Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима) - Стивен Кинг

Марк повернулся, увидел Стрэйкера и попытался нырнуть под его руку. Кулак ударил мальчика в подбородок, и больше Марк не видел ничего.

Когда Марк пришел в себя, его несли вверх по лестнице - не по той, что вела в подвал. Здесь не было ощущения глухих каменных стен, да и воздух казался свежее. Марк позволил векам приподняться на крохотное расстояние, продолжая по-прежнему безвольно мотать головой. Лестница вела на второй этаж. Он заметил, что солнце еще не село. Слабое утешение.

Лестница кончилась, и вдруг руки, державшие его, разжались. Марк тяжело свалился на пол, ударившись головой.

- Думаешь, я не понимаю, когда люди притворяются, молодой господин? осведомился Стрэйкер. С пола он казался ростом в десять футов. Лысина элегантно блестела в сумерках. Марк с ужасом заметил у него на плече кольцо веревки.

Мальчик схватился за карман, где лежал пистолет.

Стрэйкер откинул голову и расхохотался:

- Я взял на себя смелость забрать оружие, молодой хозяин. Мальчикам нельзя позволять носить при себе то, с чем они не умеют обращаться... тем более - нельзя позволять им приводить молодых леди в дом, куда их не приглашали.

- Что вы сделали со Сьюзен Нортон?

Стрэйкер улыбнулся.

- Я отправил ее туда, куда она хотела попасть. В подвал. Позднее, когда солнце сядет, она увидит человека, которого хотела видеть. Ты сам с ним встретишься, - может быть, ночью - попозже, а, может быть, завтра утром. Он может, конечно, отдать тебя девчонке, но, думаю, захочет иметь с тобой дело сам. У девчонки найдутся свои приятели - такие, как ты любители совать нос, куда не надо.

Марк попытался ударить Стрэйкера обеими ногами в пах, но Стрэйкер отступил, изящно, как танцор, одновременно ударив Марка ногой в почки.

Марк закусил губу и скорчился на полу.

Стрэйкер хохотнул:

- Вставай, молодой хозяин. На ноги.

- Я... я не могу.

- Ну, так ползи, - велел Стрэйкер презрительно. Он ударил снова, на этот раз в большой мускул бедра. Боль была ужасна, но Марк стиснул зубы. Он поднялся сначала на колени, потом на ноги.

Они отправились к дверям в конце верхнего холла. Боль в почках ослабла, стала тупой и тягучей.

- Что вы хотите со мной сделать?

- Скрутить тебя, как весеннего индюка, молодой хозяин. Позже, когда мой господин побеседует с тобой, тебя отпустят на все четыре стороны.

- Как остальных?

Стрэйкер улыбнулся.

Марк толкнул дверь и вошел в комнату, где Губерт Марстен когда-то покончил с собой. В уме мальчика произошло что-то странное. Ужас не ушел, но, казалось, перестал служить тормозом, заглушая все импульсы. Мысли побежали с поразительной быстротой, отпечатываясь не словами и не образами, а, скорее, некой символической стенографией. Он почувствовал себя электрической лампочкой, вдруг получившей энергию неизвестно откуда.

Сама комната оказалась исключительно прозаической. Обои висели клочьями, обнажая штукатурку. На полу, в густой известковой пыли, виднелась только одна цепочка следов - кто-то когда-то вошел, огляделся и вышел. Две груды журналов, железная кровать без пружин и матраца, зияющее отверстие камина с маленькой жестяной заслонкой. Окно закрывали ставни, но в щели пробивалось достаточно света, чтобы Марк мог понять, что до заката еще около часа. На всей комнате лежал отпечаток застарелой мерзости.

Чтобы открыть дверь, увидеть все это и дойти до середины комнаты, где Стрэйкер приказал Марку остановиться, потребовалось секунд пять. За это время мальчик успел придумать несколько возможных выходов из положения.

Можно было внезапным прыжком попытаться выбить окно вместе со ставнями и выпрыгнуть, не видя куда, как делают герои вестернов. Но тут ему представилось сразу две картины. Одна - пробив окно, он падает прямо на ржавую кучу металлических обломков косилки и проводит последние секунды жизни, корчась на железных остриях, как бабочка на булавке. Вторая - окно пробить не удается, он разбивает стекло, застревает, а Стрэйкер вытаскивает его оттуда, изрезанного до крови в дюжине мест.

Затем он представляет, что Стрэйкер связывает его и уходит. Увидел себя на полу в меркнущем свете дня, увидел, как попытки освободиться делаются все более лихорадочными (хотя остаются безрезультатными), и в конце концов он слышит на лестнице мерные шаги кого-то в миллион раз ужаснее Стрэйкера.

И тут он вспомнил прием, о котором прочел в книге. Когда тебя связывают, надо задержать дыхание на вдохе и напрячь все мускулы. Тогда, если мускулы ослабли, веревки немного поддадутся. Вся штука в том, чтобы расслабиться совсем и медленно высвободиться из веревки, не поддаваясь панике. В книге это казалось совсем легким.

- Повернись, - велел Стрэйкер. - Когда я буду тебя связывать, не шевелись. Если пошевелишься, я вот этим, - он поднял перед носом Марка большой палец, словно голосуя на шоссе, - выдавлю тебе глаза. Понимаешь? Ложись.

Он связал Марку руки за спиной и сделал петлю вокруг шеи.

- Ты привязан к той самой балке, на которой повесился друг и покровитель моего господина в этой стране, молодой хозяин. Ты польщен?

Веревка перехватила бедра Марка, потом колени, лодыжки. Ему уже давно не хватало воздуха, но он упрямо держался.

- Ты дрожишь, молодой хозяин, - издевался Стрэйкер. - Ты весь в твердых жестких узлах. Ты побелел - но будешь еще белее! А ведь бояться тебе нечего. Мой господин умеет быть добрым. Его любят здесь, в его собственном городе. Маленький укол, как у доктора, - и ты свободен. Можешь вернуться к папе и маме. Навести их, когда они лягут спать. - Он встал и доброжелательно взглянул на Марка. - Я должен попрощаться с тобой на время, молодой хозяин. Нужно создать удобства твоей прелестной союзнице. Когда мы увидимся снова, я больше понравлюсь тебе.

Он вышел, хлопнув дверью. Заскрежетал ключом в замке. Когда его шаги послышались на лестнице, Марк с длинным хриплым выдохом расслабил мускулы.

Веревка ослабела - чуть-чуть.

Он неподвижно лежал, сосредоточиваясь. В книге говорилось, что главное - сосредоточенность. Никакой паники. Полная расслабленность. Побег должен полностью совершиться в сознании, прежде чем беглец шевельнет хотя бы пальцем.

Он смотрел на стену, а минуты шли.

Стена напоминала экран старого кино. Постепенно, все больше расслабляясь, он начал видеть на ней изображение: связанного мальчика в тенниске и джинсах, лежащего на боку. У этого мальчика петля на шее - если он начнет барахтаться, она затянется достаточно, чтобы отключить его сознание.

Он смотрел на стену.

Фигурка на ней начала осторожно шевелиться, хотя сам Марк лежал не двигаясь. Он достиг степени концентрации, необходимой индийским йогам. Он уже не думал ни о Стрэйкере, ни о слабеющем дневном свете. Он больше не видел ни пола, ни кровати, ни даже стены. Он видел только фигурку мальчика, у которого чуть заметно танцевали осторожно контролируемые мускулы.