Элексир князя Собакина - Ольга Лукас

Пребысть же блаженный Вакх во благоуродстве терпя наготу и босоту и попрание от неразумных человек тридесять лет. И егда приспе время, приде ко мне и тако глагола: «Да иду паки роботать, яко приблизися час мой». И изыде святый из града на восточную страну, и никтоже не сретил его боле никогда. Только глаголют, аки бы видели его сибирския страны варварского народа люди ненемцы. И видеша блаженного необувенна в снегу и познаша его человека быти Божия. Приступивши к нему старейшина их именем Башлык моляше о здравии и даяше ему злато. А святой, злато отвергши, дале пошел.

А коли жив до сего дня, да пребудет с тобою, учителю, благодать Божия, а коли помре, да упокоится дух твой с миром. Аминь.

Глава 26

Кипяченый

— Вот так.

Савельев закрыл книгу, стиснул ее обеими руками и стал погружаться в глубокую думу. Глаза за толстыми стеклами очков затуманились, и на пустынном лице архивариуса начали сгущаться сумерки.

Костя поспешил вернуть его к жизни:

— Ну, спасибо! Ты, Иван Иваныч, просто волшебник. Как будто в прошлое нас на машине времени свозил!

— Этот ваш Вакх — настоящий актуальный художник! — восхитился Паша. — Кулик нервно лижет у себя под хвостом.

Директор архива встрепенулся и удивленно заморгал.

— И что, никаких последователей у Вакха не было? — поинтересовалась княжна.

Савельев пожевал губами и ответил:

— Нет, отчего же, были. В полицейских рапортах упоминаются. Есть у нас документик, уже конца девятнадцатого века. Становой пристав Глумов докладывал исправнику о сектантах во главе с пырьевским мещанином Гришкой Беспятых, называвших себя вакхобитами. Народ собирался за рекой на Вакховой Поляне, пасся, как скот, на траве и устраивал радения. Полиция арестовала сектантов, выпорола их и выслала на Кавказ административным порядком.

Костя и Савицкий переглянулись, а Паша Живой даже подпрыгнул на месте. Бабст немедленно показал студенту кулак и приложил палец к губам.

— Иван Иванович, скажите, пожалуйста, а что там сейчас, на этом месте? — как можно мягче спросил руководитель экспедиции. — Я имею в виду Вакхову Поляну.

— Кхм. Небоскреб строят. Восемь этажей. Теперь это, считай, центр города. А в восьмидесятые там была дача Вани... то есть Кипяченого.

Похоже, любые вопросы о Краснопырьевске упирались в фигуру легендарного мэра. Княжна не выдержала:

— Да расскажите вы наконец про этого Кипяченого! Целый день про него слышим.

— Как вы сказали? — насторожился Савицкий. — Дача Вани? Вы его знали?

— А как же! Друзьями были...

— Расскажите! Расскажите!

Рассказ Ивана Ивановича продолжался долго. Поначалу архивариус мямлил, хмыкал, кхекал, и каждую фразу приходилось вытягивать из него с помощью наводящих вопросов. Однако постепенно он оживился, стал говорить легко, свободно, образно и даже с какими-то эпическими интонациями — видимо, сказывалась профессия.

Давным-давно, в советские времена, не было никакого Кипяченого, а был учитель русского языка и литературы Иван Сергеевич Некипелов, человек, уважаемый трудовым коллективом средней школы № 6 и любимый своими учениками. С Савельевым их связывала давняя, еще со школьной скамьи, дружба. Вместе учились в областном педагогическом институте — Савельев на истфаке, а Некипелов на филфаке, вместе ездили в фольклорно-археографическую экспедицию на русский Север, вместе вернулись с дипломами в родной Пырьевск, вместе трудились на ниве народного просвещения в одной и той же школе (до того, как поступить в архив, Иван Иванович Савельев десять лет преподавал историю). Коллеги в шутку сравнивали друзей с двумя Иванами из повести Гоголя. Трудно было найти людей более несхожих внешне. Огромный, шумный Некипелов, всегда окруженный толпой учеников, неистощимый на выдумки, душа любой компании, организатор литературных викторин и руководитель турпоходов по лесам Припырья, — и тихий, вечно погруженный в себя Савельев, всему существу которого была чужда многолюдная шумная школа. Однако, несмотря на разницу характеров, дружба их оставалась крепка и долгие годы не омрачалась ни единой ссорой. Иван Сергеич ценил в Иване Иваныче надежность, несуетность и глубокие знания отечественной истории, а Иван Иваныч как будто находил защиту от текучего, изменчивого настоящего под крылом добрейшего чудо-богатыря Ивана Сергеича.

В середине 1980-х годов работникам культуры и образования стали давать дачные участки за рекой, в садоводстве «Светик». Под дачный поселок отвели огромную поляну, которую горожане испокон веков называли Вакховой. Собственно, где именно находилось лежбище беспокойного юрода, никто не знал, да и о нем самом за давностью лет уже почти не помнили, однако название укоренилось прочно.

