юхан Теорин

Медленно и осторожно двинулся к бункеру – тем же путем, что проделывал уже несколько недель.

Замок на месте. Он снял замок и потянул на себя дверь.

Дверь заскрипела.

Туннель под курганом был готов. Он стал осторожнее: работал только по ночам. Превратился в ночного зверя.

Луна растолкала облака и осветила вход в бункер. Очень уместно.

Он огляделся – все так, как и было. Как и оставил в последний раз: инструмент, ящики. Ничего не изменилось.

У самого выхода лежит большая катушка. Он взял ее, вышел из бункера, запер за собой дверь и пошел по ложбине, разматывая тонкий пластиковый шланг. Вернулся и аккуратно присыпал желтую трубку мелкими камушками. Ничего не заметно.

Выпрямился и вздрогнул.

В дальнем конце захрустела щебенка. Кто-то там шел, и, похоже, в его направлении.

Никакие приключения ему сейчас не нужны. Повернулся и зашагал прочь.

Через десять минут он был уже на дороге. В лунном свете прекрасно видны кемпинг и купальни. По заливу бежит живая лунная лорожка.

Некогда любоваться на эту красоту. Он пересек дорогу и скрылся в леске.

Прислушался – ничего не слышно. Никто за ним не идет.

Сердце будто кувыркалось в груди. Кувыркнется – замрет, опять кувыркнется. Потом ритм наладился. Он слышал свой пульс – тяжелые, ровные удары, похожие на шаги на лестнице. Эти удары сопровождали его уже восемьдесят лет.

Только бы их хватило еще на неделю.

Земля обетованная, октябрь 1957

В тесной спальне умирающего было пыльно и не прибрано. Арон попрощался и вышел. В этот вечер на улице было много народу – люди стояли, задрав головы, и искали в черно-сером осеннем небе только что запущенный спутник. Все ликовали, и всем хотелось знать подробности.

– У меня родственник работает в ЦАГИ, так он говорит, что…

Влад-Арон усмехнулся – попробовал бы этот идиот сказать что-то подобное на улице лет двадцать назад. Болтун – находка для шпиона. Он опять усмехнулся.

Его многолетний начальник, генерал-майор Рыбаков, умирал. Он давно уже не вставал с постели – цирроз печени. Желто-серое лицо, отечное и в то же время исхудавшее. Огромный живот. Последний год к нему каждый день приходила медсестра, но к вечеру уходила, и Арон оставался с Рыбаковым наедине.

Никто другой его не навещал.

Солдаты умирают в одиночку.

А сколько всего произошло за эти годы…

Умер Сталин. Пролежал с инсультом сутки на полу – охрана не решалась его беспокоить. После свары в верхах власть захватил Хрущев и первым делом избавился от самого опасного соперника – шефа госбезопасности Берии. Берию обвинили в шпионаже и расстреляли. Как мог Берия быть шпионом? Арон в это не верил. Иногда его мучила мысль – а все остальные? Может, и они шпионами не были? Какой, к примеру, из Трушкина шпион? А за Берией полетели, как кегли, все его подчиненные. Под метлу попал и Рыбаков – слава богу, не расстреляли и не предали суду тихо отправили на пенсию. Расстрелы как-то сразу вышли из моды. Группу еврейских врачей, обвиняемых в буржуазно-националистическом заговоре, почти сразу после смерти Сталина выпустили, и они вернулись на работу. Удивительно – врачи ни в каких преступлениях не признались. Евреи – стойкая нация. Но официального извинения не последовало. Арон давно заметил, что в России не любят извиняться.

И неутомимый генерал-майор оказался не у дел.

Приличная пенсия и полное забвение.

Для Рыбакова, всю жизнь проработавшего в органах, это был тяжелый удар.

Он, который лишь изредка позволял себе рюмку водки, запил. Не прошло и трех лет, как отказала печень.

Он был не один такой – очень многие, посвятившие жизнь любимому делу искоренению вредителей и шпионов, врагов народа, переживали нечто подобное. Им тяжко далось отлучение от привычного ощущения власти над заключенными.

Выстояли немногие – они стали писать разоблачительные мемуары и постепенно снова оказались на виду.

Перед концом Рыбаков бредил. Он смотрел на Арона желтыми глазами, в которых плавал смертельный ужас, и бормотал что-то невнятное:

– Я их сосчитал… не веришь? Всех до одного… И знаешь, сколько?

Арону вовсе не хотелось слушать бред умирающего, но тот продолжал:

– И знаешь, сколько… только один я?.. – Он мучительно закашлялся. – Только один я… две тысячи триста тридцать пять… и что мне Богу сказать? Назвать цифру и ждать, пока похвалит?.. Две тысячи триста тридцать пять…

– Невероятно, – сказал Влад и отвел глаза.

