Неизвестный Солженицын - Владимир Бушин

Если вспомнить, как отмечалось 80-летие Солженицына, то следует признать, что там было немало примечательного. Тогда первыми бухнули в колокола Альфред Кох и Эдвард Радзинский. Попозже к ним примкнул Вадим Кожинов. Альфред сделал это кратко, но энергично в своем памятном интервью корреспонденту радио Израиля. Помните? «Будущее России — сырьевой придаток. Далее — развал, превращение в десяток маленьких государств. Россия никому не нужна. (Смеется.) Для нее нет места в мире. Она только мешает. Как вы не поймете? Никому не нужна! Это обанкротившаяся страна. Аюбые методы хозяйствования тут бесполезны. Русские уже не в состоянии ничего сделать. Да, безрадостная картина. А почему она должна быть радостной? (Смеется.) Многострадальный народ страдает по собственной вине. Он по заслугам пожинает то, что плодил» и т. п. Ну, а если вы не верите всему этому, когда говорю я, ельцинский вице-премьер Альфред, то — «читайте «Архипелаг ГУЛАГ»! Читайте Солженицына!» Там, дескать, все это есть, только в другой упаковке. Весьма примечательны, например, и такие переклички: Солженицын, как рассказывает в «Архипелаге», когда у нас еще не было атомной бомбы, грозил соотечественникам: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросит вам атомную бомбу на голову!» (т. 3, с. 52); позже, находясь уже в США, он лакейски нахваливал ее: «Америка давно проявила себя как самая великодушная и щедрая страна в мире» («Русская мысль», 17 июля 1975); он умолял американцев: «Я говорю вам: пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела… Мы просим вас: вмешивайтесь!» (Там же.) Тема вмешательства и тема бомбы присутствуют у Альфреда тоже, но теперь, когда атомное оружие у нас давно есть, они, естественно, имеют у него несколько иную форму: «Для того чтобы отобрать у России атомное оружие, достаточно одной парашютно-десантной дивизии. Однажды высадить и забрать все эти ракеты к чертовой матери! Наша армия не в состоянии оказать никакого сопротивления».

И этого мерзавца, занимавшего, повторяю, пост вице-премьера страны, не только не привлекли к суду за оскорбление народа и родины, за провоцирование агрессии против них, но даже не было ни одного слова протеста или осужде-ни я со стороны официальной власти, а неофициально никто ему даже по выморочному рылу не врезал. И подонок по-прежнему фигурирует где-то в высших путинских сферах. Ну как после этого уважать нынешнюю власть? Кто на это способен?

А Эдвард, когда было рискованно, молчал о Солженицыне, как могила. Ни словечка не молвил ни при шумном появлении титана на литературном горизонте в 1962 году, ни при подписании в 1967 году коллективного письма к IV съезду писателей с предложением дать Солженицыну слово на съезде, ни при получении им в 1970-м Нобелевской премии, ни при его высылке из страны в 1974-м, ни даже при возвращении в Россию летом 1994-го, — все еще поджилки тряслись и в брюхе от страха бурчало. Но уж чего было бояться пять лет назад? И тут шустрый Эдик развернулся, и тут взвился и заголосил по телевидению. Чего стоила хотя бы одна только передачка о юбиляре 29 ноября 98-го года по каналу «Культура», где он сотрясал эфир: «Гений!.. Пророк!.. Меч Божий!.. Читайте Солженицына!.. Читайте «Архипелаг»!» С этим же пламенным призывом выступал по телевидению и Борис Немцов.

Но вот 3 декабря, уже совсем близко к юбилею, в «Советской России» в беседе с Виктором Кожемяко эстафету понес дальше Вадим Кожинов: «Солженицын представляет собой очень крупную личность XX века, в нашей стране — одну из самых крупных… Речь идет о личности, воплощающей в себе очень большое содержание… Это очень крупное явление. Трудно назвать другого человека…»

В доказательство грандиозности своего любимца у В. Ко-жинова такой резон: «На него «нападают» как патриотическая «Завтра», так и демократическая «Литгазета». Странный довод: взять хотя бы Чубайса. Кто на него только не нападает, даже, говорят, родная теща с ухватом. Даже Немцов горько пожалел, что во время последних выборов в Думу единомышленники не упрятали его в шкаф. И все это — свидетельство величия прохвоста? Кроме того, непонятно, о ка-ких «нападках» газеты «Завтра» можно говорить. Например, мое любое неласковое словцо о Солженицыне зам. главного редактора В. Бондаренко на протяжении многих лет решительно и любовно истреблял. Только один-единственный раз мне удалась преступная затея — в статье «Билет на лайнер», где речь шла о получении В. Распутиным постыдной солженицынской премии. Тогда меня почему-то поддержал главный редактор А. Проханов, который при обсуждении рукописи статьи сказал: «Я готов подписаться здесь под каждым словом». Но сейчас он говорит нечто совсем иное, о чем ниже.

А «Литгазета»? Не она разве не только отводила полосы под публикации и самого Солженицына, и похвал ему, да еще и учредила на своих страницах специальный цикл — «Год Солженицына», где млели в восторге множество первостатейных мыслителей антисоветского закваса от всем известного академика Дмитрия Лихачева, вскоре почившего в бозе, до мало кому ведомого Андрея Немзера. Правда, побывал на этих полосах и Владимир Максимов со своими суждениями такого рода: «Подлинно гениальные «Матренин двор» и «Архипелаг ГУЛАГ» мирно соседствуют у Солженицына с весьма скромными литературными достоинствами «Августом четырнадцатого», основательным, но без подлинного блеска и размаха «Раковым корпусом» и «Лениным в Цюрихе». Что же касается «Красного колеса», то это не просто очередная неудача. Это неудача сокрушительная. Тут за что ни возьмись — все плохи. Историческая концепция выстроена задним умом. Герои — ходячие концепции. Любовные сцены — хоть святых выноси. Язык архаичен до анекдотичности. Такую словесную мешанину вряд ли в состоянии переварить даже самая всеядная читательская аудитория».

Коснувшись художественной стороны сочинений своего подзащитного, В. Кожинов заявил, что «это такая сложная вещь», такой тонкий вопрос — ну, тоньше, чем у комара! — что «сейчас решить его нельзя. По-настоящему это смогут сделать уже наши потомки». Да почему же, черт возьми? Вспомним, например, Пушкина. Когда ему было всего пятнадцать лет, то, прослушав только одно его стихотворение, классик тех дней воскликнул: «Вот кто заменит Державина!» Когда поэту было двадцать, другой классик подарил ему свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя». А когда Пушкин погиб, было сказано: «Солнце русской поэзии закатилось…»

И это не счастливое исключение. Надо признать, что судьба русских литературных гениев была в этом смысле гораздо отрадней, чем судьба наших гениев науки и техники. Тут достаточно вспомнить хотя бы одного лишь великого Д.И. Менделеева, которого так и не избрали в академики. Почему? А потому, что он неосмотрительно заметил: «Засилье в Академии инородцев, чуждых России, и русских, не знающих ее, — подлинное бедствие для русской науки».

Писатели же от Державина и Жуковского, Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Достоевского до Толстого и Чехова, Горького и Бунина, Блока и Маяковского, Есенина и Шолохова и еще дальше до совсем недавних дней, как правило, встречались восторженно, бурно и получали признание сразу. Стоит вспомнить хотя бы Андрея Вознесенского, который после того, как прочитал в отделе русской литературы «Литгазеты» Михаилу Алексееву, мне — его заместителю, и покойному Дмитрию Старикову свою поэму «Мастера», прямо-таки взмыл ракетой в литературное поднебесье с того космодрома на Цветном бульваре.

Наша литература, наши писатели в отличие от некоторых других не знали забытых и спустя сто лет откопанных имен, как, допустим, Франц Кафка. С какой же стати Солженицын должен быть исключением? Почему верно судить о нем как о художнике могут лишь далекие потомки? Тем более что никаких литературных изысков, загадок и тайн у него нет. Кроме разве что вопроса об авторстве «Архипелага ГУЛАГ», о чем мы скажем в другой раз. А тут можно напомнить, что и его появление с повестью «Один день Ивана Денисовича» сопровождалось отменным звоном по команде Хрущева.

Наконец, ведь и сам В. Кожинов за свою жизнь расхвалил, поддержал, распропагандировал немало писателей; некоторых, например, Николая Рубцова, именно он, мож-но сказать, сделал столь известным, что ему поставили три памятника. И при этом критик не говорил, что художественная сторона уж такое сложное дело, которое по зубам только далеким потомкам, а вот при разговоре о Солженицыне вдруг завел речь о сложности и о потомках! Странно…

А он продолжал свой псалом: «Солженицын как бы (!) возродил определенный статус русского писателя. Это выразилось, например, в многообразии того, чем он занимается. Он ведь не только писатель — он и публицист, и историк, и социолог». Вот именно «как бы»! Тут стоит вспомнить хотя бы лишь одного Евтушенко. Он тоже не только поэт, а еще и романист, и сценарист, и артист, переводчик, и кинорежиссер, и фотограф, и народный депутат, и помощник КГБ, а может, еще и «Моссада»… Не случайно же именно он воскликнул: «Поэт в России больше чем поэт!» И приходится признать, что далеконько Солженицыну с его статусом до Евтушенко с его статусом.