Благодаря близкому знакомству с начальником облоно Некипелов добился того, что ему и его другу Ване выделили дачи, стоящие бок о бок. Дома оказались совершенно одинаковыми, зелененькими, одноэтажными, с глядящими друг на друга небольшими верандами, стоя на которых можно было переговариваться. Участки же педагогам отвели на удивление большие, чуть ли не по гектару, причем на земле Некипелова рос густой лес, но зато участок Савельева выходил прямо на реку Пырку. Забора между своими владениями друзья строить не стали.

С тех пор повелось так: если Некипелов не был в походе с учениками, то его всегда можно было найти на даче. Он либо неутомимо, как экскаватор, копал грядки, либо удил рыбу, либо гонял чаи и громогласно разглагольствовал на веранде у друга Вани. Частому общению способствовало и холостяцкое положение обоих приятелей: Иван Иваныч никогда не был женат, а кипучий Иван Сергеич как раз в то время расстался со второй женой. Они вели бесконечные разговоры обо всем на свете: о начинавшихся в стране реформах, о гласности, о дефиците мыла и сахара, об альтернативных выборах, о кооперативах, о полной колбасы Москве, о возвращенной литературе, о Столыпине, Горбачеве и Петре Первом. При этом их беседы все время сворачивали на российскую историю — иначе Савельев и не мог.

Ивана Сергеича очень беспокоила неопределенность ближайшего будущего страны, и однажды Иван Иваныч сказал ему:

— А вот Вакх бы, наверное, смог предсказать, что дальше будет.

— Какой Вакх?

— А тот самый, на чьей поляне мы живем.

Любознательный Некипелов попросил рассказать подробнее, и Савельев пересказал ему по памяти житие Вакха.

Особенно поразило Ивана Сергеича известие о чудесной траве и то обстоятельство, что эта самая трава, может быть, росла прямо здесь, у него под носом.

С этого момента жизнь Некипелова резко изменилась: викторины и походы прекратились, школьники все лето шатались по улицам без присмотра, а их учитель безвыездно торчал на даче, что-то сажал на участке, собирал в лесу травы и настаивал на них выдававшуюся уже по талонам водке.

Он стал скрытным, угрюмым и почти не заходил в гости к старому другу.

— Зайдет, бывало, вечерком, сядет и молчит. Ну и я молчу. Так сидим целый час, потом я спрошу: «Иван Сергеич, что с тобой?» А он в ответ: «Кхе».

Так продолжалось несколько лет. И вот в конце августа 1993-го, за неделю до нового учебного года, случилось нечто невероятное: в один прекрасный день учитель Некипелов вдруг исчез. Точнее сказать, его физическое тело никуда не делось: оно ходило, ело, пило, совершало различные неблаговидные поступки и вскоре получило широкую известность, но из этого тела как будто вынули душу, заменив ее другой, на редкость неприятной.

В тот день Иван Иванович задумал проведать друга, с которым не встречался уже целую неделю, хотя все это время наблюдал с веранды, как Некипелов бродит по своему лесному участку, что-то рвет, выкапывает и обнюхивает. Вечером в субботу Савельев решил наконец узнать, в чем дело. Он нарвал крыжовника, взял банку меду, пачку чая со слоном и отправился в дом напротив.

О том, что он там увидел, Иван Иванович рассказывал глухим дрожащим голосом:

— Вхожу я к нему в комнату, и что же я вижу? Ваня мой обрился наголо, надел тельняшку и сидит на скамейке, подобрав под себя ноги. Ну, вылитый Доцент из «Джентльменов удачи». И не улыбается, а вот так вот лыбу давит по-уголовному. И что-то из фляги прихлебывает. Я его спрашиваю: Иван Сергеич, ты что, выпил лишнего или белены объелся? А он мне, представляете, мне, другу своему, вот так вот козу из двух пальцев к глазам подносит и говорит: «Я тебе, чмо, не Иван Сергеич, а папа Кипяченый. А если ты про белену кому вякнешь, я тебе глаз на жопу натяну, понял, нет?» Ну, я все понял, конечно... Вот, думаю, еще одно последствие дикого капитализма. Лучшие люди превращаются в неандертальцев. Плюнул я, хлопнул дверью и больше к нему не ходил. С тех пор мы ни разу не встречались.

Через неделю наступил День знаний — Первое сентября, однако учитель Некипелов на работу не вышел. Не явились в класс и трое его учеников, в том числе гордость школы — призер всероссийских олимпиад по русскому языку Миша Лиходумов. Конечно, тогда и в голову никому не могло прийти, что эти славные мальчишки станут грабителями и убийцами. Однако жизнь в очередной раз опровергла все наши прогнозы: костяк банды Кипяченого составили его ученики.