Элексир князя Собакина - Ольга Лукас

Его никто не успел остановить. Следующим движением Костя аккуратно залил раствор в самую большую медную емкость.

Сначала ничего не происходило. Затем шестеренки сдвинулись с места, и раздалось мерное тиканье, похожее на звук, который издавал аппарат Менделеева. Костя поставил икону так, чтобы видеть изображение, и стал вглядываться в лицо Петра. Через минуту глаза святого увлажнились. Бабст резво подбежал к рюкзаку, достал мензурку и подставил ее под благодатные струи.

Искатели княжеского эликсира молча стояли и смотрели, как плачет Петр.

Паша дергал себя за дреды и переминался с ноги на ногу. Савицкий вцепился в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев. Маша кусала губы. Один лишь Бабст сохранял внешнее спокойствие.

— Ну вот, Петя, как я и говорила — лекарства мне совсем не нужны. Лучшее лекарство — это хорошие новости и красное вино, — громко объявила Елизавета Львовна, въезжая в комнату.

— Бабуля, у нас как раз хорошие новости, — торжественно произнес Савицкий. — Костя разгадал загадку Льва Сергеевича!

— А я никогда в этом и не сомневалась, — спокойно ответила Елизавета Львовна. — Я потому и вышла за него замуж. Как первый раз в глаза его взглянула — так сразу все и поняла.

Бабст осторожно поднял мензурку и посмотрел на просвет.

Вся муть исчезла. Жидкость была прозрачной и как будто светилась изнутри.

— Н-да, коктейля вышло, конечно, маловато. Как кот наплакал, — критически осмотрев мензурку, сказал Паша. — Но грамм по пятьдесят на брата будет. Давайте, значит, разольем?

— По сорок, — поправила его бабуля. — Я тоже с вами выпью. Достань-ка, Пашенька, пять бокалов из серванта. Там есть такие высокие, мальцевские.

Паша принес бокалы. Костя молча разлил по ним жидкость — ровно-ровно.

Савицкий схватил его за локоть и отвел в сторону.

— Послушай, Костя... Нехорошо поить старушку неизвестно чем.

— А не дать ей выпить папиного напитка — это хорошо?

— Пусть наблюдает со стороны. Так даже интересней.

— Да? А если у нас всех крыша поедет, как у меня в вертолете? Лучше пусть она со всеми вместе.

— Но тут же Полина где-то ходит, — почесал в затылке любящий внук. — В случае чего — они забаррикадируются на кухне и вызовут милицию.

Елизавете Львовне, по-видимому, надоело дожидаться окончания этого спора. Не говоря ни слова, она протянула свою сухонькую ручку, взяла высокий узкий бокал — и мигом его опустошила.

Все ахнули. Бабуля улыбнулась.

Отталкивая друг друга, Савицкий и Бабст ринулись к столу. Живой и бывшая княжна Собакина уже схватили свои бокалы. Все четверо выпили одновременно.

Савицкий сел в кресло, закрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям.

Он был всеми, кто находился сейчас в комнате, и в то же время никем из них.

С остальными, вероятно, происходило то же самое.

— Да! Да! Да! Да! — четыре раза прозвучало в его мозгу эхо.

Привыкнув к новому состоянию, Петр Алексеевич понял, что в этом мире, кроме него, никого нет. Все люди — это он. И он — это все люди.

Он был Жозефиной, которая, надев платье царицы, как раз в этот момент гоняла Вована бейсбольной битой по коридору коммунальной квартиры. И в то же время он был Вованом, который кричал: «Барыня, помилуй!»

Он был отцом Симеоном, который женился на председателевых дочках. В бонзайской церкви шла свадьба, и батюшка выступал одновременно и в роли попа, венчающего молодых, и в роли жениха. Один бы он ни за что не справился, но невесты помогали ему держать венец: в Бонзайцеве наступила эпоха равноправия.

Он был Виолеттой и Генриеттой, которые по случаю венчания принарядились в воздушные белые кружевные платья, пошитые за одну ночь из лучших маминых занавесок.

Он был главой сельской администрации Пекуниным, который стоял там же, в церкви, позади дочек, но ничего не видел и не слышал, а только шевелил губами, мысленно отвечая на письма от московских цветочных и сувенирных магазинов. Наивысшую цену на «Клен ты мой опавший» предлагало АОЗТ «Айседора», но Герасим думал, что можно запросить и побольше — ведь у него уникальное торговое предложение.

Он был архивариусом Савельевым, который, как и прежде, сидел в склепе под Николо-Ивановской церковью и при свете керосиновой лампы вносил в летопись Краснопырьевска новую запись: «28 июня 2009 года, Вс. Сегодня открыт Городской культурный центр. Под него выделен замок И.С.Некипелова (Кипяченого). Осуждаю».

Он был мэром Лиходумовым, который перерезал красную ленточку у ворот нового культурного центра. За его плечом улыбался телекамерам директор библиотеки Николай Иванович Сёмин.

Он был Стозой Михайловной, которая, стоя между двумя папиными заместителями, гладила по жесткой шерстке поросенка Коленьку. Было ясно, что Дракошина звезда закатилась окончательно.

Он был ненемцами, которые рисовали на стене галереи «Достоевский» фреску «Ылмыс летающий». На фреске был изображен дракон с винтовыми лопастями, несущий группу маленьких человечков в Москву. Москва была представлена в виде огромной бутылки тяповки с красной звездой наверху.

Он был Нинкиным бойфрендом-художником, который наконец-то создал многоухого покемона счастья. И он был Нинкой, которая как раз сейчас думала, что теперь ради искусства и любви ей придется бегать по парку «Музеон» в костюме этого покемона.

Он был Тяповым, который обсуждал с Леопольдычем новый напиток «Тяпка поморская». И он был Леопольдычем, который пробовал этот напиток и одобрительно крякал.

Он был Усовым, летевшим на вертолете над бескрайней ледяной пустыней.

Он был Костей Бабстом, очутившимся в самом центре огромного Грушинского фестиваля. На бескрайней поляне, напоминавшей Вакхову, сидели у костров добрые бородатые люди. Все они пели, подыгрывая себе на гитарах, пили водушку не пьянея, а только становясь все добрее и добрее. И было ясно, что фестиваль этот длится круглый год и лето здесь никогда не кончается.

Он был Пашей, который отплясывал на пляже в Гоа в окружении знойных красоток и во все врубающихся своих чуваков. Все они курили маленькие резные трубки, то и дело меняясь ими с соседями, и понимали друг друга без слов. Над бескрайним океаном летел маленький белый кукурузник с гигантской рекламной растяжкой «Паша Живой — наш гуру».

Он был Машей Голубковой, которая, обняв Дженнифер Гарнер, спускалась на парашюте с Останкинской телебашни. Шла съемка пятого сезона русско-американского сериала «Две шпионки».

Наконец, он был бабулей. Шестилетняя кудрявая кукла в платьице с рюшами шла по Кузнецкому. Ее держал за руку высокий старик в синих очках.

— Лизонька, хочешь газированной водички? — спрашивал князь Собакин.

Примечания

1

Самка Дедушки Мороза (англ.).

2

Стихи Ю.Визбора.

3

Пер. М.Рыльского.

4

Дорогие гости, это наши художники. Чукотская арт-группа. Чукчи — это... (англ.)

5

Этот парень шутит. Все нас называют ненемцы (англ.).