Всем смертям назло - Титов Владислав Андреевич

— Пусть плачет. Может быть, ей надо поплакать. Просто необходимо, чтобы освободиться и начать чувствовать свое «я». Пусть плачет…

— Не-е-е-е… все правильно… Тут половина зала — школьники. Надо сказать им пару слов.

— Я не буду… Все, что я хотел бы сказать, уже сказали за меня Сергей и Таня. Нет, и не уговаривайте. С меня достаточно.

Мы вернулись в зал, когда на сцене умирал Егорыч. Лицо у Корсакова было бледным, голос срывался, рука с запиской дрожала. «А я думал, что хоть рука мои». — «Это невозможно, совершенно невозможно!» — шагнул к нему Кузнецов. «Сейчас он умрет», — подумал я и весь сжался, будто ожидая, а вдруг произойдет чудо и Егорыч останется жив. Но Егорыч умер, и Звон упал на колени, ткнулся ему в грудь лицом и зашелся в безысходном тоскливом крике.

— Пап, можно, я к тебе на колени? — шепнула на ухо Татьянка, и не успел я согласиться, как она юркнула с колен Риты ко мне, обвив руками шею.

— Ты не ходи больше в больницу. Ладно, пап?

— Хорошо.

Потом вновь тревожно и гулко плескался по притихшему залу Первый концерт Рахманинова, гасла и разгоралась шахтерская лампочка, и в конце спектакля была тревожная, пугающая тишина.

Мы сидели опустив головы; недоуменно замерев, стояли на сцене все участники премьеры, а зрительный зал молчал. Потом кто-то со сцены или из-за кулис неестественно высоким голосом разорвал тишину:

— Авторов!

Мы шли на сцену через сплошной рев зрительного зала. Миленко что-то говорил на ходу, поворачиваясь то ко мне, то к Рите, но расслышать его слова было невозможно, и мы только глупо улыбались и согласно кивали головами. В ослепительных лучах рампы на шею мне бросилась Светлана Лисовская (Таня), по ее щекам катились смешанные с гримом слезы, и она бестолково и счастливо улыбалась и шептала:

— Спасибо, спасибо…

Звон развязывал связанные за спиной руки, но у него не получалось, он кривился в гримасах, нервничал и пытался улыбаться. Наконец развязал, шагнул ко мне, протянул руки, потом опять боязливо спрятал их за спину и горячим потным лбом уткнулся мне в щеку. Рита, смеясь, плакала и растирала по правой щеке чей-то рыжий грим. Наши только что накануне купленные костюмы были густо разрисованы разноцветным гримом. Занавес закрывали, актеры поздравляли друг друга, но под несмолкаемые аплодисменты он снова открывался, мы спешно поворачивались лицом к зрителям и почтительно кланялись. Потом занавес открыли и уже не стали закрывать. В зале опять повисла гнетущая тишина.

— Надо говорить, — шепнул мне Миленко и слегка подтолкнул в спину.

Я сделал два шага вперед и остановился. Все слова, которые готовил, ушли. Я стоял и молчал. Вдруг вспомнился плач девушки и торопливые слова дочери; руки матери, закрывшие лицо и дрожащие; как нерв, пальцы Риты, вцепившиеся в колено, и зеленые квадраты ржи, лежащие на пути в родную деревню, и широкие бескрайние луга в желто-белом пламени ромашек — и все то вновь прошло передо мной и всколыхнуло сердце, родились слова искренней благодарности.

— Дорогие друзья! Дорогие мои земляки! Как человек и как начинающий писатель я счастлив оттого, что герои моей повести впервые обрели плоть и кровь на подмостках этой сцены, на земле, где я родился. Перед вами прошла небольшая страничка из жизни вашего современника. И если каждый из вас, соразмерив свою жизнь с только что виденной, станет еще добрее в отношениях друг с другом, еще тверже и мужественнее в преодолении своих невзгод, еще настойчивее в достижении поставленной цели, все мы, кто в поте лица и напряжении трудился над созданием этого спектакля, будем считать, что не зря ходим по нашей прекрасной земле и недаром едим свой хлеб…

«Дорогая семья Титовых!