Впервые он задумался – а чем он, собственно, занимался всю жизнь? То же самое. Спусковой крючок, резиновая дубинка, оголенные провода…

Мужчины, женщины… правда, он никогда не брался допрашивать летей. Были в органах и садисты. Они избивали детей и даже насиловали, но Влад держался твердо. Не моложе пятнадцати лет. И его не заставляли – всегда находился кто-то, готовый его заменить.

Враги народа и предатели. Они другого не заслужили.

На следующий день Рыбаков умер. Заснул и не проснулся. Тихо и мирно, в отличие от тех двух тысяч триста тридцати пяти.

Октябрь. Спутник продолжает кружить вокруг Земли, и людям не надоедает слушать его попискивание. Бип-бип-бип-бип…

Арон бродит по Москве. В многолюдной Москве он не менее одинок, чем этот спутник в черном космосе.

Продолжается массовая реабилитация, и Арону иногда кажется, что он видит в толпе знакомые лица. Это его пугает.

И даже не кажется. Накануне его узнала пожилая женщина около Курского вокзала. Она остановилась как вкопанная, и в глазах ее мелькнул страх. Он ее не помнил. Что он с ней делал? Избивал дубинкой? Пытал оголенными проводами? Не давал спать четверо суток? А может, и не ей. Может, ее мужу или сыну.

Арон не помнил.

Что бы ни делал Влад, он все делал из лучших побуждений, дм пользы родной страны.

Великая цель, великое заманчивое будущее. Об этом они мечтали, разоблачая и уничтожая врагов народа.

И вот это, все, что он видит перед собой, будущее?

Уверенности у него не было.

Что делать? Бежать? Пойти в шведское посольство? Он даже не знает, где оно находится. Податься в ОВИР? Оформить туристическую визу? Вряд ли… людей его профессии за границу не выпускают. Государственные тайны остаются государственными тайнами, а оттого что к власти пришел Хрущев, враги не перестали быть врагами.

Шашлычная «Эльбрус» на Тверском бульваре, рядом с Пушкинской площадью, совсем недалеко от его дома. Надо помянуть Рыбакова – он был настоящим солдатом. Две тысячи триста тридцать пять…

Влад, конечно, пробовал водку за эти годы, но очень редко и неохотно. Но сегодня особый день.

– Триста граммов холодной водки и люля-кебаб.

Официант смотрит на него с иронией, но не возражает.

– Водка остывать будет. Теплая пока…

Акцент… Влад вздрогнул – акцент напомнил ему товарища Берию. И еще одного, с похожей фамилией, – коменданта сибирского лагеря, майора Беридзе.

Первый раз в жизни он напился допьяна. Арон не переносит спиртного, но Влад заказал еще сто граммов.

Аппетитные пряные колбаски давно съедены, он пьет без закуски. Рядом с ним садится посетитель с добрыми карими глазами. Андрей? Андрей Трушкин?! А вон тот, за соседним столиком, вылитый Свен, только очень постарел.

Он пьет рюмку за рюмкой. Шашлычная начинает кружиться… наверное, так же чувствует себя спутник в космосе.

От этой мысли ему становится смешно. Вот так. Вот так это и происходит – быть на свободе и чувствовать себя осужденным…

Он падает на выходе. Владу кажется, что его толкнули в спину, и он угрожающе оборачивается – за спиной никого нет. Надо бы встать, так недолго и замерзнуть, мелькнула мысль, и мир погрузился в темноту.

Когда он пришел в себя, обнаружил, что лежит на тротуаре. Закрыл глаза и хотел было снова уснуть, но почувствовал, как кто-то трясет его за плечо. Тонкая женская рука.

– С вами все в порядке?

– Людмила Сорокина, – представилась она и тут же прыснула: – Чего там… все зовут меня Милой. Я помогу вам дойти домой. Вы далеко живете?

По пути он заплетающимся языком стал убеждать ее, что вообще-то не пьет, такое случилось с ним первый раз в жизни.

Она, разумеется, ему не верит.

– Но вы мирный. Другие буянить начинают.

Он, разумеется, очень мирный. И совершенно не опасен. И он клянется, что никогда больше в рот не возьмет спиртного.

Мила провожает его домой и заботливо укладывает в постель. Только сейчас он ее разглядел. Темноволосая, синеглазая. Красивая.

– А где вы работаете?

Ни Арон, ни Влад не знают, что ответить.

– Ну… в госучреждении. А вы?

– Медсестра.

– А я могу еще раз с вами встретиться? Вы москвичка?

– Мама москвичка. – Она покачала головой. – И я, но… работаю я… в другом месте.

Значит, и у нее какая-то секретная работа. Как и у него.

– Мне пора.

– Но увидеться-то можно?

Она оглядывает комнату и смотрит на него с удивлением: