Плексус - Генри Миллер

Когда я открыл их снова, мы поднимались по ступенькам лестницы Белого дома, а шпалеры президентских охранников отгораживали обнаженную фигуру президентской супруги от посторонних взглядов. Я шел за ней сзади, с восхищением наблюдая, как она покачивала при ходьбе своими низко висящими ягодицами. Не знай я, кто она такая, я принял бы ее за одну из танцовщиц кордебалета Мински… или даже за саму Клео.

Как только дверь Белого дома перед нами распахнулась, я удивился так, как никогда еще не удивлялся в моей жизни. Нет, мы не вступили в кабинет, где я был принят президентом нашей великой республики, – мы попали в одну из комнат в доме Джорджа Маршалла. Почти всю ее в длину занимал стол колоссальных размеров. На дальних его концах стояло по массивному канделябру, а за столом сидели одиннадцать мужчин, каждый со стаканом в руке, они очень напоминали мне восковые фигуры мадам Тюссо; нужно ли добавлять, что это были одиннадцать членов нашего клуба, некогда именовавшие себя «мыслителями»? Незанятое двенадцатое кресло предназначалось, должно быть, мне.

Во главе стола сидел наш экс-президент Чарли Рейли, с противоположной стороны – наш нынешний президент Джордж Маршалл. По условному сигналу члены клуба торжественно поднялись, подняли стаканы и разразились громогласным приветствием.

– Браво, Ген! Браво! – кричали они.

И после этого спикировали на нас, подхватили Хелен за руки и за ноги и бросили ее на церемониальный стол. Пожимая мне руку, Чарли благодарно повторял;

– Отлично сработано, Ген! Отлично сработано!

Я пожал руки всем по очереди, подавая каждому наш старый сигнал – щекоча ладонь указательным пальцем. Все мои друзья отлично сохранились – я говорю «сохранились», потому что, несмотря на теплоту и сердечность их приветствий, во всех них было что-то искусственное, что-то от восковых мумий. И все-таки я им ужасно обрадовался. Все-все как в старые времена. Вот Беккер, с его потертым скрипичным футляром, вот Джордж Гиффорд, как всегда тощий и осунувшийся и, как всегда, гундосящий; вот Стив Хилл, вечно выпендривающийся здоровенный и шумный малый; вот Вудрафф, Макгрегор, Эл Берджер, Гримми, Отто Кунст и Фрэнк Кэррол. Я был так рад снова повидать Фрэнка Кэррола! У него были глаза цвета лаванды и длиннющие ресницы, как у девушки. Он говорил тихим и мягким голосом, вкладывая свои чувства скорее во взгляд, нежели в интонацию. Странный гибрид священника и жиголо.

К реальности нас вернул Джордж Маршалл. Он застучал председательским молотком по столу:

– Прошу занять места!

Снова энергично постучал молотком, а мы заняли за столом каждый свое место. Круг замкнулся: конец подобен началу. Соединенные в братстве безраздельны, и это истина. Теперь я понял. И каждый носил пуговицу с надписью золотыми буквами: Fratres semper. Все как прежде, как всегда, даже матушка Джорджа Маршалла, та так же сновала между столовой и кухней, разнося соблазнительные яства. Я невольно уставился на ее мощный торс. Разве не сказал как-то Джордж Маршалл, что солнце встает из ее задницы и в нее же заходит?

В этой симфонии нерушимого дружества тревожила только одна нота – присутствие жены Чарли Рейли, к тому же в обнаженном виде. Она стояла посреди длинного стола, бесстыжая и нахальная, как всегда дымя сигаретой, ожидая сигнала к началу своей репризы. Однако никто – и это, пожалуй, представлялось мне еще более странным и тревожным – никакого внимания на нее, похоже, не обращал. Я взглянул в направлении Чарли, желая удостовериться, какие эмоции вызывает в нем вид оголившейся на публике супруги, но он выглядел невозмутимо, спокойно и держался так же ровно, как тогда, когда исполнял роль президента Соединенных Штатов.

Сквозь пелену прорвался голос Джорджа Маршалла.

– Прежде чем перейти к повестке дня, – сказал он, – мне хотелось бы представить вам нового члена нашего клуба. Нашего первого и единственного члена-женщину. Настоящую леди, если мне будет позволено соврать. Некоторые из вас наверняка ее узнают. Во всяком случае, Чарли. – Он скорчил гримасу, обозначающую улыбку, а затем поспешил дальше: – Я хочу, чтобы вы поняли, насколько важно для нас это собрание. Ген только что слетал в Токио и обратно – с какой целью, я вам пока не скажу. При закрытии настоящей сессии, которая, напоминаю, носит секретный характер, я хочу, чтобы вы преподнесли Гену небольшой подарок, который мы для него приготовили. Он выполнял опасное задание и точно его исполнил… А сейчас, прежде чем мы перейдем к следующему вопросу, который посвящен организации вечеринки с пивом у Гиффорда дома в следующую субботу, я хочу попросить маленькую леди (хитрый взгляд и ухмылка) выступить перед вами с ее фирменным номером. Нужно ли говорить, что это широко известное хучи-кучи. Она исполняла его перед микадо – не вижу причин, почему бы ей не показать свой номер и нам, тем более что, как вы можете убедиться, даже фигового листка на ней нет. – Предупреждая всеобщий восторженный крик, он строго застучал молотком по столу. – Прежде чем она начнет, хочу сказать вот что: во время представления, парни, прошу строго блюсти этикет! Мы с Геном организовали для вас этот концерт, дабы возродить у вас заинтересованность деятельностью клуба. Последние собрания проходили в удручающей обстановке. Истинно клубный дух в нас, по-видимому, давно улетучился. Настоящая встреча призвана вернуть прежнюю атмосферу товарищества и братства… – Тут он быстро ударил молотком по столу три раза, после чего на кухне граммофон заиграл «Сент-Луис блюз»[71]. – Все довольны? – проворковал Джордж. – Отлично! Хелен, приступай к делу! И наддай жару!

Канделябры убрали на стоящий у стены буфет, оставив зажженными только две свечи. Хелен стала покачиваться и извиваться в бесподобной манере древних мастеров эротического танца. Тень, отбрасываемая на противоположную стену, повторяла ее движения чуть укрупненно и оттого еще более выразительно. Хелен исполняла японскую версию танца живота. И двигалась так, словно училась этому с самого детства. Она в совершенстве владела каждым мускулом своего тела. И не пренебрегала даже лицевыми мышцами, особенно имитируя конвульсивные движения оргазма. Ни один из двенадцати членов не шевельнулся, все, выпрямившись, застыли. И сидели, как дрессированные тюлени, не в силах ни двинуть руками, ни отвести взгляд и следя за всеми даже незначительными движениями, каждое из которых, как мы знали, таило в себе свой сокровенный смысл. Когда смолк последний аккорд, Джордж Гиффорд свалился с кресла в глубоком обмороке. Хелен спрыгнула со стола и убежала на кухню. Джордж Маршалл свирепо застучал своим молотком.

– Тащите его на крыльцо! – приказал он. – И суньте голову в ведро с водой! Быстро! Нас ждет повестка дня. – Это вызвало некоторый ропот и ворчание. – По местам! – заорал Джордж Маршалл. – Это только разогрев. Сохраняйте спокойствие, и вы получите еще большее удовольствие! Кстати, любой, кому вздумается подрочить, может удалиться в уборную на стульчак.

В едином порыве поднялись и удалились все, кроме нас с Джорджем Маршаллом.

– Понял, что у нас происходит? – сказал Джордж Маршалл с глубочайшей горечью в голосе. – Все без толку! Что бы мы для них ни изобретали. Я поставлю вопрос о роспуске клуба. И внесу это предложение в повестку дня, согласно уставу.

– Боже, – взмолился я, – не делай этого! В конце концов, они только люди.

– Как раз тут ты не прав, – сказал Джордж Маршалл. – Они избранные, они должны быть выше! В последний раз мы даже не набрали кворума.

– Что ты хочешь этим сказать – должны быть выше?

– Этикет требует от нас сдержанности. Девять из десяти там, снаружи, сейчас кончают в руку. А десятый грохнулся в обморок. До чего мы дошли!

– А не слишком ли ты строг?

– Я должен быть строгим, Ген. Нельзя вечно потакать слабостям.

– И все-таки мне кажется…

– Послушай, Ген. – Он заговорил быстрее, постепенно понижая голос до шепота. – Кроме Чарли и меня, никто не знает, с какой целью ты ездил в Токио. Ты отлично справился с работой. Там, наверху, обо всем знают. Я устроил это небольшое представление, только чтобы напустить им дыму в глаза. По окончании заседания мы с тобой и с Чарли заберем Хелен и забацаем небольшую попойку. Я боялся, как бы они не потеряли над собой контроль и не залапали Хелен до смерти. Сейчас она там приводит себя в порядок… – Он понимающе мне подмигнул. – Принимает душ… Немного квасцов, шпанские мушки. Сам знаешь… Моя мать сейчас делает ей массаж. Посмотри-ка! – Он нагнулся и извлек из-под стола нечто. – Такое когда-нибудь видел? – Это был наполненный водой гигантский резиновый фаллос. Надавив, Джордж пустил из него маленькую струйку. – Сечешь? Это для Чарли. Но ни слова, это сюрприз! Не так-то весело быть президентом. Он уже год, наверное, не кидал палки. А тут воды хватит… – и он похотливо затряс эластичным протезом, – благодаря этой штуке у нее польется из ушей, глаз и из носа. Это будет забавно, Ген. Повеселимся на славу. Мать я предупредил, она истерику по этому поводу нам не устроит. Я ведь уже говорил тебе, солнце поднимается из ее задницы и в нее же заходит.