Надеюсь, что вы не рассердитесь на меня за такое обращение. В газете „Остзее цайтунг“ было написано о вашей семье. Я нахожусь под сильным впечатлением от прочитанного. Вы, наверное, будете удивлены, получив из такой дали письмо. Наша семья примерно такого же возраста, как и ваша. У нас есть пятилетняя дочь Хайди. Мой муж член сельскохозяйственного производственного кооператива, тракторист, а я — продавщица продовольственных товаров.

Дорогие наши друзья! Вы удивительные люди. Вы представители того общества, которое называется коммунистическим. Желаем вам счастья, благополучия, новых книг.

Семья Шмидт. 2555, Шастофф (окр. Росток), ГДР»

«Мы с глубочайшим почтением преклоняемся перед вами, перед вашим мужеством, стойкостью, любовью. Нас глубоко трогает ваша судьба, потому что она показывает великое и прекрасное мужество и энергию, а также волю человека.

Счастье знать, что в мире есть такие люди, как вы.

Иокомури Сато. Миядзаки. Япония».

«Уважаемый Владислав Андреевич!

Спешу доставить вам радость. Со дня премьеры спектакля „Всем смертям назло…“ его просмотрели тысячи старшеклассников города Липецка. Вокруг спектакля, его героев в школах была развернута огромная работа: рецензии, споры, дискуссии, встречи с артистами и т. д.

Сам я смотрел спектакль три раза (не считая генеральной репетиции) и, как преподаватель русского языка и литературы, считаю, что спектакль сыграл исключительно большую роль в воспитании подростков, старшеклассников, в привитии им высоконравственных принципов коммунистической морали. Читаешь их рецензии, и сердце наполняется радостью. Сколько эмоций, глубоких и серьезных чувств, желании, порывов вызвали герои вашей книги и спектакля. Я обобщил материалы нескольких сотен рецензий ребят и посылаю их вам. Уверен, что непосредственные, искренние высказывания юношей и девушек наполнят ваше сердце удовлетворением от большого дела, которое вы совершили, написав повесть и пьесу.

У меня к вам и Рите есть большая просьба.

Я хочу в следующем году продолжить работу со старшеклассниками над спектаклем „Всем смертям назло…“ не только школ города, но и районов. Поэтому прошу вас, выберите время и напишите мне о своих впечатлениях о присланной работе: о высказываниях ребят, о методике, организационной работе со школами, учениками. Желательно было бы, чтобы вы отметили удачные высказывания или неправильное понимание факта, проблемы, разъяснили их, указали бы фамилии учеников. Это нужно для того, чтобы, когда я буду зачитывать ваше письмо на конференциях ребят в школах, мы сумели бы вызвать еще больший интерес к проблемам, поднятым в спектакле, помогли бы правильно их понять. Такое письмо будет вашим заочным выступлением на конференциях и сыграет очень большую роль в дальнейшей работе с учащимися и учителями. Я понимаю, как вам трудно, как вы заняты, но надеюсь, что вы в интересах большого дела откликнитесь на мою просьбу.

Желаю вам большого здоровья и с нетерпением жду ответа.

Липецк, Плохих П. С».

И вновь прощай на несколько дней работа над новой повестью. Только было наладилось дело, и вот… Не оставишь же без ответа такое письмо! Павел Сергеевич Плохих — руководитель секции эстетического воспитания при Липецком областном отделении Педагогического общества РСФСР. Высказывания школьников, которых набралась пухлая папка, очень интересны. Но зачем мне это сейчас? Уходить в прошлое, отрываться от новой работы. И потом несколько дней ходить неприкаянным, не в силах сразу отключиться от прошлого и влезть в новую шкуру, нового героя. А как отказать, если проделана такая работа и он считает, что она важна и нужна. Нужно отвечать… И я читаю отзывы:

«Я прочитала поесть перед самым спектаклем. Нужно ли говорить, какое сильное впечатление у меня осталось от нее. Вспомнился рассказ бабушкиного знакомого о своем военном детстве. На его глазах убили мать с грудным ребенком на руках, а потом он потерял и свою младшую сестренку. Много он рассказывал о своей трудной жизни. Этот рассказ врезался мне в память на всю жизнь. Я впервые слышала правду о трудной жизни.

И вот сейчас у меня возникли те же чувства, как и тогда. Собираясь на спектакль, мне было очень любопытно, как будет поставлена повесть на сцене. Ведь обычно кино или спектакль менее глубоки, чем книга. Но мои опасения не оправдались. Я узнала даже больше, вернее, много дополнилось в моем представлении о героях.